С момента провозглашения реформы прошел целый год. Пока мы находимся в состоянии ожидания: что же будет? Мне кажется, что, может быть, стоит вернуться к началу, вспомнить, как высокое начальство обосновывало свое нападение на Академию наук.
По большому счету логика проста: «Ты виноват уж тем, что хочется мне кушать», но так прямо никто, конечно, не говорит.
В интервью господина Ливанова от 11 июля прошлого года говорится о некоем конфликте интересов, якобы присутствующем в Академии наук. Он состоит в том, что “…одни и те же люди принимают решения о том, какие исследования надо финансировать, они же их финансируют, они же их проводят, они же сами себе потом отчитываются и сами себя награждают. Этого быть не должно”.
Заканчивается эта часть интервью министра следующими словами: “Вообще, Академия наук в том виде, в каком она сложилась за последние 20 лет, – это полуфеодальная распределительная коалиция… То есть организация, которая исключает какие бы то ни было внутренние стимулы к развитию, которая заинтересована только в расширении затрат, но никак не ориентирована на достижение результата”.
Проанализируем первую часть изречения господина министра. Заметим, что ответа на естественный вопрос: “А как же должно быть?” в интервью господина Ливанова нет! По-видимому, слова “одни и те же лица” надо понимать “в рамках одного учреждения”.
Обращаясь к министру, я могу сказать только: “Дорогой Дмитрий Викторович! А как же может быть иначе? Кто, например, должен определять, какие исследования по дифференциальной геометрии надо финансировать в первую очередь, надо ли нам развивать теорию моделей (это раздел математической логики), какие задачи теории кобордизмов или $K$-теории надо решать и надо ли вообще всем этим заниматься?” Ведь кроме тех, кто в соответствующем институте работает, никто на вопросы подобного рода компетентно ответить не может!
Очевидно, уважаемый Дмитрий Викторович не понимает, что такое фундаментальная наука. Но вместо того, чтобы прямо сказать, что фундаментальной науки в России быть не должно, начинают наводить тень на плетень!
То, что решительно отвергает министр, есть практика, принятая во всем мире. Передача институтов Академии наук в ведение ФАНО ничего изменить не сможет. Какие исследования надо проводить в том или ином конкретном институте, решает руководство института, то есть дирекция, руководители подразделений института и ученый совет. На основании этого решения формируется заявка на финансирование. Иначе и быть не может. Ведь академические институты занимаются не пошивом верхней одежды и не ремонтом бытовой техники. Найти специалиста, который мог бы компетентно решить, что в науке хорошо, а что плохо, не так-то просто! Ну а как быть в случае, если во всем мире есть только один человек, который разбирается в данном вопросе, и это как раз тот ученый, которому нужны деньги для проведения исследований? Короче, дело закончится тем, что над институтами возникнет некоторая бесполезная бюрократическая надстройка. Некоторое время начальство будет нам доказывать ее полезность (как сейчас доказывают полезность ЕГЭ в системе образования), но когда над нашим театром абсурда начнет смеяться весь мир, тогда, может быть, что-нибудь кто-нибудь поймет.
Первичная оценка результатов любых исследований осуществлялась всегда в пределах института. Так было и так будет. Ничего взамен ведь и не предлагается. Конфликта интересов, о котором говорит наш уважаемый министр, на самом деле просто не существует.
Моя профессия – математик, и в учреждениях Академии наук я работаю почти 60 лет – в сентябре 1954 года я защитил кандидатскую диссертацию и был принят на работу в Ленинградское отделение математического института им. В.А. Стеклова АН СССР. С 1 декабря 1957 года я работаю в Институте математики Сибирского отделения АН СССР. Какой задачей я должен заниматься в каждый конкретный момент, я решал всегда сам, даже когда был аспирантом. Финансирование моих исследований состояло в том, что мне регулярно платили зарплату по основному месту работы. Решение о финансировании в данном случае принималось теми лицами, которые установили, что в таком-то научном учреждении надо иметь ставку научного сотрудника, на которую меня могли бы зачислить.
Кто принимал это решение и каков был порядок принятия таких решений в те далекие времена и каков порядок сейчас, я, честно сказать, не знаю, меня это, откровенно говоря, никогда и не интересовало.
По логике уважаемого господина министра получается, что я сам определял, какие исследования проводить, сам их финансировал, сам же их проводил и сам потом отчитывался и сам себя награждал. Всё сходится, кроме второго и самого последнего из перечисленных действий. Финансировать самого себя у меня почему то не получалось, финансировали меня неизвестные дяденьки (или тетеньки) из вышестоящих ведомств, регулярно выписывая мне зарплату в соответствии с занимаемой на тот момент должностью. В проведении моих исследований они не участвовали. Отчитывался я перед руководством учреждения, в котором работал, но этот отчет имел достаточно формальный характер. Оценка уровня моих работ давалась сначала редакциями научных журналов, в которых мои результаты публиковались, и окончательно – администрацией учреждений, в которых я работал. Награждать самого себя у меня не очень-то получалось. Разве лишь осознание того, что удалось сделать нечто, что мне самому нравится, и было для меня наградой.
В своих выступлениях критики Академии наук ратуют за внешнюю экспертизу работ РАН, причем внешнюю не только по отношению к Академии, но и к нашей стране. Не надо думать, что в иностранных университетах работают сплошь ангелы, которые обеспокоены исключительно интересами науки.
В 1986 году я увидел статью одного автора. В конце статьи написано: “Аналогичные результаты, но более сложным способом были доказаны Решетняком в 1976 году”. Сказано правильно, только одну деталь автор, видимо, посчитал несущественной. Дело в том, что своим более сложным способом Решетняк доказал более сильный результат. Формулировку решетняковского результата автор не привел, и причина понятна: из нее было бы видно, что результат самого автора ничтожен. Для работы, в которой этот мой результат получен, он является в некотором смысле побочным. Это своего рода подарок бога; начиная исследование, я и не предполагал его доказывать. Моя работа 1976 года цитируется и другими авторами. Обычно видно, что человек, упоминающий мою работу, в руках ее не держал и плохо представляет себе, что в ней на самом деле доказано.
Говорят об индексе цитирования и прочих премудростях. Но как быть мне, если мою последнюю большую работу, завершенную в 1976 году (то есть почти 40 лет назад), на этом самом буржуазном гнилом Западе толком никто не прочел?! Полагаю, что это не способствует повышению моего индекса цитирования.
В 1987 году Американское математическое общество (АМО) рассматривало вопрос о переводе моей книги “Пространственные отображения с ограниченным искажением”. Монографию направили на отзыв именно тому автору, о котором сказано выше. Рецензент написал, что монография имеет кучу недостатков, в ней даже ошибка есть, и всё надо излагать так, как это сделано в статье неких двух авторов, работающих на Западе. (Фамилию рецензента мне, естественно, не сообщили, но по этой ссылке я вычислил, кто это был. Как впоследствии оказалось, вычислил правильно.) И вообще, по мнению рецензента, в данной монографии надо рассказать еще о многом – следовал список. Ошибка, которую рецензент у меня нашел, была связана с тем, что по памяти я сформулировал неправильно нужный мне результат. Ее я устранил, изменив только одну строчку в тексте книги.
Книга была мною задумана и реализована как введение в новую область исследования, в которой и мне принадлежали некие основополагающие достижения. Эту функцию она выполняла и выполняет достаточно успешно. Один молодой талантливый финский математик сказал мне при встрече, что это была единственная математическая книга, которую он прочитал от “корки до корки” (последние слова мой собеседник произнес по-русски).
Рецензент критиковал меня также за использование понятия обобщенного дифференциала внешней дифференциальной формы. Я написал весьма резкий ответ рецензенту. Последний ответил мне не менее резко. Книга была, тем не менее, переведена на английский и опубликована АМО. По прошествии какого то времени вышла целая серия работ рецензента, посвященных приложению внешних дифференциальных форм и понятия обобщенного дифференциала к теории отображений с ограниченным искажениям. На пути, который в рецензии подвергался, так скажем, порицанию, сам рецензент получил очень даже хорошие результаты. (Чтобы не было неясности, хочу сказать, что я всегда считал и считаю сейчас этого моего рецензента специалистом высокого класса.)
Слепая вера в объективность иностранных экспертов просто смешна, даже если это специалисты экстра-класса. Обывательское представление, что всё хорошее может быть только за рубежом, вполне абсурдно. Движение науки происходило не только в направлении с Запада на Восток, но и обратное движение также имеет место. Вклад российских и главным образом советских ученых в мировую науку весьма существенен.
Нам говорят, что нужна конкуренция. Наверное, нужна. Перефразируя известную пословицу, можно сказать, что карась должен помнить, что где-то поблизости плавает щука. Но такой персонаж, как научная этика, при конкуренции страдает в первую очередь. Сказанное выше может служить иллюстрацией к этому. Своя рубашка, как известно, ближе к телу…
Теперь относительно того, что Академию наук характеризуют как полуфеодальную коалицию. Утверждения, которые за этими словами следуют, это взгляд на жизнь Академии наук со стороны, причем взгляд недоброжелательный. Вообще-то с наклеиванием ярлыков надо быть осторожным. Метод аргументации, основанный на этом нехитром приеме, столь же старый, сколь и безнравственный.
А насчет затрат, которые Академия наук стремится увеличить… Щедрость нашего правительства просто беспредельна! Академия наук получала финансирование на уровне одного американского, представьте только себе, американского университета! Чего же академикам еще надо?! Неужели они желают получать как два американских университета? Если так, то чрезмерность академических запросов заслуживает всяческого порицания!
Ю.Г. Решетняк,
академик РАН