Частицы войны
Энглунд Петер. Восторг и боль сражения: Первая мировая в 211 эпизодах / Пер. со шведского Т. Чесноковой. — М.: Астрель, Corpus, 2014. — 640 с.
«Война для них не столько событие, за которым надо следить, сколько состояние, которое приходится терпеть», — пишет шведский историк, секретарь Шведской академии Петер Энглунд о людях, переживших Первую мировую войну в тылу, на фронте, в плену. Сегодня для нас эта война, как и любое далекое историческое событие, лишь набор фактов и имен, хотя она перевернула мир с ног на голову и поменяла все: самоощущение человека, его мировоззрение, военный и повседневный быт, даже моду.
Петер Энглунд пишет отстраненно, иронично, нагнетая, увеличивая под выпуклым стеклом реалии войны, пересказывая жизнь чужих ему — и нам — людей, и сначала это коробит. Он как будто издевается над ними, над их ожиданиями: «Арно боялся только одного: как бы не кончилась война, прежде чем он успеет попасть на фронт: “Как унизительно не участвовать в главном приключении моего поколения!”». Того поколения, которое после назовут «потерянным», которое не сможет найти себя в жизни, которое ждут пьянство, разврат, разнузданная жестокость, апатия или сумасшествие. «Главное приключение жизни» приведет этого француза, Арно, под Верден, в самое кровавое и страшное сражение Западного фронта, и выпустит оттуда живым. Этот человек однажды посмотрит на то, как «притихший Верден озаряется красными и белыми бликами при восходе солнца, и подумает: “Война — красивое зрелище с точки зрения генералов, журналистов и ученых“». Война перепашет его душу — и души всех, кто сумел ее пережить. Война, ставшая инициацией для юнцов, жаждавших славы и геройства, станет инициацией для всего мира. И вот злая ирония Энглунда, его отстраненность, жестокость по отношению к чужим ошибкам, слабостям, страхам начинают восприниматься как должное, когда речь идет уже не о первых днях войны, полных иллюзий и надежд, а об ее страшном и сером быте, в котором нет ни героизма, ни романтики. Только грязь, кровь и смерть, которая «всегда рядом, и от этого ее величие меркнет». Наконец Энглунд, проводив своих героев от первого до последнего дня войны (кроме двоих погибших), говорит, возможно, самые важные слова этой книги: «Эти искалеченные, истерзанные тела были, конечно, сами по себе реальностью, но также и картиной того, что делает война с представлениями и надеждами людей, — да и со всей их прошлой жизнью. Война началась не в последнюю очередь как попытка сохранить Европу в точности такой, как была, восстановить statusquo, а на самом деле превратила весь континент в нечто такое, чего люди и вообразить себе не могли в самом страшном сне. И вновь подтвердилась старая истина, что война рано или поздно становится неконтролируемой, контрпродуктивной, потому что люди и общество в слепой жажде победы готовы пожертвовать ради нее всем».
Книга заканчивается цитатой из «Моей борьбы» Адольфа Гитлера: «Мне стало ясно, что все потеряно. Возлагать какие бы то ни было надежды на милость победителя могли только круглые дураки или преступники и лжецы. В течение всех этих ночей меня охватывала все большая ненависть к виновникам случившегося. <…> Я пришел к окончательному выводу, что должен заняться политикой». Эти слова приведены не просто так — Энглунд, как и любой другой историк, знает, что самым страшным последствием Первой мировой стала война Вторая.
Цыганский торг за карту мира
Дневники сэра Френсиса Берти, занимавшего пост британского посла в Париже в 1905–1918 годах, раскрывают совершенную другую сторону войны: речь о дипломатических и политических — открытых и подковерных — договорах, сговорах, решениях и интригах. Сэр Френсис Левесон Берти, виконт Теймский, обладал качествами малопригодными для работы послом — резкий, едкий, прямолинейный, и, как пишет в предисловии Д. Заславский, «в искусстве ссориться ему не было равных». Но именно это делает его дневник не только интересным чтением, но и ценнейшим историческим источником: редко встретишь искреннее «ворчание» дипломата даже в личных документах — уж такова их скрытная натура.
Почему так получилось, что имя Берти ныне забыто не только во Франции и России, но даже в самой Великобритании, неясно. Впервые его дневники были изданы на родине в 1924 году, всего пять лет спустя после окончания войны и смерти автора, а в переводе на русский — в 1927 году. Дневник британского посла в Париже, прекрасно осведомленного о внутриполитических планах и делах своей страны и внимательно приглядывавшегося к действиям союзников – России, Франции, Италии и позже США, действительно позволяет заглянуть за кулисы победившей стороны и увидеть, как и почему принимались решения, обернувшиеся впоследствии победами и поражениями, огромными жертвами и внутренними кризисами. Горькое чтение, чтобы убедиться в том, что и так знает каждый «подневольный» человек: в решениях начальства на одну долю разумного и логичного приходятся три доли эгоистичного, ошибочного и даже безумного.
Френсис Берти, умнейший и дальновидный политик, естественно, превыше всего ставил интересы род-ной Британии, был плоть от плоти ее, поэтому честно планировал и размышлял о выгодных для своей империи последствиях войны: «Входя “за кулисы Антанты“, мы попадаем прямо на базар», — пишет в предисловии Д. Заславский и добавляет: «Народам толковали, что они должны проливать кровь для защиты отечества, для спасения цивилизации, а в это время за кулисами шел цыганский торг из–за новых территорий и колоний». Или, словами самого Берти: «Бесконечные интриги как в гражданских, так и в военных кругах». Тем интереснее сравнить едкие заметки посла с историей «пешек войны» из книги Энглунда — на страницах дневника посла мы найдем отражение тех же событий и сражений, но совершен-но с другого ракурса, так как, если в окопах «зрительный мир сужается — ведь видишь очень мало, — тогда как стремительно расширяется мир, воспринимаемый через обоняние и слух» (Энглунд), то с позиции дипломата и политика всё видится чище: «здесь незаметно никаких ужасов войны, нет раненых и нет несчастных беженцев из занятых областей» и шире — Берти находится достаточно высоко, чтобы прозревать последствия войны и многих ошибочных действий союзников, предсказывая события на сто лет вперед (впрочем, также довольно часто и не угадывая). Берти считает, что надо сражаться до конца, не только потому, что так выгоднее Британии и странам Антанты (никого не устраивало восстановление довоенной ситуации, чтó в качестве условий мира по соглашению неоднократно предлагала Германия), но и потому, что искренне опасается: «…если немцы окажутся в роли завоевателей, какова будет тогда наша судьба?»
Естественно, «огромная усталость и стремление к миру» раньше возникли в окопах, чем в тылу, но дневник Берти демонстрирует, что и среди людей, почти незатронутых войной физически, эти настроения появляются уже в середине 1916-го, за два с половиной года до Компьенского перемирия: «Некоторые члены правительства говорят, что мы разорены и не можем продолжать войну. Другие говорят, что мы достаточно воевали и можем добиться приемлемого мира, или говорят, что победить мы не можем, что мы не в состоянии выгнать немцев из Франции и Бельгии и что война окончится вничью». Тем не менее все мирные предложения со стороны Германии отвергаются – и записки британского посла позволяют детально разобраться в сложной политической игре, лишь частично зависевшей от ситуации на фронтах.
Одна из самых интересных линий дневника Берти — истории о нейтральных и «буферных» странах, таких как Греция, Румыния, Сербия, Хорватия, Венгрия, норовивших продать себя как можно дороже странам-лидерам. Ситуация торговли за территории затрагивала эти страны напрямую — именно от них отрывались целые куски (пока только на бумаге), чтобы задобрить (читай — купить) союзников. Большая часть дневника отведена и отношениям с русскими представителями во Франции – Извольским, Сазоновым, Севастопуло и другими. И, конечно, рассуждениям о самой России — огромной варварской стране, в которой, по мнению Берти, в принципе невозможна республика. Царя Николая II он называет «восточным деспотом», после Февральской революции заключает, что от России «уже никогда не будет пользы», а большевиков вообще не воспринимает всерьез и ругает Уинстона Черчилля за то, что тот признает их как новых правителей страны. О наших войсках, отказывающихся сражаться, пишет: «что за сволочь эти русские!» — внутренняя ситуация в России его волнует только с точки зрения выгоды для родной Великобритании. Не вызывает у него радости и заключение договора между Россией и Германией, так как его позиция – «Война до конца, до полного разгрома германского милитаризма, заключение сепаратного мира невозможно!».
Берти искренне ненавидит немцев: «Конференция с немцами была бы похожа на игру в карты с шулерами. Апеллировать к совести германского народа бессмысленно. У них нет совести». Обидные для немцев слова, но всё же английский посол зрит в корень, предсказывая: «уничтожение Германии в качестве мировой державы необходимо, так как иначе через короткое время начнется новая война». Многие предчувствовали это и раньше, но по окончании войны и заключении Версальского договора стало кристально ясно, что это не может гарантировать настоящий мир и продолжение, как говорится, следует…