Про телевизор

Между прочим, мои родные купили телевизор первыми в нашей перенаселенной коммуналке на Сивцевом Вражке. Это было давно, в 1959 году, мне было восемь лет. Экран у телевизора был по тем временам большой, никаких линз не требовалось. Футляр — из настоящего полированного дерева, вес — 28 килограммов, по низу пущено наклонными золотыми буковками: «Знамя» — настоящее изделие, принадлежащее к категории вещей, официально именовавшихся «товарами длительного пользования». Эти товары действительно не ломались, а если и ломались, то подлежали починке. На моей нынешней даче седьмое десятилетие надсадно гудит холодильник «ЗИЛ».

Днем по телевизионному изделию ничего не передавали, а вечером приходили соседи, чинно рассаживались полукольцом за круглым обеденным столом, лампа под оранжевым абажуром с кистями гасла. В экранных всполохах соседские лица казались чужими. Смотрели всё подряд, включая детскую передачу. В таинственной темноте советские добролицые пограничники ловили крючконосых диверсантов. После какого-то особенно страшного шпионского фильма на следующий день я стал носиться с черным пистолетом по квартире и слегка заикаться. По экрану мельтешили ногами и черно-белые футболисты. Сошедшиеся на сером газоне команды одевали в контрастную форму — иначе не отличить. Предупредительный комментатор перед началом встречи разъяснял, какого цвета были футболки на самом деле.

На праздничном концерте дядьки в военной форме с какого-то перепугу плясали как подорванные, тетка в балетной пачке неубедительно изображала умирающего лебедя, бодренький дуэт натужно выдыхал частушки, смысл которых мне был непонятен:

Травопольная система,
До чего ты хороша!
В поле травы и цветочки,
А в амбарах ни шиша!

Смысл был непонятен, но всё равно это был волшебный мир, возможный только в первые дни творения. Таким же волшебством были и первые неуклюжие автомобили, и первые хрупкие самолеты, и первые фильмы с нечеловечески проворными человечками…

В ту телевизионную эпоху рекламы не передавали, потому что всякий товар раскупался без всякого напоминания. Роль рекламы выполняли новости; дикторы были такими же неприятными, как и сегодня.

* * *

Что ученые ни изобретут, до всего доберутся нехорошие люди. Как я радовался в детстве телевизору! Сколько было заключено поэзии в голубоватом подрагивании экрана! Как я обожал тетю Валю Леонтьеву, болтавшую с Шустриком и Мямликом, как любил чудесные мультики, которые тогда рисовали настоящие художники! Но когда я обзавелся потомством, поэзия уже давно улетучилась, на ее месте обосновались скучные и лживые люди, до которых мне не было дела в детстве. Насмотревшись до одурения телика, моя малолетняя дочь пришла к заключению, что до Великой Октябрьской социалистической революции в России не было колбасы. Сын моих друзей никак не мог поверить родителям, что в Америке есть кинотеатры. Играя со своим сыном в интервью, моя подруга, показывая на плюшевые игрушки, спросила его: «Что вы можете сказать о ваших медведях?» Карапуз важно ответствовал: «Ну что вам сказать? Коллектив у нас хороший, обязательства повышенные».

В общем, я выкинул телевизор на помойку. Он показывает только гадкие новости и сериалы, а сериалы — это всё равно что прерванный половой акт. Никому не посоветую. У меня нет телевизора, но у других-то он есть… Избавившись от телевизора, я лишил себя большей части собеседников, проживающих в огромной стране.

* * *

В середине девяностых годов меня занесло в деревенскую Бурятию. Денег там у людей тогда совсем не водилось, но они не унывали. «Плохо вам в городе, всё покупать надо. А у нас и мясо, и молоко — всё свое. Знаешь, отчего у нас зубы такие белые? Оттого что мы чеснока едим много». В общем, счастливые люди. Мяса и молока там и вправду было в избытке: коровы гуляли по деревне, забредали в не посещаемый людьми общественный сортир, ложились там, спасаясь от жгучего степного солнца.

Но людские мечты о культурной жизни всё равно никуда не делись. Некоторым осуществить мечту удавалось. «Мой „Самсунг“ на четырех ногах и с рогами», — сказал мне довольный собой селянин, имея в виду, что совершил удачную сделку: корову продал, а на вырученные деньги телевизор с «видиком» купил. «Теперь все соседи ко мне ходят — даже краска на полу облупилась». — «А что смотрите-то?» — «Как что? „Богатые тоже плачут“. А там 244 серии, до зимы хватит. Сам-то смотрел?» Получив отрицательный ответ, поглядел на меня сверху вниз, хотя и был ниже ростом. А тетрадок и книжек детишкам не покупал: «Баловство одно».

* * *

В жизни некоторые телевизионные особы еще неприятнее, чем на экране. Вот пригласили меня на РЕН-ТВ рассказать про гейш — для фильма, который они тогда варганили. Я сдуру и пошел. Допрашивала меня некая Аня — коломенская верста с наглыми коленками. «А эти ваши гейши вмешивались в политику?» — «Нет, не вмешивались». — «А любовники дарили им бриллианты?» — «Нет, не дарили, потому что в Японии никаких бриллиантов не было». Тут Верста вскочила от возмущения со стула: «Неужели японцы так скучно жили? Наверное, вы не до конца наш предмет изучили!» В ответ на это я спросил, отчего у них в студии так грязно. Голос подал нечесаный оператор: «Не волнуйся, у нас свет так поставлен, что на экране грязи не видно». — «А самим не противно?» — «Не-а».

Получив свою долю отрицательных эмоций от скучнейшего рассказа про гейш, моего напарника Верста строго предупредила: «Только побольше мракобесия, прошу вас!» Он рассказывал про историю японского императорского дома. В результате его академическую речь перекроили так, что получилось: эти самые императоры — пришельцы из космоса.

В ту же приблизительно пору прекрасный журнал «Отечественные записки» сделал спецномер, посвященный массовому отказу современников от научной картины мира. Тираж — 600 экземпляров. А у РЕН-ТВ зрителей — миллионы. Мракобесие знает ответы на все вопросы. А наука — не знает. Жить с такой картиной мира в душе весьма некомфортно: наука не обещает бессмертия, не обещает и чуда. А человеку без чуда жить скучно. Нынешний зритель лежит на диване и требует от телевизора всё больше мельтешения, судорог и конвульсий. «Отечественные записки» прекратили свое существование, а РЕН-ТВ чувствует себя прекрасно.

* * *

На дачу ко мне какие только телевизионные каналы не приезжали! Неизменно снимали на фоне развесистого хрена, похожего на тропическое растение. Неизменно в кадр попадала только верхняя часть туловища — мои дачные штаны пообтрепались. Но на «картинке» я выглядел вполне сносно. Снятый с нужного ракурса яблоневый цвет ненавязчиво напоминал о сакуре.

На телевизионном свете всё зависит от мастерства оператора. Ну и, конечно, от невежества доброго зрителя, которое входит в правила этой игры.

* * *

Огромная телевизионная фабрика. Многолюдье; снимают днем и ночью. Плексигласовые дворцы, раскрашенные лица, немыслимые платья; глаза, налившиеся неживым светом. Рядом с телефабрикой — обшарпанные цеха остановившихся заводов, в которых торгуют разъезжающимся по швам китайским шмотьем.

Перед входом на фабрику неопрятная нищенка сидит на ветоши, расстеленной на асфальте. Только что закончившие съемку прилично одетые неприятные молодые люди бросили нищенке в пластиковый стаканчик гривенник. Нищенка забрызгала слюной, закричала, что они — суки жадные. Тогда самый неприятный сказал: «Не нравится? Тогда отдай обратно». И она запустила гривенником в его сторону. Молодые люди засмеялись и ушли, оставив за собой выдержанный запах румян. Гривенник поднимать не стали. А нищенка осталась сидеть на своей ветоши. Я подал ей купюру. Она пристально посмотрела на меня. Удовлетворенно прошамкала: «Щас ишо ничаво, в войну хуже было». Интересно, в какой роли снимались прилично одетые молодые люди?

* * *

В своем энергичном сочинении против еретиков Иосиф Волоцкий называет их, в частности, «змеями тьмоголовыми» и «скверноплевелосеятелями» (именно так, в одно слово). Куда уж до него нашим телевизионщикам, обвиняющим мир в политике двойных стандартов, ругающимся скучными заемными словами: «дезинформаторы», «фальсификаторы», «педофилы», «трансгендеры»… Куда им — семинариев не кончали.

Иосиф Волоцкий относился к «змеям», то есть драконам, с ненавистью. А мне вот их даже жалко. Ведь если голов много, всегда какая-нибудь да болит. Оттого они такие злые. Это ж понимать надо.

* * *

В телевизоре человек естественный выглядит неестественно. Поэтому ему делают грим — как покойнику. А телевизионные люди — с пластическими операциями, мышцы лица неподвижные. Вот уж кто и вправду похож на раскрашенную мумию.

* * *

Вот что мне удивительно: на изображение любовных сцен по телевизору запретов больше, чем на показ кровавых убийств. И трупов там больше, чем обнаженки. Значит ли это, что убийство — грех менее тяжкий, чем страстные объятия влюбленных? Подбираясь к Останкинской башне, я много раз задавал ей этот вопрос. В ответ она грозила мне кулаком.

Александр Мещеряков