17 июля отмечает свой 70-й день рождения Илья Альтман — известный российский историк, профессор Историко-архивного института Российского государственного гуманитарного университета (РГГУ), инициатор создания и сопредседатель (вместе с Аллой Гербер) Научно-просветительного центра «Холокост». Мы обсудили результаты его почти 50-летней научной и педагогической деятельности, поговорили и о новых проектах.
Илья Альтман — автор и редактор более 300 книг, статей, сборников документов по истории Холокоста, революционного движения, по источниковедению и историографии, архивному делу, изданных в 20 странах мира. Работал приглашенным профессором в Венском университете, выступал с публичными лекциями во многих университетах мира, в том числе Гарварде (США), Сорбонне (Франция), Гейдельберге (Германия), Васеда (Япония), Торонто (Канада), а также в штаб-квартирах ООН, ЮНЕСКО, Совета Европы, ОБСЕ, парламентах Израиля, Чехии, Словакии, Аргентины и Уругвая, Сенате Берлина. Удостоен Кавалерского креста ордена «За заслуги перед Федеративной Республикой Германия» за «фундаментальный вклад в сохранение памяти о жертвах Холокоста». Лауреат премии «Хранитель памяти» Российского еврейского конгресса.
— Илья Александрович, вы окончили Московский государственный историко-архивный институт, в котором сегодня преподаете. Какую роль сыграл этот вуз в вашей биографии?
— Это был действительно уникальный вуз, где учили работать с историческими источниками. Знаменитый студенческий кружок источниковедения под руководством Сигурда Оттовича Шмидта (его барельеф ныне установлен на здании нашего вуза на Никольской), сына знаменитого полярника, не только открыл мне путь в большую науку, но и дал четкую установку: архивные документы нужно не только исследовать, но и делать их достоянием как можно большего числа людей. Кстати, благодаря публикации, связанной с 25-летием кружка С. О. Шмидта, мое имя как талантливого студента впервые появилось в СМИ. Пришлось соответствовать…
— И как вам удалось реализовать эту установку как историку-архивисту?
— В прямом смысле — перейдя улицу. В начале четвертого курса я женился на своей сокурснице (в сентябре, надеюсь, отметим «золотую свадьбу»), нужны были деньги. И стал искать работу. Напротив входа в институт увидел вывеску «Московское географическое общество». И нахально предложил свои услуги архивиста, что неожиданно встретило положительный отклик. Так я занял вакантную должность… слесаря (архивиста по штату не полагалось). А вместе с ней получил и первый в жизни «офис» — комнату заседаний как раз Полярной комиссии, причем с телефоном (что для жившего в общежитии студента уже казалось роскошью). Одно из самых ярких впечатлений этого периода — автограф знаменитого полярника Ивана Папанина, который он дал почему-то со словами (я носил длинные волосы): «Ну и настырные вы, девки!»
— Знаю, что вы окончили МГИАИ не только с красным дипломом, но и двумя научными статьями, одна из которых была опубликована в ведущем научном журнале страны — «Вопросы истории». Как это стало возможным?
— Мою первую статью в ведомственном журнале отклонили по просьбе ректора Историко-архивного института: ему кто то-то шепнул о якобы моем намерении уехать в Израиль… Статью отдали на прочтение восьми рецензентам и, несмотря на положительные отзывы (один из них — В. А. Твардовской, дочери знаменитого поэта), отклонили. Тогда мой научный руководитель Ирина Александровна Миронова отправила меня в редакцию «Вопросов истории» уже с новым текстом, хотя до моей публикации статей студентов там, кажется, не было. Кстати, один из редакторов журнала «Советские архивы» первую статью мне не отдал и опубликовал сразу же после того как ректора сняли с должности.
— Ни диплом с отличием, ни научные статьи не стали основанием для приема в аспирантуру?
— Да. Не хватало лишь одного — московской прописки. И я уехал по месту рождения жены — во Владимир. Тут-то мне и пригодился тот новаторский дух, который витал в МГИАИ — начал собирать личные архивы знаменитых земляков. А уже после армии — пять лет преподавал в местном педагогическом институте, совмещая работу в архиве.
— Служили, вероятно, в Центральном архиве Министерства обороны?
— Нет. До сих пор не понимаю: почему ни одного из моих сокурсников, да и тех, кто учился до и после моего выпуска, в этот архив не брали. Ведь сотни тысяч ветеранов войны не могли получить нужные документы из-за того, что справочный аппарат этого архива был практически не разработан, а о сайтах в Интернете никто и мечтать не мог. А нас, молодых специалистов, почему-то посылали в отдаленные районы страны. Так я и оказался на полтора года недалеко от нынешнего космодрома Плесецк.
— И как себя чувствовал в солдатской шинели выпускник одного из элитарных московских вузов?
— Вполне комфортно. Занесен в «Книгу почёта» части. Кстати, в окружной газете «За Родину» появились и мои первые статьи в СМИ. А регулярно я стал публиковаться в архангельской газете «Правда Севера», где рядом с моей фамилией стояло не воинское звание, а гордое слово «краевед».
— Подозреваю, статьи ваши были не о солдатских буднях?
— Конечно. Готовясь к поступлению в аспирантуру, я выписывал несколько исторических журналов. Находил в них публикации документов, связанные с этим регионом, и творчески их пересказывал. Да и некоторые герои моей дипломной работы отбывали ссылку на Севере, например, будущий писатель Александр Серафимович.
— Вы закончили аспирантуру одного из самых престижных научных институтов Академии наук — Ленинградского отделения Института истории. А ведь не секрет, что евреев в систему академии наук в Питере в конце 1970-х брали очень неохотно.
— Считаю, мне снова повезло. Сдал все экзамены на «отлично», и мне даже предлагали учиться очно, что тогда было действительно редкостью для Ленинграда. Но я предпочел вернуться во Владимир. А на защите (одна из глав диссертации была посвящена расследованию дел по политическим преступлениям в конце XIX века) академик А. А. Фурсенко, отец будущего министра образования и науки РФ, с улыбкой сказал: «Теперь мы знаем, как вести себя на допросе». Тогда мне это показалось комплиментом, но теперь-то я понимаю, что мои учителя были знакомы с самиздатовской брошюрой с таким названием.
— Работая во Владимире и готовя диссертацию по совершенно иной теме, вы инициировали ставшую всесоюзной операцию «Фронтовое письмо». Как это произошло?
— Причин, наверно, две. Вернувшись из армии, перечитал письма домой и понял, что солдатские письма — очень интересный источник о времени и о себе. Во-вторых, мои родители познакомились на фронте (и даже поженились в 1944 году). Их переписка не сохранилась. Но письма о любви я и мои студенты обнаружили в сотнях семей владимирцев, чаще всего — у вдов и матерей. Так и родился первый в СССР сборник личной переписки «Хроника чувств», которым очень горжусь. А впоследствии, уже работая в Москве, удалось издать семь сборников писем и дневников евреев «Сохрани мои письма…».
— Основной вашей научной темой в годы перестройки стала история Холокоста. А с чего всё начиналось?
— Еще в школьные годы в мемуарах Ильи Эренбурга прочитал о «Черной книге». И в 1988 году мне посчастливилось найти в главном архиве страны (ныне ГА РФ) этот запрещенный к изданию в 1947-м и считавшийся утраченным сборник очерков, посвященный гибели и спасению евреев СССР. С публикаций полных текстов «Черной книги» и подготовительных материалов к ней (эти издания позднее вышли с моими предисловиями и комментариями в Израиле, Литве, Германии, Франции, Испании, США) и началось мое погружение в тему, Это и приостановило на время мою довольно успешную научную и преподавательскую карьеру в родном МГИАИ.
— В конце 1991 года вы и еще ряд незаурядных людей инициировали создание Центра с никому в СССР не известным названием «Холокост». Расскажите об этом.
— Действительно, идею создания научного-образовательной организации, которая бы объединяла людей не по национальному признаку, а по профессиональным качествам, поддержали многие. Тогда еще молодая журналистка, а ныне признанный мэтр документального кино Елена Якович — с ней мы сделали в 1995 году первый российский документальный фильм о Холокосте «Брестское гетто». Выдающийся отечественный историк и мыслитель, фронтовик Михаил Гефтер, ставший президентом Центра. И, конечно же, блистательная Алла Гербер, писатель и общественный деятель, с которой мы уже 33 года возглавляем НПЦ «Холокост». А его сотрудниками, участниками и нашими региональными представителями стали прекрасные педагоги, музейные работники, краеведы. Горжусь сотрудничеству с ними.
— Знаю, что помимо сборника фронтовых писем вы подготовили немало других интересных изданий…
— С 1994 года мы регулярно проводим международные научные конференции «Уроки Холокоста и современная Россия». Издание материалов этих конференций положили начало «Российской библиотеке Холокоста» (вышло уже более 100 книг), главным редактором которой я являюсь. Но сам я предпочитаю публиковаться в других издательствах. Моя монография «Жертвы ненависти» (издательство «Совершенно секретно», 2002) стала первой в мире о Холокосте на оккупированной территории СССР. В 2009-м вышла под моей редакцией энциклопедия «Холокост на территории СССР» (переиздана в 2011 году), в которой приведены сведения о примерно 2 000 населенных пунктах, где было убито более 100 евреев, либо находились гетто и концлагеря для евреев. Ее готовили ученые 14 стран. В 2022 году в Японии издан результат более чем 10-летнего проекта — сборник документов, герой которого — японский Праведник народов мира, дипломат, разведчик и бизнесмен Тиунэ Сугихара. А в 2024 году удалось реализовать мою юношескую страсть к спорту в книге «Футбол. Война. Холокост», которую мы редактировали вместе с Аллой Гербер, и в подготовке которой принимали участие мой сын Александр и руководитель образовательных программ нашего центра Светлана Тиханкина.
Сделав фильм о Брестском гетто, я понял, что именно в этом городе и его легендарной крепости нужно проводить международные конференции школьников. И 10 лет, каждое 22 июня, ровно в четыре часа утра мы с ребятами и их педагогами начинали там свою работу. К 2015 году стало понятно, что тему Холокоста нужно изучать и преподавать в контексте других геноцидов. Так в РГГУ появился новый Международный научно-образовательный центр и магистратура при нём, в которой под моим руководством защищено девять диссертаций, учебные пособия по теме.
— В числе ваших проектов — не только тема Холокоста. Ведь именно вы несколько лет назад предложили номинировать комитет «Матери Беслана» на Нобелевскую премию мира?
— Действительно, самыми трогательными для меня и моих коллег стали поездки в Беслан 3 сентября и проведение совместно с комитетом «Матери Беслана» международных конференций «Дети — жертвы террора и Холокоста». И когда в прошлом году руководитель администрации Правобережного района Северной Осетии С. М. Фраев сказал, что музей жертвам теракта в Беслане открыт по моей инициативе, это было выше любых наград. Уверен, что подходы к сохранению памяти о Холокосте универсальны, и они будут востребованы в осмыслении других трагедий из истории нашей страны.
— Вы выступали с лекциями, презентациями ваших книг и выставок на четырех континентах, встречались с многими интересными людьми. Что запомнилось больше всего?
— Таких встреч было немало. Но я еще не готов писать мемуары… Если серьезно и коротко, то выделю несколько человек, встречи с которыми особенно запомнились. Это руководитель мемориала «Яд ва-Шем», в прошлом — советский партизан и генерал израильской армии д-р Ицхак Арад. Именно он оказал наибольшее внимание на мой выбор темы Холокоста. Другой генерал, уже советский, Василий Яковлевич Петренко, благодаря которому я присутствовал в качестве переводчика в его беседе в Вестминстерском дворце с нынешним королем Великобритании Карлом III. Легендарный охотник за нацистами Симон Визенталь принимал меня в своем офисе в Вене. С лауреатом Нобелевской премии мира, писателем Эли Визелем (именно благодаря ему метафора «Холокост» стала названием многих центров и музеев мира) мы беседовали на конференциях «Холокост и церкви» в США. Архиепископ Парижа, кардинал Жан-Мари Люстиже, мать которого погибла в Аушвице, более часа разговаривал со мной в своей одноэтажной резиденции, так напоминающей облик столицы Франции в «Трех мушкетерах»…
— В этом году вы инициировали проект «Непризнанные герои» — о жителях России, которые спасали евреев в годы Холокоста; объявили о начале поиска семей освободителей гетто Будапешта. А на днях обнаружили в семейном архиве переписку военных лет Льва Кассиля, которую собираетесь издавать. И это наверняка далеко не всё?
— Перефразируя известную цитату В. О. Ключевского: «Главное в жизни ученого — это новые идеи и проекты». Очень надеюсь, что в России появятся государственный музей Холокоста и Национальный день памяти жертв Холокоста и воинов-освободителей, а тема Холокоста в образовательных и мемориальных проектах не будет замещена «геноцидом советского народа».
Суламифь Кримкер
Фото из архива Центра «Холокост»
Загрузка...