Репортаж о встрече
В среду 21 августа вечером состоялась встреча трудового ученого люда с Навальным. Нас было человек 30 — в основном доктора наук и профессора, не обремененные административными постами и академическими званиями, плюс несколько молодых кандидатов. Каждый представлял только самого себя.
Инициатива исходила от команды Навального. Мы поддержали их идею по простой причине: этим летом политика вплотную занялась нами, научными работниками, и с особым пристрастием занялась Академией наук (помните — «если ты не занимаешься политикой, то она займется тобой»). Значит, пора и нам заняться, если не политикой, то хотя бы политиками — чтобы их следующее поколение более уважительно относилось к науке в частности и к здравому смыслу вообще. Алексей Навальный, безусловно, перспективный политик, благодаря своему мужеству, упорству, энергии и растущей популярности. Этого не отрицают и его противники. Даже если его перспектива окажется не самой ближней, он один из тех, за кем может оказаться будущее. Поэтому крайне важно объяснить молодому политику, пока он восприимчив, что такое наука, зачем она нужна (те политики, которые сейчас у власти, не понимают этого совершенно), что значит управлять наукой, как это происходит в других странах, что в нашей науке косо, чем грозит реформа Академии и так далее. Ну и, конечно, было крайне интересно послушать кандидата не по телевизору, а в непосредственном общении. Некоторые участники заранее говорили коллегам о том, что Навальный как таковой никаких политических симпатий у них не вызывает, и голосовать за него на выборах мэра Москвы они планируют лишь в протестом плане, из-за отсутствия других вариантов. Тем не менее, и они считали встречу целесообразной, а в последовавшем обсуждении признали, что впечатления позитивны.
В начале встречи выступил Алексей, рассказал про свою политическую биографию. Рассказал про встречу в Троицке, которая была днем раньше. Сформулировал свое отношение к законопроекту о реформе Академии наук: судя по секретности, в которой этот законопроект готовился, и скорости, с которой его пытались принять, ничего хорошего российской науке он не сулит — хорошие законы за три дня не принимаются. Еще Алексей порадовал зал тем, что он знаком не только с таким явлением, как Юрий Ковальчук, но и с таким, как Михаил Ковальчук. Типа, два сапога пара.
«Впрочем, — сказал он, — может быть я ошибаюсь, и вы считаете его выдающимся ученым.» В зале раздался дружный смех. Это несколько облегчило дальнейшее обсуждение.
В конце выступления Алексей заявил, что он готов защищать наши интересы, как и интересы других цехов, всеми доступными ему средствами: лоббированием законопроектов, приставанием к власти с «наивными» вопросами, которые ставят ее в тупик и заставляют что-то предпринимать. Он попросил нас объяснить, что именно ему следует делать в этом направлении.
У нас был несколько иной план — дать общую картину, позволяющую человеку ориентироваться и самому принимать конкретные решения, в частности, формулировать те самые наивные вопросы. Забегая вперед, скажу, что это не удалось в той мере, какой хотелось, поскольку хорошо подготовить и главное, адекватно скоординировать выступления нескольких участников за короткое время действительно сложно.
Первым от научных работников выступил автор данного репортажа. Выступление было сфокусировано на мотивации и значении научной деятельности — оно было сделано на основе эссе, опубликованного на стр. 11, только короче и менее гладко. В конце я лишь добавил некие цифры, характеризующие вес РАН в нашей науке: 55 тысяч научных работников из примерно 500 официально числящихся в РФ, которые публикуют более половины научных статей и среди которых находится 60% высокоцитируемых российских ученых.
Далее выступила Галина Цирлина (химфак МГУ), начав с того, что в Москве располагается половина всей действующей российской фундаментальной науки (www.expertcorps.ru/static/cms/MAP_final.pdf), а многие работники подмосковных наукоградов также являются жителями Москвы. Здесь много и крупных вузов. Поэтому главный фронт войны государства с наукой и образованием, объявленной летом 2013 года, проходит сейчас через Москву, и московские политики неизбежно оказываются на этом фронте. Приведу тезисы Галины, написанные заранее и прозвучавшие на встрече.
- Объявленная война — попытка чиновников управлять наукой без оглядки на специалистов. Война включает попытку ликвидации РАН, принципа грантового финансирования, а также системные нарушения в работе вузов. Эта война объявлена без предупреждения, с многочисленными юридическими нарушениями.
- Чиновники в принципе не в состоянии сами понять что более, а что менее эффективно в науке, и склонны избегать ответственности за принятые решения — поэтому при управлении им удобно использовать формальные признаки эффективности в цифрах, извлекаемых из международных баз публикаций — а смысла этих цифр они понять и не пытаются. Тренировались в этом формальном подходе они уже несколько лет, т. е. это не прогноз, а экспериментальный факт.
- Верно то, что именно по публикациям и можно оценивать работу ученых — но только экспертным путем. Главное возражение чиновников против такой оценки — «что ж это они сами себя оценивают». Наиболее жестко этот тезис сформулирован как «антиРАНовский» — потому что именно в РАН сосредоточена основная часть эффективной науки. На самом деле возможности межведомственной экспертизы никогда еще не использовались полноценно, не говоря уже об экспертизе международной.
- Нет сомнений в том, что в существующем виде и РАН, и вузы, и научный фонд проблемны. Прежде всего потому, что общегосударственное разложение проникло повсюду, и в руководстве этих сущностей имеются конъюнктурные персонажи, которые к числу ученых (ищущих истину), безусловно, не относятся. Тем не менее, есть там и другие, поэтому в действующей системе хотя бы иногда решения принимались по делу — при чиновничьем управлении это станет невозможно.
- Опубликован ряд проработанных предложений по «самореформированию» от научных работников, не входящих в круг первых лиц РАН, но известных твердой и последовательной профессиональной позицией. Все такие предложения коррелируют с существующими в развитых странах процедурами оценки научного труда. Однако эти процедуры при переносе на нашу территорию не могут быть реализованы дословно, только с усиленной защитой от агрессивной среды.
- Если такие предложения НЕ будут приняты во внимание, то, безусловно, усилится отток специалистов и выпускников, а в институтах и университетах останутся в основном имитаторы, которые будут обучать себе подобных.
- К сожалению, в Москве сконцентрирована не только наука как таковая. Здесь особенно много околонаучной конъюнктуры, что крайне осложняет задачу противостояния неадекватному законотворчеству в целом. Однако актуальна поддержка самореформирования в любых научных и учебных учреждениях, и в первую очередь поддержка юридическая — каждый конкретный шаг по оздоровлению сейчас существенен для науки и образования в стране.
- На региональном уровне, в том числе и в Москве, можно создавать прецеденты нормального конкурсного финансирования науки, которые могут инициировать аналогичные действия местных властей в других регионах, а в перспективе масштабироваться для реализации на федеральном уровне.
В конце выступления Галина выразила надежду на то, что команда Навального в будущем сможет заниматься не только очевидно полезными разоблачениями коррупционеров, но и систематической работой конструктивной направленности.
Следующим выступил проректор Независимого московского университета (по совместительству ИППИ РАН и CNRS) Михаил Анатольевич Цфасман. Он рассказал, как управляется наука в цивилизованном мире, как работают научные фонды, как во Франции был организован CNRS-Национальный центр научных исследований во Франции, как он рос и развивался. Во всем мире в управлении наукой участвуют как ученые, так и чиновники. Вопрос: как происходит взаимодействие между ними? М. А. привел такой пример: ученый формулирует задачу и просит чиновника реализовать ее на уровне бюрократии. Чиновник говорит: «Это невозможно, противоречит законам». Ученый отвечает: «Найдите способы, как сделать, чтобы получился такой же результат». Чиновник ищет и, как правило, находит выход.
Следующий выступавший, Сергей Сибиряков (ИЯИ РАН), проработавший долгое время в ЦЕРНе, заявил,что на самом деле французская бюрократия и в подметки не годится швейцарской, которая не создает вообще никаких проблем ученым и реально помогает работать. А что до российской. Пример — критерии эффективности институтов, которые были испущены Минобрнауки: там из шести критериев только один имеет отношение к научным результатам. И тот чисто формальный, библиометрический — это единственное, чем чиновники в состоянии пользоваться, но на самом деле не умеют и этого, поскольку там масса нюансов, которые они не понимают. На самом деле существует принятый во всем мире способ — независимая научная экспертиза. В случае с оценкой институтов она должна быть международной. Так самоорганизуется и самоуправляется наука, однако нашим чиновникам, по-видимому, кажется, что управлять всем должны они сами.
Евгений Онищенко (ФИАН) выступил по теме, близкой Алексею Навальному: распил в науке. Он говорил о сложившейся при Андрее Фурсенко практике распределения крупных лотов Минобрнауки, при которой все определяется лоббированием и коррупцией. Особо злокачественной частью лотоводческой системы являются лоты на прогнозирование, мониторинг, научно-методическое обеспечение и пр., расходы на которые в суммарном денежном выражении сопоставимы с бюджетом РФФИ — самого эффективного из наших государственных научных фондов. Евгений привел пример, где лот Минобрнауки подобного типа оказался на порядок дороже аналогичного японского.
Потом Навальный сказал в ответ на выступление Онищенко, что названые масштабы распилов в сфере науки вызывают у него улыбку: всё, что там напилили и напилят, будет многократно перекрыто одним строительством Северо-Западной хорды. В данном случае бороться с этим, безусловно, надо, но у его команды не хватает квалификации для оценки реальной стоимости проектов — требуется кооперация с профессионалами.
Сергей Попов (ГАИШ МГУ) попытался вернуть обсуждение к «нашим баранам» — какие законопроекты следует лоббировать политику ради науки. Во-первых, наука по определению интернациональна, и она не может нормально развиваться без обмена людьми. Причем обмен должен быть не только отсюда за границу, но и из-за границы люди должны приезжать и работать у нас. Так, российская наука выиграла бы от притока зарубежных, например, китайских постдоков. Существующее законодательство делает это практически невозможным, его нужно менять. Следующий закон, полезный для привлечения негосударственных средств в науку, – о меценатстве, о частных научных фондах, об эндаументе. Важно, чтобы в нем были предусмотрены соответствующие налоговые льготы. Наконец ликвидировать законодательные проблемы для школ с углубленным изучением предметов, в частности, чтобы научные работники смогли преподавать в них, не доказывая множеством справок, что они не верблюды.
Увы, держать дискуссию «в русле» было чрезвычайно тяжело. Высказаться хотелось очень многим — мне как ведущему не хватало духу остановить череду выступлений о наболевшем, тем более, что говорились правильные вещи. Потом шутили, что на встрече пытались пересказать содержание «Троицкого варианта» за последние три года. Наконец, с трудом удалось перевести дискуссию в режим диалога.
Отличный вопрос Алексею задал М. А. Цфасман:
— Обычно политиков спрашивают, что вы будете делать, победив на выборах. Я хочу спросить, что вы будете делать, проиграв выборы?
Цитирую ответ по памяти:
— Если я проиграю во втором туре, ситуация в стране станет другой уже от того, что был этот второй тур, — власть уже не будет чувствовать себя бесконтрольной. Если я проиграю в первом туре, но наберу достаточно много голосов, пусть двадцать процентов, — это тоже изменит ситуацию. И это будут не только проценты, но еще и тысячи людей, пришедших волонтерами на эту предвыборную кампанию. Появится новая сила, способная проходить на выборах в любое законодательное собрание. Даже если меня посадят (а сейчас кажется, что дадут условный срок), я не смогу баллотироваться сам, но это не обязательно: люди всё равно будут знать, что это наш список, даже если меня в нем нет.
Из вопросов, которые Алексей Навальный задавал нам, лучшими были два. Первый звучал так:
— Вот мы тут прекрасно понимаем друг друга и говорим на одном языке. Но почему же так много научных работников голосуют за коммунистов? Это видно по результатам выборов в наукоградах.
Ответ давали коллективно:
— Ученые традиционно придерживаются левых взглядов, левей, чем средний класс. И это не только у нас, но и на Западе.
— Коммунисты собирали протестные голоса, а ученые недовольны действующей властью.
— Научные работники дружно выступили за реформы в начале 90-х, но оказались обманутыми. Наука пострадала сильнее всех. Это оттолкнуло ученых от реформаторов-либералов и привлекло к оппозиции, которую тогда представляли в основном коммунисты.
— Сейчас коммунисты стали карманной оппозицией, но получают свои голоса как наследство от 90-х годов.
Второй хороший вопрос (по памяти):
— Почему власть предприняла реформу РАН, такую, что она заведомо настроит против себя весь научный цех, который изрядно усилит оппозицию? Что она приобретет такого, что оправдало бы этот политический ущерб?
На этот вопрос пытались ответить, спорили между собой, но дело в том, что четкого ответа, по-видимому, не существует в природе. Понятно, что такие мелочи, как академическая недвижимость или обиды Ковальчука, или даже желание порулить академиками, — сущая мелочь по сравнению с одной Северо-Западной хордой. А усиливая оппозицию подобным образом, власть может лишиться всего. Человеческий фактор неисповедим.
Встреча продолжалась два с половиной часа. На вопрос, крепко ли он еще держится на стуле, Алексей, проведший до того еще три встречи с избирателями, твердо отвечал, что держится. Вообще такой график предвыборной кампании должен приводить к тому, что любой нормальный кандидат начнет тупеть. Мы, тем не менее, этого не заметили.
Очевидный недостаток встречи, допущенный с нашей стороны — избыток несистематизированной информации, вылитой на кандидата. В нем потонули вещи, которые нужно было выделить в первую очередь. Это отчасти исправлено в «Заметках по итогам встречи», посланных в штаб кандидата в мэры вдогонку. Заметки частично публикуем здесь же, уже начаты консультации о возможности включения конкретных мер по поддержке науки в Москве в предвыборную программу.
Несомненное достоинство встречи — ее атмосфера, дружелюбная и адекватная. Отпустив кандидата, народ долго не расходился, продолжая дискуссию сначала в зале, потом в коридорах, потом уже на улице.
Борис Штерн
с помощью участников встречи
Впечатление одного из участников встречи:
Навальный более адекватен, чем можно было подумать по публикациям в СМИ. Возможно, он адаптируется под аудиторию, но, во всяком случае, опция адекватности ему доступна. Несмотря на очень тяжелую нагрузку, держится очень бодро. Я полагал, что буду голосовать за него вопреки своему неприятному ощущению, но в целом он оказался мне симпатичен. Четко осознаю, что это лишь впечатление, его реальных свойств мы не знаем. Но такова природа демократии за пределами узких сообществ — всегда либо покупаешь кота в мешке, либо голосуешь за старого правителя. На ощупь мешок с котом кажется годным.
Зачем нужна наука (эссе для политиков)
Прежде чем обсуждать, как и кем должна управляться наука, полезно ответить на вопрос, что это такое и зачем она нужна. Для определенности буду говорить о фундаментальной науке, каковая собственно наукой и является.
— Наука это не двигатель технологий. Ей, в общем-то, плевать на технологии — они получаются как побочный продукт, а не как цель.
— Цель науки — познание человеком мира и себя. Движущая сила науки — инстинкт первопроходца, который складывается из любознательности, стремления быть первым и упрямства в преодолении препятствий, которые ставит перед человеком жизнь. И еще людей влечет внутренняя красота науки. Все эти высокие слова в данном случае — не пустой звук.
Зачем нужна наука?
У нее есть два значения: побочное и основное. Побочное заключается как раз в технологических выходах науки. Технологии не являются ее целью, но иногда применения научных результатов подворачиваются под руку, и получается электротехника, радиосвязь, атомная энергия, компьютеры, современная медицина и так далее. Эти побочные «отходы» науки уже окупили все прошлые и будущие затраты на нее. Другое дело, неизвестно, когда и каким образом данное направление даст выход или не даст. Это не закажешь и, как правило, не спрогнозируешь.
Есть множество научных направлений, про которые можно точно сказать, что от них никогда никакого практического толку не будет. У них другое назначение.
Дело в том, что у науки еще есть основное значение: это способ, которым человеческий род продолжает развиваться, совершенствоваться и накапливать опыт. Наука едина и наднациональна, но ее представители, работающие в данной стране, уже тем, что они работают здесь, делают для страны ровно то же самое: развивают народ, просвещают его, поднимают людей (только не с колен, а с четверенек), учат их делать собственные суждения.
В свое время хорошо сказал Роберт Вильсон, первый директор Лаборатории Ферми в США, когда его спросили, какое отношение к обороноспособности страны имеет строящийся ускоритель: «Он не имеет ничего общего с непосредственной защитой страны, за исключением того, чтобы сделать страну достойной защиты — умнее и лучше». Цитата не точная, но суть такова.
Наука действует на общество по цепочке. Она поднимает высшее образование; молодежь, воодушевленная живой наукой, идет во все сферы деятельности, включая технологии. Школьники читают популярные книжки и слушают настоящих ученых — это зажигает их. Очень важно, чтобы во главе этой цепочки были люди, умеющие получать новое знание. Их роль — вдохновлять всё остальное. Без науки в стране образование выхолащивается и деградирует.
Из сказанного можно сделать простое заключение: наука не имеет никакого отношения к рынку. То, что она производит, не является товаром в принципе. Наука может немного подрабатывать на прикладных выходах и на образовании. Но либертарианская песня о том, что ее должен оплачивать заинтересованный бизнес, проистекает от обыкновенного невежества. Каково рыночное значение понимания, какой механизм лежит в основе происхождения Вселенной? Или открытия бозона Хиггса? С помощью этих знаний человек осознает свое место во Вселенной и получает право гордиться своим родом, раз его представители докопались до таких глубин. Но кто оплатит добычу этих знаний? Только налогоплательщики. Может быть и меценаты, они есть и у нас, но во всем мире их вклад гораздо меньше того, что вкладывает в науку государство.
Понятно, что в развитии науки заинтересовано общество. А власть? Если у власти временщики, то наука им не то, что не нужна, а скорее противопоказана — мыслящих людей сложнее держать в повиновении. Они в этом никогда не признаются, но желудком чувствуют классовую чуждость науки и гнобят потихоньку. Видимо это один из скрытых мотивов, способствовавших пресловутому законопроекту о реформе РАН.
Обычно, власть худо-бедно понимает роль науки в развитии технологий. Но они зачастую думают, что без нее можно обойтись, что всё можно купить. Дешевле купить готовые технологии, чем развивать дорогую и традиционно нелояльную науку. Может и дешевле, но проблема в том, что без ученых чужие технологии работать в стране не будут. Через какое-то время придется покупать чужих специалистов для работы с наукоемким оборудованием, поскольку страна перестанет выращивать своих.
Что можно сказать о способах управления наукой, исходя из сказанного. Прежде всего, что наукой совершенно бесполезно управлять директивно. Если государство формулирует приоритетные направления в науке, это означает лишь то, что появился лоббист от науки с большим ресурсом и пролоббировал эти направления себе во благо. По формулировкам обычно можно понять, что это за лоббист.
А что значит вообще, в данном случае — управлять? Пётр Капица говорил просто: «Руководить — значит не мешать хорошим людям работать». На самом деле хорошим людям надо еще и платить. А как понять, кто хороший, кто так себе, кому давать деньги на исследования? Мировой рецепт — ученые оценивают ученых и их проекты. Причем не начальство, а люди со стороны — так исключается конфликт интересов. То же самое для лабораторий и институтов, причем здесь важно, чтобы экспертами выступали люди из других стран, — так исключается конфликт интересов на уровне научных кланов и корпораций. Итак, все содержательные решения в управлении наукой должны приниматься самими учеными.
Еще одно уточнение. Зарубежную экспертизу у нас недолюбливают. Однако свою основную функцию для нации наука выполняет, только если она хорошо интегрирована в мировую науку. Разговоры от том, что надо публиковать свои оригинальные работы на родном языке, что нам нужны свои российские критерии оценки науки и образования — это лишь метод борьбы троечников за признание их выдающимися учеными. А разговоры о том, что публикуя свои работы в иностранных журналах, российские ученые работают на иностранного дядю — это бред уж совсем унылых идиотов, который нет-нет да раздается из разных мест. Попытки обособить национальную науку ведут к ее провинциализму и всплыванию разного рода лысенко и петриков.
Хорошо ли российская наука выполняет свою основную функцию для страны? Не очень. Во-первых, половина российской науки уехала. Вторая беда в том, что у нас плохо работает та самая цепочка, с помощью которой относительно малочисленная наука развивает всю нацию. Во-первых, недостаточная интеграция с образованием. Во-вторых, недостаточное присутствие ученых на телевидении, в прессе, вообще в масс-медиа, даже в Интернете.
Сейчас происходит некое оживление: ученые стали чаще появляться в независимых СМИ. Но центральные телеканалы по-прежнему заблокированы для них и открыты для лженауки. Это уже политическая проблема, которую надлежит решать вместе с остальными аналогичными проблемами.
Однако суть в том, что российская наука пусть и неважно, но всё-таки играет свою цивилизующую роль для страны, она, по крайней мере, еще жива. Система Академии наук содержит более половины настоящей науки в России. Ее предлагаемая реформа приведет к деградации этой «большей половины», на восстановление которой потом придется затратить поколения.
Борис Штерн
Заметки по итогам встречи
Как отмечено в репортаже о встрече научных работников с Алексеем Навальным, многое из высказанного прозвучало недостаточно внятно, кое-что из важного не было сказано вообще. Но по совокупности выступлений удалось составить систематизированный список ключевых принципов и проблем, который, конечно, должен уточняться и дополняться. Принципы необходимо понять и принять всякому политику, если он считает сферу науки важной для страны (а следовательно, готов представлять интересы научного сообщества). А проблемы необходимо последовательно решать. Конечно, участникам хотелось бы, чтобы не только Алексей Навальный мог с этими положениями ознакомиться — вдруг сейчас или в будущем найдутся другие политики, которых заинтересует такая постановка вопроса? Тут есть фронт работ для всех — и на федеральном уровне, и на региональном, было бы желание сделать страну образованной и мыслящей.
Общие принципы при формулировании проблем науки в цивилизованных политических программах:
- ориентация на knowledge-based society, единственно возможную схему для развитых стран;
- требование широкого общественного обсуждения профессионалами любых законодательных инициатив, связанных с той или иной сферой деятельности;
- акцент на профессионализм при наборе волонтеров для разработки программ и законопроектов, связанных с наукой и образованием, а также при формировании профильных консультативных советов в случае прихода к власти.
Ключевые проблемы науки и образования в России
- Происходит вытеснение ученых из сферы управления наукой и образованием и замена их чиновниками. Этот процесс особенно форсируется в последнее время, вероятно из-за несовместимости существующей вертикали власти с принципом самоорганизации, единственно возможным для функционирования науки.
- Профессиональное экспертное сообщество ослаблено вследствие отъезда многих сильных специалистов и продолжает разрушаться из-за проникновения общегосударственного разложения в научную среду. Это, возможно, еще обратимо — при условии усиления интеграции с мировой научной средой.
- Базовый уровень оплаты труда в науке остается низким, а финансирование исследований — непрозрачным.
На пути к решению ключевых проблем невозможно миновать вопросы законодательства и государственной политики в сфере науки и образования. В этой связи необходимо, прежде всего, выделить следующие непосредственные угрозы, требующие быстрого реагирования.
Некомпетентное законотворчество
Кроме принятого во втором чтении в июле 2013 года Закона «О Российской академии наук, реорганизации государственных академий науки и внесении изменений в отдельные законодательные акты РФ» к этой категории относится Закон «О российском научном фонде» (внесен в Госдуму в июле 2013 года). Имеются и другие законопроекты, которые не слишком заметны на фоне реорганизации РАН, однако их принятие грозит прекращением конкурсного финансирования науки и монополизацией сферы научной экспертизы, что эквивалентно отказу от профессиональной экспертизы.
Выбор стратегии поддержки научных направлений
Проведенные без необходимых процедур отбор и поддержка в особо крупном размере единичных направлений — по факту исключают развитие многих научных направлений, в которых всё еще обеспечивается достойное качество актуальных исследований. Эта тенденция будет неизбежно усиливаться в случае принятия упомянутых выше законов.
Для нормализации научной жизни необходимы совсем другие законы, а также различные изменения в законодательной сфере, например:
- более гибкие законодательные акты, регламентирующие закупки,
- новые законы о меценатах, о частных научных фондах, об эндаументе, предусматривающие соответствующие налоговые льготы,
- отмена или пересмотр законов, обосновывающих крайне низкие базовые зарплаты в ряде научных организаций,
- пересмотр положений существующего законодательства, регламентирующих работу иностранных ученых в РФ,
- отмена подзаконных актов МОН, дезорганизующих работу вузов.
Возможные инициативы, которые могут быть предприняты на региональном уровне:
- регулярное конкурсное финансирование исследований в рамках региональных программ;
- организация конкурсного финансирования кратко- и долгосрочных визитов ученых из других регионов России и других стран;
- в городах с высокой концентрацией науки — поддержка создания Genters of excellencе — аналогов элитных научных центров в развитых странах (предоставление помещений, софинансирование);
- поддержка сильных физматшкол и других школ с углубленным изучением предметов, в том числе снятие ограничений на преподавание в них сотрудников РАН и вузов;
- развитие программ предоставления жилищных кредитов молодым специалистам;
- помощь квалифицированным специалистам в получении недорогого жилья, в том числе создание и поддержка современных комфортных общежитий.
