10 фактов о Юрии Лотмане. К 100-летию со дня рождения

28 февраля 2022 года исполнилось сто лет со дня рождения замечательного культуролога, литературоведа и семиотика Юрия Михайловича Лотмана, запомнившегося многим телезрителям просветительским циклом лекций «Беседы о русской культуре» [1]. Об известных и малоизвестных фактах из жизни ученого рассказал ТрВ-Наука Михаил Трунин, канд. филол. наук, науч. сотр. Таллинского университета.

1. Лотман прошел всю войну и ненавидел ее культ

Юрий Лотман был призван в армию со второго курса Ленинградского университета осенью 1940 года. Меньше чем через год началась война, которую Юрий Михайлович прошел от Винницы (где находился его полк в июне 1941 года) до Берлина. За время службы связистом в артиллерии сержант Лотман был награжден двумя боевыми орденами и шестью медалями. Он много и охотно рассказывал о войне детям, коллегам и ученикам, однако никогда не носил своих боевых наград. Как вспоминает старший сын Лотмана Михаил, его отец очень не любил культ войны, который начал складываться в 1965 году, к двадцатилетию победы: «Я помню консервную банку: там была то ли салака, то ли килька в томате, и там гордо было написано „Двадцатилетие Победы“. На что отец сказал, рассматривая эту банку, что здесь достигнуто подлинное единство формы и содержания».

2. Лотман продолжал научную деятельность — несмотря ни на что

Юрий Михайлович закончил университет в 1950 году. К этому времени у студента в «Вестнике Ленинградского университета» была опубликована статья о М. А. Дмитриеве-Мамонове; вторая объемная публикация об А. Н. Радищеве и А. М. Кутузове была принята в сборник, готовившийся в университетском издательстве. В характеристике (от 2 сентября 1950 года), данной Ю. М. его научным руководителем Н. И. Мордовченко, тот сообщал, что «Лотман заканчивает диссертацию», и считал «своим долгом горячо рекомендовать его в качестве преподавателя вуза по истории русской литературы». Однако ни на аспирантуру, ни на работу по специальности в столицах Лотману надеяться не приходилось: в это время в СССР шла «кампания по борьбе с космополитизмом», вылившаяся в волну государственного антисемитизма. Пришлось менять локацию: по совету сокурсницы Ю. М. поехал в Тарту, где сначала устроился в Тартуский учительский институт, но вскоре начал преподавать и в Тартуском университете — одном из старейших в Северной и Восточной Европе. За почти сорок лет работы Лотман превратил Тарту в один из главных центров изучения гуманитарных наук, известный далеко за пределами Эстонии или Советского Союза.

3. Историко-литературные работы Лотмана обходились без советского догматизма

В 1950-е годы, когда Юрий Лотман начал свою научную карьеру, аналитический аппарат советского литературоведения был догматизирован и в значительной степени состоял из мантр типа «народность», «классовость», «прогрессивность» и т. п. Ф. М. Достоевский, например, на рубеже 1940-х — 1950-х годов мог называться «реакционером», а после 1956 года — «великим реалистом» (противоположность оценок творчества писателя сути догматического подхода не меняет). Лотмана-литературоведа если идеология и интересовала, то только в ее взаимосвязи с поэтикой изучаемого автора или произведения. Например, в статье «Идейная структура „Капитанской дочки“» (это первая лотмановская статья, в которой употреблено слово «структура», хотя там оно еще служит синонимом слова «композиция») ответ на актуальный для советского литературоведения вопрос — а как же А. С. Пушкин относился к крестьянскому бунту? — Лотман предлагает искать в самом устройстве пушкинского текста. Мировоззрение Пушкина 1830-х годов реконструируется с помощью анализа поэтики: не на основе прямых суждений героев «Капитанской дочки», а на основе того, как эти суждения соотносятся друг с другом в составе целого, выстроенного автором по определенным правилам.

4. Лотман осознал кризис ситуации в литературоведении — и создал новую научную дисциплину

В 1960 году Юрий Лотман стал заведующим кафедрой русской литературы Тартуского университета, в 1961-м защитил докторскую диссертацию, а в 1963-м был утвержден в ученом звании профессора. Фактически академическая карьера была сделана — можно было спокойно работать до пенсии. Однако, как вспоминает сын Лотмана, Михаил: «В конце 1950-х — начале 1960-х гг. Ю. М. Лотман пережил острый творческий кризис: круг проблем, исследованию которых он посвятил предшествующие годы, если и не полностью утратил для него интерес, то, во всяком случае, потерял значительную часть своей привлекательности. Первоначальное недовольство собой, однако, вскоре перешло в осознание кризисности ситуации в самом отечественном литературоведении». Стимулом к пересмотру собственной методологии стали для Ю. М. книги «Введение в кибернетику» Росса Эшби и «Кибернетика» Норберта Винера. В осеннем семестре 1960 года герой нашего рассказа начинает читать спецкурс по теории литературы, из которого впоследствии вырастет книга «Лекции по структуральной поэтике».

5. Лотман был энергичным и талантливым организатором науки

«Лекции по структуральной поэтике» вышли в Тарту крохотным тиражом 500 экземпляров, но произвели на академическое сообщество огромное впечатление. Тогда же, в начале 1960-х годов, в Москве молодые лингвисты, объединившиеся вокруг Вяч. Вс. Иванова и В. Н. Топорова, стали применять структурный подход к изучению не только естественного языка, но и явлений культуры. Они опирались на концепцию основателя лингвистического структурализма Фердинанда де Соссюра, а также на работы Романа Якобсона и Клода Леви-Стросса, расширивших сферу использования структуралистского метода. Участники московского кружка предпочитали называть свой метод семиотическим (или структурно-семиотическим), используя понятия «семиотика» и «структурализм» как синонимы.

В декабре 1962 года в Институте славяноведения АН СССР был проведен симпозиум по структурному изучению знаковых систем, вызвавший гнев марксистского академического начальства и закончившийся скандалом: деятельность московского кружка была фактически приостановлена. И тут на помощь пришел Ю. М. Лотман, предложивший перенести академическую базу в Тартуский университет. Борис Успенский так вспоминает о своей первой встрече с Лотманом осенью 1963 года: «У нас ведь настроение было абсолютно аховое, потому что рассыпали набор сборника. И, понимаете, в Советском Союзе, когда начинают клевать, это неизвестно, как надолго. И тут вот такое явление природы, которое утверждает, что Бога нет, хотя сам как ангел: говорит, давайте летние школы устраивать. Я, конечно, сначала подумал, что это всё фантазия и нам ничего не позволят. Но он сказал — давайте». Летние школы по вторичным моделирующим системам, как и тартуские «Труды по знаковым системам» (известные также как «Семиотики») стали одним из брендов новой науки.

6. Тартуско-московский структурализм предложил принципиально новые литературоведческие инструменты

Многие современные подходы к литературному произведению и литературоведческие понятия базируются на наследии Тартуско-московской школы. Лотмана структурно-семиотический подход заинтересовал по ряду причин. Он предлагал инструменты для анализа литературных текстов, свободные от советского догматизма или квазинаучного импрессионизма. Принципиальной была и установка на научность, системность и проверяемость. Это стало для Ю. М. выходом из кризиса: филология из набора субъективных интерпретаций или идеологических штампов превращалась в строгую науку.

Девизом тартуско-московского структурализма второй половины 1960-х годов стало название лотмановской статьи «Литературоведение должно быть наукой» (хотя оно было дано редакцией «Вопросов литературы», а не самим Лотманом). Основные тезисы статьи представляли собой позитивную программу дальнейших исследований. Первый тезис: основной принцип структурализма — «отказ от анализа по принципу механического перечня признаков: художественное произведение не сумма признаков, а функционирующая система, структура». Второй: «Структурализм не противник историзма», изучать любое культурное явление можно как синхронически (то есть как устоявшуюся систему в определенный момент времени), так и диахронически (то есть генезис и историческое развитие). Наконец, третий тезис: исследователь нового типа в идеале должен «совместить в себе литературоведа, лингвиста и математика».

7. Лотман поставил в центр теории культуры понятие текста

В работах Ю. М. Лотмана (как и других ученых Тартуско-московской школы) филологический термин «текст» трактуется широко: это не только словесная запись художественного произведения, но и любое наделенное значением явление — будь то литература, кино, музыка, городское пространство или даже бытовое поведение человека. В такой системе понятий практически любой феномен культуры превращается в текст, который исследователь должен расшифровать, прочесть и понять. Например, поэтике бытового поведения посвящен цикл работ Лотмана, написанных с середины 1970-х до середины 1980-х годов. Подобно тому как последовательность высказываний (предложений) выстраивается в устный или письменный текст, последовательность человеческих поступков выстраивается в «поведенческий текст», который читается на фоне его оценки и интерпретации окружающими. Однако, пожалуй, главное, что привнес Лотман в понимание природы текста, — это идея о том, что текст не только хранит информацию, но генерирует ее. По Лотману, «язык заключает в себе не только код, но и историю кода», поэтому языки участников коммуникации никогда полностью не совпадают (отсюда понимание культуры как принципиально многоязычной). Таким образом, любой коммуникативный акт — это перевод с языка говорящего на язык слушающего. Поскольку языки несимметричны, любой перевод трансформирует исходное сообщение, а в пространстве текста происходит непрерывный процесс семиозиса, то есть означивания и переозначивания. Например, каждый конкретный человек или любая культурная традиция в разное время могут по-разному определять, какие тексты в их понимании считаются художественными, а какие — нет.

8. Лотман разрабатывал всеобъемлющую теорию культуры

Лотман видел потенциал структурно-семиотического метода в том, что его можно распространить на изучение всей человеческой культуры, а не только отдельных ее аспектов. Фактически это означало переход от филологии к общей теории культуры, где литература — важная часть, однако не единственная и не изолированная от остальных. Семиотика — это наука о свойствах знаков, а знак — это двуединая сущность, связывающая означаемое (смысл, то есть представление о предмете, свойстве, действии) и означающее (материальный носитель смысла: например, звук, жест, изображение). Знаки объединяются в знаковые системы (будь то естественный язык или система регулировки дорожного движения), среди которых особую роль играет культура — «ненаследственная память коллектива», которая служит для порождения, хранения и передачи всей «совокупности ненаследственной информации».

В начале 1980-х годов Лотман стал считать, что существуют более крупные семиотические механизмы. Для обозначения пространства всеобщего знакообразования Лотман — по аналогии с предложенными Владимиром Вернадским понятиями биосферы и ноосферы — предложил термин семиосфера. Напомню, что, по Вернадскому, ноосфера — это высший уровень развития природы, когда в ней зарождается разумная жизнь. Лотман продолжает эту теорию как историк культуры: семиосфера связывается с самой человеческой способностью мыслить, а следствием этой способности становятся человеческое общество и мировая культура. Поздние лотмановские идеи изложены в книге, которая при жизни автора вышла в переводе на английский под названием «Вселенная разума. Семиотическая теория культуры» (1990) (русский вариант опубликован посмертно в 1996 году с заголовком «Внутри мыслящих миров»). Следует иметь в виду, что лотмановская теория семиосферы — это не законченная концепция с тщательно разработанной методологией, а скорее подборка метких наблюдений и философских постулатов.

9. Лотман был замечательным пушкинистом…

Лотман занимался Пушкиным с конца 1950-х годов — сначала как историк литературы, затем как структуралист. Показательно сравнить статью «К эволюции построения характеров в романе „Евгении Онегин“» (1960) со статьей «Художественная структура „Евгения Онегина“» (1966). В первой Лотман утверждает, что «дух времени» мотивирует эволюцию характеров героев. Во второй статье Лотман прямо говорит о ревизии некоторых собственных положений: теперь пушкинский роман в стихах рассматривается как построенная по определенным правилам модель, не столько отражающая окружающую действительность, сколько создающая (моделирующая) свою собственную. Поэтому принципиальным становится имманентный (то есть не выходящий за пределы того, что сказано в тексте) анализ произведения, понимаемого как «система разнородных структур и элементов».

Лотман разбирает пушкинский роман как организованный «по системе парных противопоставлений» и благодаря этому объясняет, почему Пушкин на многие вопросы дает разные (зачастую несовместимые) ответы. Они отражают множественность точек зрения персонажей: «За такой организацией текста лежало представление о принципиальной невместимости жизни в литературу». От анализа текста к изучению его в широком историко-культурном контексте Ю. М. возвращается в комментарии к «Евгению Онегину». Книга открывается «Очерком дворянского быта онегинской поры» — это подробный рассказ о правилах, которые определяли мировоззрение и поведение дворянина первой трети XIX века. Следом идет построфный комментарий, в котором Лотман не только объясняет устаревшие слова или явления, но и показывает мощный литературный пласт пушкинского романа, пронизанного цитатами и отсылками.

Борис Успенский так характеризовал научное творчество своего многолетнего друга и соавтора: «У Юрия Михайловича было два направления деятельности, которые, возможно, для него были органично связаны, но мне кажется, что они были разные. Одно направление было авангардистским: он придумывал какие-то новые теории. А другое направление было консервативным. Он знал русскую литературу не только как литературу — он знал ее в контексте даже не столько биографическом, а в контексте той жизни, которая тогда была, в контексте анекдотов, того, как люди одевались, в контексте быта. И мне кажется, что первое направление обречено на то, что оно будет перекрыто чем-то другим, следующим поступательным ходом, а второе — оно остается».

10. …и выдающимся просветителем

По воспоминаниям многочисленных учеников и коллег, Лотман был блистательным лектором, увлекательным и остроумным собеседником. Судить о лотмановском остроумии и жизненной силе можно, посмотрев на его рисунки — это шаржи и «заметки на полях», зачастую передающие сиюминутные настроения и чувства. Например, свою перегруженность работой, которую необходимо как-то сочетать с семейными делами, Лотман изобразил в виде триединого бога, где «отец» заведует кафедрой, «сын» распинается между преподаванием, научной и издательской деятельностью, а «святой дух» должен накормить детей.

В научных и околонаучных кругах Лотман стал мировой знаменитостью где-то в начале 1970-х годов. С этого времени ему начали приходить предложения о работе от лучших европейских университетов (например, от Амстердамского университета) — однако в то время эмиграция означала полный разрыв связей с родиной. Как вспоминает М. Ю. Лотман, его родители «при всей их нелюбви к советской власти не хотели эмигрировать. Была такая формула: пусть эмигрирует советская власть». По-настоящему широкая известность пришла к Лотману в то время, когда Советский Союз уже трещал по швам: в 1986 году на эстонском телевидении начал выходить цикл лекций «Беседы о русской культуре» (позже их много раз показывали по всесоюзному телевидению, а затем и по российским телеканалам). Лотман практически в одиночку делал то, чем сегодня занимаются многочисленные гуманитарные просветительские проекты: увлекательно и популярно рассказывал об искусстве и быте, дворянстве и интеллигенции, писателях и художниках и, конечно, о Пушкине — финальный цикл лекций посвящен именно ему.

1. «Беседы о русской культуре», 1986–1992. youtube.com/watch?v=fJdhiFeG-ek&list=PL3-nJrzyzLlAByURnTjHy1CgAw6fCP1go