Мой читатель, энтомолог Д.Г., обратил мое внимание на любопытный форум на сайте молекулярной биологии molbiol.ru. На этом форуме пользователям предложили выбрать из приводимого ряда ответ на вопрос, представляющий модификацию знаменитого вопроса А.Н. Некрасова «Кому на Руси жить хорошо?», но применительно к ученым и с акцентом не на слове «кому», а на слове «когда». В этой постановке вопрос звучит так:
Какой период истории, по Вашему мнению, был самым благоприятным для развития науки в России?
На выбор было предложено шесть ответов. Всего ответили 62 человека, и ответы расположились в следующих пропорциях (molbiol.ru/forums/index.php?showtopic=236446):
• Всё лучшее осталось в дореволюционной России! —13 (21%)
• После 1917 г. и до начала Второй мировой войны. Несмотря на террор и репрессии, именно тогда произошел огромный (качественный) скачок — 4 (6%)
• После Второй мировой войны и до Перестройки. Пусть это время называют застойным, зато оно было стабильное — 29 (47%)
• В современной России, начиная с 1990-х. Полная свобода дороже денег (которых нет) — 2 (3%)
• Всегда было плохо. Наука двигалась вперед вопреки всему. Удивительно, что она вообще есть в этой стране, — 6 (10%)
• Всегда было хорошо. В любой период и при любой власти были свои минусы и плюсы — 8 (13%)
С первого взгляда поражает приверженность чуть ли не половины ученых застойному времени — «реальному социализму» хрущевско-брежневского розлива. Это самая большая категория ответов (47%!). Она в разы превышает любую другую. И, соответственно, поражает полное отвержение современной ситуации: современную ситуацию одобряют всего 3% ученых (два человека нашлось). Если даже прибавить к ним тех восьмерых, которым всегда хорошо (Диогену было неплохо и «в бочке», точнее — в глиняном пифосе), то им противостоит 84% ученых, недовольных нынешним своим положением. Власти, пожалуй, стоило бы задуматься над этими цифрами: мозг нации не склонен относиться к нынешней власти с благодарностью и думать над ее укреплением.
Но организованный опрос (по идее, очень ценный) обладает рядом погрешностей.
Вопрос «кому?», хоть и не вошел в формулировку опросника, подспудно тоже звучит, потому что заведомо ясно, что разные категории ученых выбирают разные ответы. Скажем, одно дело — директора институтов, другое — младшие научные сотрудники без степени и аспиранты. К сожалению, разбивка по категориям не произведена, и мы не можем судить, в какой мере на мотивировке ответов сказалась эта сторона дела. Не хватает и репрезентативности выборки, широты охвата ученых.
Уже после публикации этой сводки ответов на форуме разгорелась дискуссия, в которой участники защищали свой выбор и нападали на выбор других. Дискуссия шла два года и угасла в 2009-м. В ней участники то и дело сбивались на общую оценку роли данного периода в истории страны — например, талантливо или бездарно было командование войсками в Великой Отечественной войне, каковы были истинные потери наших войск и населения сравнительно с немецкими, — и уходили в сторону от предмета спора. Очевидно, что эти посторонние соображения повлияли на выбор ответов.
Крайние позиции в этом споре (за дореволюционную Россию и за сталинский период) вызвали наиболее ожесточенную полемику. При этом вскрылись некоторые любопытные факты. Задевая «любимую тему советских историков», уровень образования в царской России, участник, скрывшийся за ником Tentator, писал: «В начале XX века грамотными были лишь 25% населения — но это опять-таки в среднем по империи; в крупных городах европейской России число грамотных достигало 50%; а среди молодежи еще больше; причем тогда грамотность для женщин считалась необязательной — и это ухудшало средние цифры; мужское же население имело гораздо более высокий процент. В1908 г. было введено всеобщее бесплатное начальное обучение и ежегодно открывалось 10 тыс. начальных школ…, в результате чего к 1922 г. неграмотность молодых поколений должна была исчезнуть. (В 1920 г., по советским данным, 86% молодежи от 12 до 16 лет умели читать и писать, и научились они этому до революции, а не в годы гражданской войны.)».
Он указывает, что накануне Первой мировой войны студентов в России было в 3,5 раза больше, чем во Франции, а обучение в вузах стоило в 20 раз меньше, чем в США или Англии. Я опускаю здесь ссылки на источники.
До революции квалифицированный рабочий мог на свою зарплату содержать жену-домохозяйку и всю семью (Tentator ссылается здесь не на статистику, а на воспоминания самого Косыгина). А профессор получал в 15,4 раза больше квалифицированного рабочего. В конце 20-х годов профессор получал лишь в 4,1 раза больше рабочего. Сейчас рядовой профессор получает, как всем известно, меньше рабочего. А рабочий не может себе позволить содержать неработающую жену. Позиция Тентатора в этой дискуссии вообще была изложена наиболее аргументированно. Но это не значит, что безупречно.
Своим оппонентам, приводившим выдающиеся открытия советской эпохи, Tentator возразил: «Боюсь, Вы не знаете историю или не хотите о ней задумываться. Видите ли, создать учение о биосфере за 9 лет тяжелой или даже невозможной для творчества жизни (а именно столько прошло с момента Октябрьской революции до выхода «Биосферы» Вернадского) просто невозможно. … Вспомним, что в 1921 г., после прихода в Крым большевиков, Вернадского поперли из университета, в 1922 г. его арестовал ЧК по какому-то сфабрикованному обвинению…. В этом же году Вернадский с семьей эмигрировал во Францию, но вернулся спустя несколько лет, будучи уверен в скором крахе советской власти. … Или Вавилов, целиком сформировавшийся как ученый до революции, за три года в 1920 г. благодаря советской власти сформулировал закон гомологических рядов? Или Берг создал концепцию номогенеза за 5 лет? Или Четвериков — сын дворянина и фабриканта, доцент дореволюционного Московского университета, которому в советское время запретили жить в Москве? Все лучшее в советской науке было создано старорежимными учеными, уцелевшими после революции (подчас чудом, как Вернадский) или их учениками».
Так ли это в других науках — не так уж ясно. Кроме того, в самой постановке опроса таится раздвоение мотивировок ответа и соответственно выбора. Оценивается ли положение ученых — экономическое, административно-политическое или эмоционально-психологическое — или же речь идет о прогрессе науки, об ее объективных успехах? Как известно, и в «шарашках» делались выдающиеся открытия и изобретения, по сути за гроши и из-под палки, и, наоборот, для многих самое лучшее положение — это когда платят много и можно не делать ничего. А это значит, что выбор нужно делать дважды — выясняя, когда было лучше жить ученому и когда успешнее развивалась наука. Конечно, эти параметры связаны, но связь не всегда прямая.
Очень многое зависит от того, кто высказывается за тот или иной выбор — творческие работники, те, кто движет науку, или накопившийся за многие десятилетия балласт, всякие махинаторы и прилипалы. А это можно установить, только зная научные результаты участников, хотя бы формально.
Наконец, сама разбивка на периоды втискивает ответы в плохо соединимые блоки. «Лихие» или «благословенные» 1990-е объединены с путинскими «нулевыми», тогда как ясно, что сторонники тех и других резко расходятся по своим симпатиям и оценкам. Тогда как горбачевские годы «перестройки» скорее должны быть присоединены к 90-м, чем к брежневской «стабильности». Опять же «хрущевская оттепель» несравнима с последним сталинским десятилетием, а они вместе с «брежневским застоем» оказались в одной связке. То есть периодизация должна быть другая.
Претензий к благому начинанию молекулярных биологов оказывается так много, что я бы предложил редакции «Троицкого варианта» последовать их инициативе и продолжить начатый ими опрос, но в несколько иной постановке. Во-первых, задать два вопроса — о жизни ученых и о развитии науки. Во-вторых, задать его всем читателям — представителям разных наук. В-третьих, предложить иную разбивку истории нашей науки на периоды. В-четвертых, попросить читателей, готовых принять участие в опросе, сообщить о себе основные данные: профессия (специализация), степень, звание, возраст, пол, место работы, количество публикаций, количество монографий, оклад. В-пятых, собранные данные предоставить социологам для обработки материала lege artis. Читатели «Троицкого варианта» — это, конечно, не репрезентативная выборка, но социологи могут ввести математические поправки на приближение к общенациональному составу ученых.
Остается еще вопрос об анонимности. Некоторые ученые слишком боятся за свое положение, чтобы назвать себя — значит, анонимность нужна (она и соблюдена у молекулярных биологов). С другой стороны, анонимность облегчает акции так называемых «троллей» — платных агентов администрации, задачей которых является повысить благоприятные для властных структур результаты опроса (фальсификация общественного мнения). Они обильно присутствуют на анонимных форумах, тем более, что один и тот же «тролль» может выступать одновременно под разными никами. Если проигнорировать боязливых, то общий обзор сильно сдвинется в сторону отчаявшихся и открыто оппозиционных. Отсеются те, чье положение неустойчиво и зависимо, а это может быть значительная масса. Приходится выбирать меньшее из зол. А что — меньшее? Выходом было бы обязательство редакции, воспользовавшись сообщенными именами для возможной выборочной проверки, стереть имена вскоре после окончания проекта.
Намного ли будут результаты отличаться от выборки молекулярных биологов? Одинаково ли по разным наукам? И совсем особый сюжет, совершенно не задетый на форуме молекулярных биологов: в чем причины такого именно распределения.
Лев Клейн