На той работе, где нужно было объяснять домохозяйкам, как правильно мыть пол, я выдержала две недели. Теперь я смылась в приличное место и редактирую нормальные научные новости. В результате я сама чувствую себя домохозяйкой, потому что мои корреспонденты, к моему большому сожалению, пишут не только про биологию, но и про астрофизику. Темная материя состоит, вероятнее всего, из нейтралино, пишут они, и поэтому изучать нужно не гало, а микрогало. Близкие микрогало, пишут они далее, подобны точечным источникам, и поэтому именно их гамма-излучение проще всего изучать.
Эти вот «поэтому» оставляют меня в состоянии полной растерянности. Я не знаю, почему выбор объекта зависит от природы составляющих его частиц, а точечные источники дают лучшее гамма-излучение. Я спрашиваю у автора новости – он тоже не очень понимает. Я читаю первоисточник – там действительно написано так, но без дополнительных пояснений, потому что они, надо полагать, были получены всеми потенциальными читателями на первом курсе. У меня нет времени идти на первый курс, и поэтому все, что я могу, – это убедиться, что между новостью и статьей нет очевидных противоречий, и переформулировать текст как-то так, чтобы наше с автором непонимание не бросалось в глаза.
Очевидные противоречия, кстати, иногда есть, так что роль научного редактора в моем исполнении не совсем лишена смысла. Но, конечно, в новостях на плохо знакомые мне темы я по большей части играю роль литературного редактора – человека, который просто делает текст читаемым, а состав микрогало оставляет на совести авторов новостей.
Делать текст пригодным для чтения – это отдельная задача, она занимает много времени и приносит много пользы. Мои авторы – прекрасные, умные и образованные люди, и поэтому они пишут в первом абзаце новости: «Метод является одним из самых эффективных для изготовления фотонных кристаллов на базе сегнетоэлектриков с высокой коэрцитивностью», не учитывая того, что несчастный читатель не знает, кто такие фотонные кристаллы, кто такие сегнетоэлектрики и зачем им коэрцитивность.
Сочувствие читателю – это самая важная вещь, которую я вынесла из своего телевизионного опыта. Сразу после университета мне казалось, что человек, который не знает элементарных вещей (ну, например, того, что хромосомы состоят из ДНК, плотно упакованной с гистонами), не заслуживает снисхождения. Но благодаря тому, что я ежедневно видела своих же корреспондентов, не знающих элементарных вещей (но безусловно умных и прекрасных), и тому, что я ежедневно объясняла еще более примитивные вещи в мультиках (а нарисовать мультик – это время и деньги, и для действительно очевидной вещи его рисовать мне никто бы не дал), я постепенно поняла, что популяризация – на любом ее уровне – нужна для того, чтобы читатель чувствовал себя умным человеком, становящимся еще умнее. А вот если в результате прочтения статьи у человека создается впечатление «я ничего не понимаю», то это не его проблема, а признак профнепригодности автора.
Но я вообще верю в то, что пряник работает эффективнее, чем кнут, во всех случаях. Обучение, основанное на мотивации «интересно» работает лучше, чем на мотивации «выгонят из института». Подчиненный, которому говорят «ты хорошо делаешь важную вещь» будет регулярно совершать трудовые подвиги, а подчиненный, которому говорят «ты вообще должен быть благодарен, что мы тебя терпим», возможно, будет благодарен, но работать он точно не будет. Родственник, которого хвалят за помытую чашку, вымоет и кастрюлю, а родственник, которого ругают за грязную кастрюлю, перестанет мыть даже чашки. А читатель, который подумает «ну что же они примитивные вещи-то объясняют», прокрутит ниже, чтобы увидеть, что там все-таки открыли нового про очевидную вещь, – в отличие от читателя, который закроет эту вкладку, потому что подумает «этого я все равно не понимаю».
Я недавно пыталась купить себе учебник по физике. Обнаружила удивительную вещь: вузовские учебники оказались проще школьных. Школьные сводятся к определениям и формулам, которые нужно просто зазубрить, чтобы получить свою оценку; в вузовских автор пытается объяснять, откуда взялись те или иные вещи, потому что кому-то, может быть, это окажется интересно. Это происходит потому, что предполагается, что в институт люди идут добровольно. Когда я об этом думаю, я ловлю себя на сочувствии к проектам школьного образования, в которых предлагается дать ребенку возможность выбора учителей, предметов и объема их изучения. Да, человечество в среднем стало бы существенно менее образованным, но и процент людей, которым интересно учиться много, вырос бы раза в три. А популяризаторы в этой системе становятся более востребованными: они продолжают объяснять очевидные вещи, но делают это просто в контексте «а вот еще есть такая интересная штука», а не стараются, как сейчас, компенсировать у читателя детскую травму: «смотри, мир не настолько сложен и скучен, как тебе объясняли в школе».