Про билеты

Между прочим, в первый раз я побывал в Армении в ноябре 1972 года. Билетов на самолет не достали, ехали шумной компанией поездом. К концу пути сильно устали друг от друга и от своих шуток. Когда уже подъезжали к Еревану, поезд потащился едва-едва. Наконец остановился совсем. Возле железнодорожного полотна стоял художник с мольбертом. Он рисовал с натуры горы с окрестностями. Они были лишены южной яркости. Хмурое небо, жухлые оттенки серого. Что поделаешь — зима близко. Но на холсте бушевали ярчайшие краски, под голубым небом буйно цвели цветы, на ветках деревьев расселись неизвестно откуда взявшиеся попугаи. Возможно, они сбежали (так?) из зоопарка. Перед каждым прикосновением к холсту художник отходил на шаг от мольберта, бросал вдохновенный взгляд на натуру и тут же делал выпад кистью, после которого на холсте оставался ярко-красный, ярко-зеленый или ярко-синий мазок. Тренированный глаз превращал позднюю осень в вечную весну. Этот художник был разрушителем серого.

Что еще можно сказать о национальном характере армян? Пожалуй, на этом можно поставить точку. В них вмонтирован какой-то чудесный движок, который превращает обыденность в праздник.

Поезд в конце концов дотащился до вокзала, потом мы выбирались и в Гарни, и в Гегард. Словом, вдоволь насладились красотами армянской земли, которую не в состоянии погубить ни одно время года. С видом на Арарат пили одноименный коньяк и постигали тоску армянского народа по священной горе, которая по исторической прихоти очутилась в Турции. Винная этикетка с изображением Арарата открывала окно то ли в славное прошлое, то ли в такое же будущее. Кроме того, я дважды играл в шахматы в уютных ереванских двориках с незнакомыми людьми. Один раз выиграл, другой проиграл. Тот, кто у меня выиграл, утверждал, что приходится дядей чемпиону мира Тиграну Петросяну. Тот, кто проиграл, аттестовался его племянником.

К концу поездки наша компания распалась, я возвращался один. Трястись на поезде двое, кажется, суток не хотелось. Памятуя о сложностях с билетами, я запасся у своих армянских друзей записочкой «от о-о-очень важного человека» и встал в длиннющую очередь в ту кассу, где продавали билеты для Героев Советского Союза. Остальные очередники были тоже с записочками от о-о-очень влиятельных людей, и каждому из них нервная кассирша раздраженно отвечала: «Сколько раз повторять: билетов нет!» Она говорила по-армянски, но по возмущенным воплям просителей я всё равно понял ее. Свою сакраментальную фразу повторила и мне — уже по-русски. Я огорчился и выкинул свою записочку, составленную из древних завитушек, придуманных Месропом Маштоцем еще в пятом веке. Мой приятель, книжный график, находил в них несравненную красоту и неизменно использовал в качестве lorem ipsum.

Что делать? Возле кассы для людей с записочками располагалась другая — для обычных граждан. Никто не ломился в нее. От отчаяния я решил испытать судьбу до конца, подошел к окошечку, и равнодушная женщина мгновенно выписала мне билет. Билетов в Ереване не было только для Героев Советского Союза.

* * *

Дело летнее, советское, московское, молодое… Мы шагали с моим незабвенным другом Гашишом по Старому Арбату и мечтали о пиве. Заходили в каждый магазин — пива не было нигде. История обычная, но из-за жары особенно обидная. Пива не оказалось даже в Смоленском гастрономе, который славился своим ассортиментом. Возле прилавка винного отдела стоял запущенный мужчина средних лет. Совершенно лысый, в пижаме и войлочных тапочках на босу ногу. Ясно, что бывалый и местный. Пижама была в черно-красную полоску, шелковая, китайская. Китайцы нас к тому времени уже разлюбили и ругали ревизионистами, но пижамы фабрики «Дружба» еще окончательно не износились, потому что были прекрасного качества. Мужчина предложил нам скинуться «по рублику» и взять бутылку «Столичной». Видя наше замешательство, добавил: «Стакан у меня есть. Надо только подняться на третий этаж». Мы вежливо отказались. Тогда он произнес с вызовом: «А пива вы здесь всё равно не найдете!» Потом глянул на наши кислые рожи и сжалился: «Про кинотеатр „Наука и знание“ слышали?»

Еще бы не слышать! Этот расположенный в двух шагах от Смоленского гастронома кинотеатр специализировался на учебных и научно-популярных лентах, я там провел немало времени, видел захватывающие фильмы и про «Кон-Тики», и про Жака Ива Кусто. Где ты еще такое увидишь? В начале сеанса там, правда, непременно крутили киножурнал «Новости дня», где рассказывали про партийные съезды и рекордные надои, но вся эта мутотень длилась всего десять минут. В темноте можно и потерпеть. «Так вот, — торжественно объявил человек в пижаме, — там теперь поставили пивные автоматы! Целых два! Точно знаю, потому что я их сам устанавливал».

Других аргументов не требовалось, мы с Гашишом добежали до кассы и купили два счастливых билетика по десять копеек. Советская власть мудро считала, что советским гражданам надлежит быть научно подкованными и всё образовательное следует поставлять им либо бесплатно, либо по дешевке. А билет на художественный фильм стоил целых сорок копеек.

В одном автомате пиво лилось водянистое, другой безбожно не доливал до риски. Но мы были людьми привычными и не склонными огорчаться по пустякам. Словом, славно провели времечко. Гашиш пересказывал мне свою будущую диссертацию про лазеры, я кормил его байками про Японию. В кинозал носа не совали, так что какой тогда показывали фильм, я не знаю.

После пива захотелось в туалет, но я нигде не увидел заветной буквы «М». Поинтересовался у служительницы, она хмуро кивнула в сторону ничем не примечательной двери. Я дернул за ручку и обнаружил искомую табличку на обратной стороне двери. Повеяло театром документального абсурда. Но еще больше я удивился, когда увидел, как двое работяг, расположившись на коричневом кафельном полу в полутора метрах от шеренги бывших когда-то белоснежными писсуаров, монтировали стенд. По его верху золотыми буквами на красном фоне было выведено: «Из всех искусств для нас важнейшим является кино. В. И. Ленин», — а чуть пониже и помельче: «Передовики производства». Трудяги вытаскивали из застекленных рамок прежние фотографии и вставляли новые. На одной из них был запечатлен наш знакомец из Смоленского гастронома. Лысина та же, только вместо полосатой пижамы — пиджак с однотонным галстуком. Заодно я узнал, что его зовут Фёдором Степановичем Шаликовым.

На газетке рядом с распластавшимся стендом стояли две недопитые кружки с пивом. Между ними лежала обгрызанная вобла. Тоже, между прочим, большой дефицит. Понятно, что от этой картины я остолбенел. «Чего смотришь? Отливай по-быстрому и отваливай! А то нам и без тебя тут тесно!» — прикрикнул на меня мастеровой.

Понятно, что я так и поступил. В те времена я был человеком податливым и на одном месте долго не засиживался.

Александр Мещеряков