Tempora mutantur et nos mutamur in illis — Времена меняются, и мы меняемся с ними. Я вот вспоминаю, как начинался новый капитализм. Невероятно распространилось слово кооператор. Сначала-то частная инициатива пришла через кооперативы.
Закон СССР от 26 мая 1988 года № 8998-XI «О кооперации в СССР» гласил: «Настоящий Закон в соответствии с Конституцией СССР определяет экономические, социальные, организационные и правовые условия деятельности кооперативов на основе развития ленинских идей о кооперации применительно к современному этапу строительства социализма в СССР. Закон призван раскрыть огромные потенциальные возможности кооперации, возрастание ее роли в ускорении социально-экономического развития страны, усилить процесс демократизации хозяйственной жизни, придать новый импульс колхозному движению, создать условия для вовлечения в кооперативы широких слоев населения. Он направлен на всемерное использование кооперативных форм для удовлетворения растущих потребностей народного хозяйства и населения в продовольствии, товарах народного потребления, жилище, разнообразной продукции производственно-технического назначения, работах и услугах». Мы ведь еще помним вдруг откуда ни возьмись появившиеся кооперативные рестораны, кооперативные туалеты, мы помним даже понятие кооперативное кино. Разговоры были такие: Не буду покупать у кооператоров, поищу по госцене; У нас там кооператоры пекарню открыли; Да он кооператор какой-то, богатый. Запомнились еще база отдыха «Кооператор», магазин «Кооператор Кубани».
Конечно, само слово кооператор отнюдь не новое. Мы же помним, как Ленин определял социализм как строй цивилизованных кооператоров. Но тут через кооперативы, напротив, просочился дух капитализма, а социализм очень быстро затрещал по швам. Кооперативная эпоха скоро прошла, она оказалась лишь прелюдией к дикому капитализму с малиновыми пиджаками и бандитскими стрелками, но еще какое-то время народ называл любых бизнесменов кооператорами.
Оно и понятно. Хорошего-то слова не было. Самого бизнесмена словари до последнего определяли так: «В США: делец, предприниматель, стремящийся из всего извлечь крупные барыши в целях личной наживы». Вот так. Как говорил товарищ Сталин, нэ у нас, канэшна. Это определение так и дышит социальной неприязнью. Барыши, нажива — ужас. Да и делец , между прочим, в словарях определялся, в частности, как человек, ведущий свои коммерческие дела, «не стесняясь в средствах для достижения цели». Некоторое время слово бизнесмен еще употребляли иронически, в кавычках — потом кавычки потерялись. Предприниматель же сначала казался чем-то не из нашей жизни (из серии «Мне в Париж по делу срочно» у Жванецкого). Это сейчас человек спокойно говорит о себе: Я индивидуальный предприниматель, а тогда это слово вызывало в воображении разве что какого-нибудь дореволюционного фабриканта и заводчика или же иностранного мистера Твистера — владельца заводов, газет, пароходов. С течением времени предприниматель , как и бизнесмен, стали чем-то привычным, а слово кооператор рассосалось, сделав свое дело, т. е. расчистив место для слов с капиталистическим значением, но без оценки.
Или вот вспомним Первый Съезд народных депутатов СССР (25 мая — 9 июня 1989 года). Там ведь только и речи было, кроме, разумеется, пресловутой шестой статьи (для молодежи — это статья Конституции о том, что КПСС — руководящая и направляющая сила советского общества), что о привилегиях. Ну немножко еще о секретных протоколах к пакту Молотова — Риббентропа. Вяч. Вс. Иванов еще вопрос о них задавал. Так вот эти самые привилегии стали просто мемом своего времени. На идее борьбы с привилегиями партийной номенклатуры в значительной степени построил свою позицию Ельцин. Помнится, он как-то даже в трамвае проехался в порядке борьбы с этими самыми привилегиями. Ельцин победил, началась новая эпоха.
А потом слово привилегии постепенно как-то растеряло свой пафос и накал, а там и забылось. Вернее, слово-то никуда не исчезло, но раньше, если сказать привилегии, то никому не надо было объяснять, чьи это привилегии и в чем они состоят. Теперь не то.
Никто уже ни о каких привилегиях не говорит. Зато есть другое мегаслово, в котором сосредоточилось жизненное зло. Это слово коррупция. Человек, недовольный устройством нашей жизни, объясняя причины своего недовольства, обязательно скажет слово коррупция (расскажет про кооператив «Озеро», про «Дочь построила бизнес с нуля», про особенности нашей судебной системы, а также и про разные мелкие поборы и несправедливости, с которыми сталкивается каждый день). На борьбе с тотальной коррупцией теперь строит свою позицию Навальный (РосПил). Но и защитники режима не спорят с тем, что коррупция есть. Вот во время избирательной кампании Путина руководитель штаба Путина, режиссер Станислав Говорухин, заявил, что в России, мол, есть коррупция, но она «цивилизованная».
Это я к чему говорю? Если задуматься о словах, то становится поразительно ясно, насколько идеалистическими были наши представления тогда, два с лишним десятилетия назад. Просто хочется спеть: Боже, какими мы были наивными, /Как же мы молоды были тогда. Ведь само слово привилегии содержит представление о том, что в мире, само собой, есть закон, перед которым вообще-то все равны, только вот плохо, что есть такие, которые равнее прочих. Имеют привилегии, то есть. Надо это поправить, и все станет хорошо.
Насколько это более радужное представление по сравнению с нынешней картиной, в которой закона нет вообще, а коррупция стала нормой. Замечательно иллюстрируют современные представления популярные в обиходе слова распил, откат и занос. В них никакого пафоса нет, в них отражена позиция человека, который уже привык к такому устройству жизни, оно уже стало для него обыденностью.
Ирина Левонтина