О взаимосвязи гуманитарных и точных наук и специфике исторического знания мы беседуем с кандидатом исторических наук, доцентом кафедры истории идей и методологии исторической науки факультета истории НИУ ВШЭ Дмитрием Добровольским. Беседовала Надежда Некрасова.
— Первый вопрос — является ли история наукой?
— Вопрос в том, какое из множества определений науки мы используем. И от этого зависит ответ, причисляем ли мы историю к науке или нет. Некоторые думают, что наука — это индуктивное знание, которое выводится из серии наблюдений, опытов. Их обобщают, и строится некое «здание» из этих опытов. Если исходить из этого определения — тогда история решительно не наука. Невозможно в истории добиться очень важного признака всякого эксперимента, а именно его корректности.
В истории всегда заведомо будет не хватать, например, статистического материала. Сколько было русских царей из династии Романовых? Чтобы высказать утверждение «Россия при Романовых.» надо иметь Романовых штук 30-40 и желательно иметь контрольную группу — Россию при царях — Голицыных или, например, Россию при царях — Трубецких. Тогда утверждение про Романовых будет корректным. Но это же никак невозможно.
С другой стороны, уже Карл Поппер предложил другой критерий научности. Это возможность опровержения научных высказываний. И с этой точки зрения история — абсолютная наука. В истории с чем-чем, а с фальсификацией, т.е. с доказательством того, что некая историческая концепция неверна, никогда проблем не возникает.
— Итак, история — это наука. точная ли наука история?
— Опять неоднозначное слово — «точный». Это такая метафора и такой термин, который много где может использоваться, и в зависимости от того, где используется, приобретает разные значения.
— Точная — сразу ассоциируется с математикой…
— Когда мы говорим, что математика — это точная наука, мы делаем это просто по привычке, а сущность математики, видимо, в другом. Математики пользуются аксиоматическим методом, который ни в каких других науках, по большому счету, не применяется. Насколько я понимаю, они придумывают некоторые объекты, которые определяют, а потом смотрят, как эти объекты можно между собой скомбинировать и дает ли это комбинирование какие-нибудь забавные свойства. Если оно дает некие забавные свойства — из этого рождается новая математическая концепция.
При этом математику всё равно, имеет ли его концепция какой-либо выход на действительность, достаточной действительностью является то, что он это придумал, определил и дальше использует, а основным критерием правильности использования является то, что рассуждения остаются логически непротиворечивыми, опять-таки в рамках того, как определена непротиворечивость. Так строить научные утверждения можно только в рамках ограниченного количества наук, которые традиционно называются точными.
В истории научные утверждения строятся по-другому. История — наука, но не точная. Либо гуманитарная, либо социальная. Скорее всего, гуманитарная.
— А какие науки называются гуманитарными?
— Гуманитарные науки и их специфика выделяются по критерию метода. Распространенное заблуждение, что историк оперирует фактами. Историк не оперирует фактами ни в коем случае! Историк оперирует тем, что называется исторический источник. Исторический источник, это, очень грубо говоря, вещь, которую какой-нибудь человек зачем-нибудь сделал. Историк пытается понять, зачем сделано, зачем сделано именно так, а не по-другому, а потом результаты своего понимания обобщает и говорит: «Вот, в этой стране, в такое-то время были такие-то люди, хотели того-то там и совершали такие-то действия».
— Слово «вещь» неожиданное, на самом деле. Мы ведь привыкли, что историки оперируют документами, рассказами, в общем, текстами.
— Здесь «вещь» как родовое понятие, а вообще, конечно, источники бывают самые разнообразные: вещественные, изобразительные, устные, ну и письменные тоже. Даже больше можно сказать: письменные источники — это лишь небольшая часть источников. Просто так наука развивалась, что историки работают больше всего именно с письменными источниками. С летописями, например.
— Да, летописи это очень известный источник. Расскажи, что это за источник такой — летописи, почему ты стал ими заниматься. Прежде всего, что такое летописи?
— Летописи — это повествование об истории, которое состоит из отдельных статей, как правило, по принципу одна статья за один год. Обычно русская летопись начинается с рассказа о сыновьях Ноя, который плавно переходит в рассказ о Вавилонской башне, а этот рассказ нужен затем, чтобы в конце сообщить, что после вавилонского столпотворения образовалось 72 языка, один из которых принадлежал славянам, которые «сели на Дунае». Ну и дальше уже про историю славян.
Первые летописи появились как минимум в XI веке, первые сохранившиеся датируются XIII веком. Основной корпус летописных текстов до нас дошел от XV-XVI веков, а заканчивается летописная традиция по большому счету в XVI веке, хотя в провинции, на периферии летописи писали чуть ли не до XX века, и поэтому они имеют большое воздействие на русскую культуру, это один из характерных ее признаков.
Есть как минимум три причины изучать летописи.
Первая причина в том, что допетровская русская история в значительной степени сформирована тем, что нам сочли нужным написать летописцы, тем, как они сконструировали эту историю. Это предъявляет нам очень высокие требования к пониманию того, кто такой был летописец. Мы должны обладать знанием, кто писал летописи, сколько их было человек, каких взглядов они придерживались, какие книжки читали.
Вторая причина — ведение летописи, судя по всему, имело большое значение для самой Древней Руси. Похоже, свои летописи были, как минимум, во всех крупных городах — Киеве, Владимире, Новгороде.
Третье обстоятельство: летописи — это очень нетипичный вид исторических источников. В западной и византийской традиции историописание делилось на много жанров — были хроники, всемирные истории, анналы, а у нас всё это оставалось в синкретизме, три в одном, грубо говоря. Отдельно от летописи живет только жанр всемирной истории — его представляют хронографы и палеи. А всё остальное историческое мышление русского средневекового человека интегрировано в летописях.
— И какие основные проблемы возникают при изучении летописей?
— В древнерусской культуре, в отличие от современной, не требовалось от участников литературного дела четко разграничивать, что написали они сами, а что они взяли от предшественников. Все книжники рассматривали всё написанное как коллективное достояние: каждый желающий мог что-нибудь дописать к уже существующему тексту. В результате историк не может сказать — кто, что, когда, зачем написал. А должен.
Собственно, уже первые русские историки, В.Н. Татищев, например, пытались понять, где закончилась летопись одного автора, а началась другого? И этот вопрос так и будет сопровождать русскую историческую науку. Накоплен очень большой опыт решения этой проблемы, ей занимались многие историки, скажем — А.Л. Шлёцер, П.М. Строев, К.Н. Бестужев-Рюмин, А.А. Шахматов. Есть ряд довольно изящных построений. Шахматов, например, написал почти полную историю летописания с древнейших времен и до XVI века.
Но хитрость состоит в том, что большинство звеньев таких схем опирается на обратимые аргументы. Тот же Шахматов доказывает, что сказание о призвании варягов — это новгородская вставка в киевский текст. При этом он говорит: «Мы же знаем, что новгородцы всегда призывали своих князей, а значит, логично подумать, что они с самого начала воспринимали княжескую власть как результат призвания. А в Киеве не было призвания, поэтому киевлянин не мог написать текст о призвании варягов, не мог представить себе, как это — приглашать князя».
Но ведь понятно, что это догадка, а не аргументированная гипотеза. Да, новгородцы призывали князей в XII, XIII, XIV веках, но делали ли они это раньше? Источников, которые позволили бы ответить на этот вопрос, у нас нет, а значит, мы обречены гадать, придумывать.
Избежать такого гадания очень трудно, из-за нехватки источников, прежде всего. В конце концов, у каждого исследователя летописи рождается представление о том, как она должна выглядеть, по сути, он сам начинает писать летопись по своему вкусу. И конечно же то, что тебе нравится, ты стараешься отнести ко вкладу того летописца, который тебе наиболее симпатичен.
У меня есть любимый персонаж-летописец конца XI века, написавший, например, значительную часть рассказа об ослеплении Василька Теребовльского в 1097 году. Он действительно был очень ярким литератором, у него текст насыщен всякими риторическими приемами, текст очень красивый, богатый на синонимы, некоторые фрагменты можно описать как стихотворные. Но хотелось бы придумать некий формальный способ описания — что такое этот уникальный стиль, чтобы его уверенно опознавать, и так «найти» хотя бы одного летописца.
— И какие же есть пути решения этой проблемы?
— Путей много, один из них, кстати, приводит историю к сотрудничеству с математиками, прежде всего, в плане статистики.
Математика полезна вот почему. Метод гуманитарных наук предполагает использование множества самых разнообразных языков. Математика устроена прямо противоположным способом, в математике нельзя менять язык по ходу решения задачи. Есть жесткие ограничения на введение понятий. Гуманитарию очень полезно посмотреть, как математики в таких условиях обходятся. Математика позволяет снять ту эмоциональную составляющую, которая присуща гуманитарным исследованиям. Если мы перестанем давать тексту себя увлечь, тогда мы и станем наукой.
Математические исследования внедряются в историческую науку уже долгое время, если говорить об СССР, то этот процесс начался еще в 1960-е годы.
К летописям, в частности, есть два математических подхода. С одной стороны, можно анализировать летописи в плане содержания. Российский историк Д.В. Деопик, например, занимается изучением древнекитайских летописей на предмет того, какие события там описываются, сколь часто появляются известия о союзах, войнах, перемириях, кто с кем воюет, дружит и т.д. А потом, на основании этих наблюдений строится динамика развития общества, ищутся какие-то структуры.
Второй подход состоит в том, чтобы попытаться на языке цифр выразить особенности стиля того или иного конкретного летописца. Можно предположить, например, что «Повесть временных лет» написана действительно Нестором-летописцем, сравнить ее стиль со стилем текстов, которые явно принадлежат перу Нестора Печерского (это «Житие Феодосия Печерского» и один из вариантов «Жития Бориса и Глеба»), статистически описать, какие языковые конструкции встречаются и как часто, приложить эти картинки друг к другу и выяснить, Нестор или не Нестор написал «Повесть временных лет». В таком ключе изучали летописи авторы сборника «От Нестора до Фонвизина» под редакцией Л.В. Милова.
Мне интересно выявить особенности текста, которые будут встречаться лишь в каких-то летописных статьях, так, чтобы можно было сказать, что эти статьи написаны не таким стилем, как следующие. От этого легко можно будет перейти к тому, что здесь автор один, а там другой, и попробовать вывести портрет этого автора, а в самом идеальном состоянии приложить его к тем историческим персонажам, которые могли быть причастны к летописям.
Надо сказать, что пока не очень получается, потому что любое такое исследование требует очень большого количества материала, предполагает длинный корпус. А «Повесть временных лет» занимает в современном издании 100 страниц, в ней порядка 40 тыс. словоупотреблений, из которых порядка 5-6 тысяч — оригинальные слова. Необходимо найти слово достаточно частотное, часто употребляющееся, и, в то же время, использовавшееся только одним летописцем, а другими не использовавшееся. Вот такое слово, его появление в тексте будет надежным маркером, показывающим, что вот тут писал один человек, а там другой. Увы, такое, на самом деле, очень редкая удача, и именно из-за того, что текст короткий.
Можно попробовать придумать компьютерную программу и искать с ее помощью какие-то более сложные связи. Например, пары слов, встречающихся вместе, или, наоборот, слова, которые никогда рядом не употребляются. Это может оказаться подсказкой. Хотя может и не оказаться.
— А в чем социальная функция изучения летописей? Чем это помогает в понимании истории России?
— Дело в том, что мы очень любим ссылаться на Древнюю Русь как на исток современной российской культуры. Но чем больше читаешь летописи, тем яснее становится, что наше представление о Древней Руси, мягко говоря, не вполне точное. Вот мы, например, на автомате говорим, что Русь была православной. Но у летописцев были очень специфические представления о религии.
Скажем, во многих летописях при описании крещения Владимира излагается Символ Веры. Но в этом Символе Бог-Отец оказывается подобосущен Богу-Сыну, а не единосущен, как решили еще на Никейском соборе. Этот текст, видимо, был написан в XI веке, но до XVI века летописцы уверенно переписывали столь вопиющую ересь, даже не пытаясь исправить. Есть ли у нас основания после этого говорить о православии как о стержне русской культуры, или как там теперь положено. Может быть, стержнем русской культуры было что-нибудь другое?
— Чем, кроме разработки математических методов в исторических исследованиях историку может быть полезна дружба с точными науками?
— Метод гуманитарных наук предполагает использование множества языков. Гуманитарий живет в пространстве, где много слов, языков, значений. Математика накладывает жесткие ограничения на введение и употребление понятий. Гуманитарию очень полезно посмотреть, как математики работают — например, пользоваться не текстом, а цифрами, присвоенными словам. Сразу увлечение красотой текста пропадает!
Математика позволяет снять ту эмоциональную составляющую, которая присуща гуманитарным исследованиям. Когда мыперестанем давать тексту себя увлечь, тогда мы, наверное, и станем наукой. Ведь почему история заслужила репутацию не науки? Первая проблема в том, что с точки зрения индуктивного знания история никакой индукцией не занимается. Вторая, более серьезная проблема-история очень любит эмоциональную составляющую, и от нее достаточно трудно избавиться.
Ярослава называем Мудрым — мы не прочитали этого в источниках, это эпитет Н.М. Карамзина, это издержки исторического языка, это традиция историков так относиться к языку. Мне очень не нравится, когда историю начинают описывать в категориях поэтики. Сразу начинают предъявлять истории те требования, которые предъявляются к рассказу. Рассказ должен быть занимательным, значит, когда говорят, что история — это тоже рассказ, говорят о том, что история должна быть занимательной. Тогда в ней должен быть Ярослав Мудрый, Святополк Окаянный!
— Владимир Красно Солнышко!
— Да! Эти эпитеты не отрефлексированы для нас, потому что они взяты из Н.М. Карамзина, С.М. Соловьева, В.О. Ключевского. А историку нужно как раз обладать инструментарием рефлексии. Математика, которая запрещает явно и откровенно придумывание эпитетов, наверное, дает нам такой инструментарий для рефлексии.
Полный вариант интервью читайте на сайте ТрВ-Наука
Загрузка...
Мне нравится сравнение истории с астрономией… Но так же можно сравнить историю практически со всеми естественными науками (геология там, биология…).
Мы — в плане определения «научности» — избалованы физикой. Но физика — самая простая из естественных наук (говорю с некоторым знанием дела — за спиной физфак ЛГУ). У физики, конечно, дьявольски сложный научный (математический) аппарат, но наука она — очень простая. Она имеет дело с явлениями, непрерывно повторяющимися (в одном и том же виде) во Вселенной, дибо сводимыми к таковым с устраивающей нас точностью, отчего и давно поддалась математизации, и легко доступна (под «легко доступна» не обязательно понимать техническую лёгкость, тут лёгкость принципиальная) проверке специально спровоцированными ситуациями («чистыми» экспериментами).
Но практически все прочие науки — не только история — в этом плане «не чисты», но от этого они не перестают быть науками.
В биологии получение «окончательных ответов» представляет лишь технические трудности, и они рано или поздно будут получены, как это произошло с химией. Весьма сомнительно, чтобы это произошло в обозримом будущем с астрономией и с историей, хотя и по разным причинам (не берусь предсказывать судьбу физики). Забавная черта сходства истории и астрономии — уменьшение плотности информации по мере погружения в прошлое; любопытная особенность истории — неполнота информации в непосредственной близости от наблюдателя. Посему астрономия постепенно осваивает свой предмет в малых масштабах вплоть до практического использования; а вот применение научных методов к текущей политике успеха не обещает…
С историей всё забавно. Это раньше казалось, что по многим эпохам мы ничего не узнаем, потому что нет письменных источников. А сейчас по изотопным составам костей и черепков узнают о миграциях народов, которые ни в одном источнике не записаны. Так что науки должны объединяться :-)
По моему вчера этот товарищ по историческому каналу выступал. Про Тараса Бульбу разговор шел.
Вот в этой части у господина полная каша. Во-первых, смешаны наблюдение и эксперимент. Накопление наблюдений и выведение данных путём индукции прекрасно существует в, как уже говорил Алекс, астрономии (и палеонтологии, и климатологии тоже, добавлю). Кто объяснит мне принципиальные методологические различия между археологией и палеонтологией — заранее кланяюсь. Историк имеет дело именно с наблюдением и индукцией, только обрабатывает он данные чужих источников — то, что наблюли до него.
Во-вторых, весь пассаж про «Россию при Романовых» — намеренная чушь и бумажный тигр. И это пишет историк! Ясно же, что «Романовы» означает не социальную группу, а хронологическую привязку (с 1613 по 1917). Россия при Романовых так же не нуждается в контрольной группе «России при Голицыных», как юрский период не нуждается для контрольной группы в трампампумском периоде, в котором могли жить не динозавры, а трампампумы. Статистика считает не «Романовых», а, скажем, средний размер монастырских землевладений в этот период (и вот тут документов сохранилось достаточно, чтобы сделать значимые выводы).
Короче говоря, то ли стёб, то ли непрофессионализм в своей же области.
У меня почему-то потерялась цитата из начала — про индукцию и про Романовых-Голицыных :-(
На основании статистического анализа словарного состава летописей автор делает вывод о том, что Русь приняла не христианство, а иудейство. Вывод интересный. Тем более, что до 16 века русские строили свое этническое государство. Как немцы, поляки. Иудейская религия для этого, возможно, более подходила. Только посмотрите, где сейчас евреи.
Придираетесь. Автор не формулирует и не предлагает формулировать и не утверждает, что кому-то могут понадобиться утверждения о «России при Романовых» («Романовы» у него явно не период, а некоторое количество людей). Это просто иллюстрация, пусть и сомнительная, к очевидно верному тезису.