докт. биол. наук, профессор МГУ
Лев Животовский. Неизвестный Лысенко. М.: Товарищество научных изданий КМК, 2014. — 118 с.
Генетика, эволюция и тем более физиология растений не моя специальность, но я не мог не откликнуться на появление этой книги. Ровно пятьдесят лет назад, восьмиклассником, я случайно познакомился с книгами и статьями о Лысенко (самиздатовская «Культ личности в биологии» Жореса Медведева), слушал разговоры взрослых о «Горках Ленинских» и даже прочитал «Стенографический отчет о сессии ВАСХНИЛ 1948 года». Наверное, это и привело меня на биофак вместо исходно запланированной Бауманки. Отголоски трагической сессии ВАСХНИЛ сопровождали меня всю жизнь, хоть я занимался далекой от этих проблем энзимологией. А в последние годы я познакомился со многими малоизвестными архивными документами.
Своевременная книга!
Совсем недавно, принимая экзамен у будущих аспирантов, я с удивлением обнаружил, что они ничего не знают о лысенковщине. Только один из них, поблуждав по закоулкам своей памяти, вымолвил что-то об «известном генетике». Мне показалось, а постепенно накапливаемые факты это подтвердили, что биологическое сообщество старается не бередить прошлое, замалчивая трагедию биологической науки и даже постепенно превращая гонителей генетики в ее почитателей. Однако обелить Лысенко мало кто пытался, за исключением некоторых одиозных личностей. И вот наконец это произошло, причем книга написана известным ученым-генетиком. Время выбрано очень удачно. Старшее поколение, которое всё знает и помнит, найдет в книге мало новой информации, а интерпретацию вряд ли воспримет. Исключение составят только те, кому приятно будет прочитать об оправдании их собственных грехов или грехов их учителей. А молодые, которым преднамеренно ничего не говорили о лысенковщине несколько десятилетий, узнают о «незаслуженно забытом ученом» («Т.Д. Лысенко — один из основоположников биологии развития растений»), достижения которого замалчивались много лет из-за грязной борьбы научных кланов.
Однако нашими общими усилиями можно добиться и другого эффекта — привлечь внимание молодого и среднего поколения биологов к событиям тех лет, еще раз повторить, казалось бы, общепринятые представления об огромном вреде, нанесенном Лысенко российской науке, обнародовать известные, а может быть, и новые документы о тех событиях, благо теперь всё можно легко опубликовать в Интернете. Поэтому я и назвал книгу «своевременной», так как иначе не было бы повода обращаться к событиям тех лет.
Благими намерениями…
В книге содержится много высказываний автора, с которыми невозможно согласиться, что и делает ее, по моему мнению, неправильной. Однако есть ряд положений безусловно разумных. Лев Анатольевич Животовский пишет: «Корни лысенкоизма у нас в том, что ученых в России всегда сбивали в молчаливые толпы под руководством облагодетельствованных властью вожаков. Вожаки эти, опираясь на зависящее от них покорное большинство, рекламируют себя и игнорируют научные достижения других, стараются убрать несогласных, используют в адрес оппонентов уничижающие и уничтожающие эпитеты — как это происходит сейчас с именем Т.Д. Лысенко. Пропагандируя новое, но не созидая его, — разрушают прежнее. Создают структуры, деятельность которых заранее объявляется как научно инновационная и имеющая мировое значение. Всё это приводит к забвению истинных научных ценностей и оборачивается для нашей страны крупными материальными потерями и невозвратимыми интеллектуальными утратами. Наибольший вред нашей науке наносило и продолжает наносить намеренное искажение значимости научного исследования, превратное представление о вкладе ученого, нетерпимость к иным точкам зрения — будь то научный поиск, воплощение в жизнь идеи или взгляд на историю науки, а главное — вмешательство властных государственных и академических структур в сугубо научные вопросы». Всё верно! Возможно, что именно такие наблюдения и привели автора к идее написать книгу. Об этом, конечно, надо писать и говорить (может быть — кричать), что часто и делает «Троицкий вариант — Наука». Верно всё, кроме фразы о Лысенко. Никто, к сожалению, не использует «уничижающие и уничтожающие эпитеты» в отношении Лысенко, да и вообще про него мало кто говорит. Иллюстрировать «борьбу кланов» историей противостояния генетики и мичуринской агробиологии невозможно. После этого уже никто не будет обращать внимание на важные и разумные высказывания автора, как никто не станет верить научной гипотезе, найдя ошибку в первом же эксперименте. Вот на некоторых таких ошибках, а точнее недоговоренностях и передергиваниях, и хотелось бы остановиться.
Был ли Лысенко выдающимся ученым?
В книге утверждается: «Т.Д. Лысенко — один из основоположников биологии развития растений» и его главным достижением является открытие стадийности. О правильности этого вывода пусть судят специалисты, но отмечу, что автор не дает ссылок на исходные экспериментальные работы Лысенко. А вот в книге Валерия Сойфера «Власть и наука» такие работы упоминаются и делается вывод, что надежных экспериментальных доказательств в них не было. Именно отсутствие практического подтверждения, которое ограничивалось опытами в многочисленных «избах-лабораториях», привело к тому, что распространение яровизации не дало положительных результатов в сельском хозяйстве. Лев Анатольевич Животовский связывает практические неудачи с несоблюдением агротехники неграмотными крестьянами, а Валерий Сойфер — с неверным проведением экспериментов теми же крестьянами. Кто прав — не мне судить. Хуже то, что значимость работы Лысенко подтверждается ссылками на высказывания крупнейших ученых. Особенно нехорошо выглядит привлечение имени Ивана Ивановича Шмальгаузена, который, судя по тексту книги, только и занимался возвеличиванием Трофима Денисовича и подтверждением его гениальных открытий. Так, отметив, что Шмальгаузен — «наш знаменитый ученый-эволюционист», автор приводит положительный отзыв Шмальгаузена о теории стадийного развития в 1946 году. В другом месте указывается, что теории Лысенко очень близки к открытому Шмальгаузеном стабилизирующему отбору, со ссылкой на книгу 1982 года: «Временами эта общность цели приводила к тому, что заключения Т.Д. Лысенко и его оппонентов-генетиков совпадали. Например, с эволюционных позиций Т.Д. Лысенко утверждал, что “наследственность есть эффект концентрирования воздействий условий внешней среды, ассимилированных организмами в ряде предшествующих поколений” (Лысенко 1948, с. 33). Это фактически не что иное, как идея генетической “фиксации” адаптивных модификаций, сформулированная Иваном Ивановичем Шмальгаузеном в его знаменитой теории стабилизирующего отбора (Шмальгаузен 1982, с. 367)». Для непосвященного читателя складывается благостная картина совместной работы двух великих ученых. А ведь именно Шмальгаузен в 1947 году выступал на конференции на биофаке МГУ с критикой лысенковских теорий, и это послужило главной причиной его увольнения со всех постов после сессии ВАХСНИЛ 1948 года. Почти 20 лет, до своей кончины в 1963 году, Шмальгаузен «писал в стол».
Украинской ССР» с закладками И.И. Шмальгаузена
в тех местах, где критикуются его работы
Только в начале 1960-х годов ему удалось опубликовать несколько работ, связанных с кибернетикой. И конечно, теория стабилизирующего отбора была опубликована в 1940 году, а не на сорок с лишним лет позднее, как намекает ссылка в книге. Так что Лысенко был не коллегой и предшественником, а диктатором и гонителем.
О «бедных репрессированных лысенковцах»
Результат разгрома генетики и всей биологии был ужасен. В мире открывали структуру ДНК, а в вузах страны изучали только влияние подвоя на привой и яровизацию в течение почти 20 лет. Мои старшие товарищи, учившиеся на биофаке в те времена, несколько лет после робкого возрождения генетики удивленно и непонимающе вздрагивали при словах «кодоминантные аллели».
И вровень с этим кошмаром автор книги ставит «репрессии лысенковцев» в начале 1960-х годов! К сожалению, их не было даже в минимальной степени. Старшее поколение ученых могло не прийти на юбилей, не проголосовать на выборах за очередного перерожденца (были ведь варианты генетик-лысенковец-генетик). Приведенные в книге примеры — увольнение сотрудников Ольги Борисовны Лепешинской — звучит ужасно только для незнакомых с ее теорией. Вот стенограмма конференции, посвященной придуманному ей бреду: Совещание по проблеме живого вещества и развития клеток. Стенографический отчет. Изд. АН СССР: М., 1951. Седовласые академики должны были не только всё выслушивать, но, после показанного им «зарождения живого из неживого», восхищаться небывалым открытием. Многие из известных мне лысенковцев не только продолжили работу в МГУ, но и иногда пытались реабилитировать мичуринскую агробиологию. Да, Лысенко перестал быть президентом ВАСХНИЛ и директором Института генетики, но любимый совхоз «Горки Ленинские» так и остался за ним, как и академические выплаты и льготы. Даже в МГУ удержали свои посты видные сподвижники Лысенко: заведующие кафедрами физиологии растений, генетики и селекции, не говоря уже о рядовых профессорах и преподавателях. Правда завкафедрой генетики и селекции Всеволод Николаевич Столетов заранее почувствовал ветер перемен и стал поддерживать генетику. Теперь в большинстве источников именно об этой его деятельности и можно прочитать. А вот про то, как на волне борьбы с вейсманизмом-морганизмом он стал заведовать не только кафедрой, но и занял много других постов (министр высшего образования СССР, в 1959– 1972 годах — министр высшего и среднего специального образования РСФСР, президент АПН СССР), и про его газетную статью «Против чуждых теорий в агрономии» (1937), после которой был арестован и расстрелян академик Николай Максимович Тулайков, знают только недра Интернета. Студентом второго курса я слушал пару лекций Столетова о гомологических рядах Вавилова, что казалось мне верхом цинизма после его речей на сессии ВАСХНИЛ. Правда, остальной курс генетики он поручил читать генетикам Николаю Иосифовичу Шапиро и Сосу Исааковичу Алиханяну. Они хоть и каялись в грехах вейсманизма в трудные времена, но генетику знали. После завершения эры «мичуринской генетики» в 1965 году кафедру дарвинизма возглавил Александр Александрович Парамонов. Ни один из преподавателей —сподвижников Лысенко не был уволен. Просто велели им учить студентов по Шмальгаузену. Так что мы хоть о нем знали, в отличие от нынешних студентов, в учебниках которых есть лишь одно краткое упоминание о его стабилизирующем отборе. В абсолютной неприкосновенности остались философы, которые 20 лет учили лысенковской агробиологии, а теперь вдруг утратили такой ясный стержень своей науки. У меня преподавали Белецкий, автор главной статьи от лица философов, громившей генетиков со страниц «Московского университета», доцент Куроедов, написавший труд «Гносеологические корни вейсманизма-морганизама», и Дмитрий Ефимович Фурман, которому приносит благодарность Лев Анатольевич Животовский в своей книге. Белецкий помалкивал, долдонил свои мантры и студентов-аспирантов не трогал, а вот Куроедов всё требовал приведения новых фактов, подтверждающих его представления о живом. Вот бы кто порадовался сейчас рецензируемой книге. Фурман был, конечно, умным и знающим человеком, он периодически переосмысливал в статьях философские представления об эволюции, но явно недолюбливал генетиков, что особенно проявлялось на семинарских занятиях. Таким образом, никакие сравнения лысенковцев, которые выгнали из науки и образования тысячи людей, думавших иначе, с генетиками, пытавшимися добиться возможности заниматься наукой и преподаванием, неуместны.
Были, правда, два анекдотичных случая «гонения» именно на Лысенко. В начале шестидесятых студенты утащили портрет ученого и приковали его к унитазу в биофаковском туалете. Двоих с биофака отчислили, а третью студентку — выгнали из комсомола. Спустя несколько лет мы ее принимали обратно, так как сочли такое поведение правильным, хоть и хулиганским. Как академик, Лысенко получил дачу в поселке Мозжинка, и после его смерти его портрет украсил стену музыкального салона клуба. В течение нескольких лет некто поворачивал портрет лицом к стене. Но и тут Лысенко победил: хулиганство прекратилось, и так и висит его портрет рядышком со Шмальгаузеном.
Как бы еще одно подтверждение описанного в книге родства двух биологов.
Крик отчаяния, оставшийся без ответа («письмо трехсот»)
Кощунственны, и я не боюсь этого слова, упоминания о письме Эфроимсона и «письме трехсот» о вреде, который нанес Лысенко своими теоретическими и практическими рекомендациями. Упрек автора в том, что адресат письма — политбюро. А куда еще можно было жаловаться на все-сильного президента ВАСХНИЛ, народного академика, академика всех академий и директора многих институтов. Это и сейчас принято, а в те времена из-за протечек в райком партии звонили. Эфроимсона за это письмо посадили в лагерь, а к «письму трехсот» никто не прислушался. Да, подписал письмо и Шмальгаузен. Хотел работать, хотел печатать статьи и книги, но не дали. В письме Хрущеву в 1956 году Шмальгаузен говорит об ошибках лысенковцев, но просит всего лишь разрешить публиковать свои статьи хоть где-нибудь, а вовсе не призывает к репрессиям против Лысенко.
Кстати, автор всё время немного сдвигает временные рамки (начало 1950-х и т.д.), так что не очень заметно, что с 1948 до 1965 года никакой реабилитации генетики не было. Только робкие попытки что-то генетическое сделать под крышей физиков, радиационной безопасности и т.д.
Бедные учителя биологии в шестидесятых
И последний упрек. Автор приводит письмо бедных школьных учителей, которым запретили преподавать яровизацию и привой с подвоем. Учителей мне сейчас тоже жалко — их самих учили только этому, они ничего больше и не знали. Моя учительница биологии плакала в ответ на мои вопросы о генетике и Лысенко. Ее аргументы в защиту Лысенко («Но он же придумал, как ранний картофель получать») были похожи на высказывания Льва Анатольевича Животовского: «Придумал сажать картофель глазкáми». Молодец, отлично, но причем здесь «выдающийся ученый»? Отличный практик-агроном, которых действительно нам не хватает, как и талантливых селекционеров типа Мичурина. Поколению, учившемуся после 1960-х, трудно будет даже представить себе те учебники. Десятки страниц, не-сколько уроков про влияние под-воя на привой и привоя на подвой, ни одного слова о генетике и даже, на всякий случай, о биохимии. Ведь в то время считали: «Ядро — это мусорный бак клетки, а нуклеиновые кислоты — конечный продукт метаболизма». Даже возникла проблема при отборе студентов на биофак — биологию нельзя ставить вступительным экзаменом. То, что есть в школьной программе, принимать уже неприлично, а другое спрашивать нельзя. Да и нарваться бедный студент мог на любого преподавателя. На лице-то не написано — генетик или лысенковец (хотя это утверждение, возможно, спорно).
Совет молодым биологам: «Не забывайте»
В заключение хочу сказать, что книгу, даже с таким же названием, можно и даже нужно было бы на-писать. Но тогда уж изложить все факты о Лысенко. Ведь те, кто может прочитать эту книгу, в большинстве своем не знают о Лысенко ничего, так что, дав однобокую информацию, автор его образ исказил. Надо было бы написать и о порождении одного вида другим (овса овсюгом, кукушки пеночкой), и об отсутствии внутривидовой борьбы («Волк волка не ест, овца овцу не ест, волк ест овцу» — «великое» изречение Презента), и об удивительном отсутствии практических достижений Лысенко на протяжении 30 лет его власти в сельскохозяйственной науке.
Автор считает, что клановость — это наследство борьбы генетиков и лысенковцев в условиях недемократической власти. А мне кажется, что клановость — это наследство лысенковщины, которая показала, что можно административными методами добиваться своих целей и даже после нанесения колоссального экономического, морального и научно-го вреда избежать не только уголовной, но и минимальной моральной ответственности.
Автор так завершает раздел «Научная трагедия Т.Д. Лысенко и его школы»: «Обращаясь к политической стороне многолетней дискуссии между агробиологами и генетиками— дискуссии, касавшейся фундаментальных проблем биологии и её практических приложений, следует заключить, что обе стороны были повинны в том, что каждая из них привлекала государство для решения научных споров, надеясь разрешить их в свою пользу. Эта игра с огнем обратилась вначале против генетики в конце 1940-х — начале 1950-х, а потом, с начала 1960-х, — против агробиологии, развиваемой трудами Т.Д. Лысенко и его последователей. В обоих случаях это нанесло непоправимый урон развитию и престижу отечественной биологической науки — урон, последствия которого мы ощущаем до сих пор». Здесь неправда всё — от пафосного названия до неуточненных дат. Можно ли говорить о трагедии человека, с 1948-го по 1964 год управлявшего всей биологической наукой и практически полностью изгнавшего генетику и генетиков из науки, школы и университетов? Это была трагедия для науки и страны, а не для него самого и его школы. За эти годы им не было сделано никаких научных открытий, а управляемое Лысенко сельское хозяйство пришло в полный упадок. Сам автор книги пишет, что всё сделанное Лысенко в этот период не имеет какой-либо ценности. Все «достижения», сомнительные для многих, относятся к 1930-м годам. Как после этого ставить на одну доску лысенковцев и генетиков!
Любой человек может высказывать свое мнение. Мне не нравятся некоторые обличительные и злые комментарии и рецензии на эту книгу, оскорбительные высказывания в адрес Льва Анатольевича Животовского и даже призывы «принять меры» против автора. Книгу нужно прочитать, а потом перелистать страницы «Стенографического отчета сессии ВАСХНИЛ» [1]. И станет понятно, кто есть кто, как понял восьмиклассник пятьдесят лет тому назад. Жаль, что этого не захотел понять Лев Анатольевич Животовский.
1. www.lib.ru/DIALEKTIKA/washniil.txt
Оттиск статьи «О некоторых проблемах советской биологии» в «Ботаническом журнале» с надписью «Глубокоуважаемому Ивану Ивановичу Шмальгаузену от автора. Лебедев. 22.09.1958» Ленинградский ученый Д.В. Лебедев потрудился и собрал все доступные сведения о крупных просчетах в советской биологии, ставших возможными из-за лысенковского главенства: рассмотрел последствия запрещения исследований ростовых веществ, мутаций (включая полиплоидию), инцухта и создания на его основе межлинейных гибридов кукурузы, развала в области селекции и семеноводства. Он свел в одном месте данные об этих провалах и объяснил, почему в каждом из них решающая роль принадлежала Лысенко. В результате получился исключительно убедительный материал с цифрами, ссылками, цитатами. Статья «О некоторых проблемах советской биологии. По поводу статьи Т.Д. Лысенко „За материализм в биологии“» была напечатана в „Ботаническом журнале“ анонимно — от имени редколлегии, что придало ей веса, так как у читателей складывалось впечатление, что это и есть итог многолетнего коллективного обсуждения в этом журнале ошибок Лысенко. Редактором журнала был академик Владимир Николаевич Сукачев — один из немногих ученых, заходивших в гости к опальному И.И. Шмальгаузену в поселке Мозжинка.
Письмо Н.С. Хрущеву,
председателю Совета Министров СССРХранится в Архиве АН СССР, Архив И.И. Шмальгаузена, Ф 1504, опись № 3, № 43, 1956 г. Приводится по черновику, переписанному от руки родственником И.И. Шмальгаузена.
Глубокоуважаемый Никита Сергеевич.
За последнее время в положении биологических наук произошли некоторые сдвиги. Эти сдвиги продиктованы жизнью — наше отставание в экспериментальной генетике стало ощущаться в области практического применения ее достижений (полиплоиды, гибриды). Однако ничего еще не сделано для реорганизации дела подготовки кадров молодых специалистов — генетиков. В наших вузах с 1948 года преподается только так называемая «мичуринская» генетика, которая при безнадежно устаревших методах работы не может дать ничего положительного ни для теории, ни для практики. Между тем число квалифицированных генетиков, которые мог-ли бы быть использованы для преподавания научной генетики в университетах, исчисляется теперь уже единицами. Их нужно использовать, пока не поздно (не работая, они с каждым днем теряют свою квалификацию). Совершенно так же обстоит дело с преподаванием дарвинизма. Для развития «творческого» дарвинизма были созданы все мыслимые условия, и если он показал полную свою бесплодность, то это объясняется как общей отсталостью, так и беспочвенностью теоретических построений. Крайне ограниченное и глубоко наивное мировоззрение «мичуринцев» приносит огромный вред и неизбежно ведет к идеалистическим представлениям о видообразовании, приспособлении и эволюции (акад. Лысенко).
Пора прекратить пустую болтовню, подносимую нашим студентам под видом генетики и дарвинизма. Студенты должны выпускаться из вузов с запасом необходимых знаний и, главное, с навыками к точной постановке экспериментов и должной самокритике при оценке их результатов (т.е. с тем, чего безусловно нет у «мичуринцев» и чего они дать не могут).
Во всем этом нужны правительственные мероприятия. Другого выхода нет.
Кроме развала дела подготовки молодых кадров биологов в области генетики и дарвинизма имеется и другой результат лысенковской монополии в биологической науке — прекращение научно-исследовательской работы в тех же областях знаний. В этом отношении положение несколько проще. Для уничтожения аракчеевского режима в биологии, пожалуй, достаточно восстановить свободу критики. В настоящее время ей мешает состав редакций биологических журналов, в которых всё еще царствуют глущенки и нуждины. Дискуссия по вопросам видообразования коснулась лишь ботаники. Можно бы подумать, только ботаники заинтересованы в торжестве научной истины, а зоологи к ней безразличны. В действительности это объясняется лишь тем, что «Ботанический журнал» оказался единственным органом, в составе редакции которого случайно уцелели настоящие, принципиальные ученые. Неплохо было бы, если бы Президиуму Академии Наук были даны указания о желательности пересмотра состава редакций биологических журналов и о предоставлении биологам свободы высказывать свое мнение.
Я лично хотел бы защитить себя и очистить от той грязной клеветы, которая столь обильно лилась по моему адресу со стороны «мичуринцев» (в основном И. Презента, так как все прочие оппоненты — Демидов, Дмитриев, акад. Митин, не исключая и самого акад. Лысенко, явно моих работ не читали, использовали лишь цитаты в обработке Презента).
Я хотел бы подготовить ряд статей по различным вопросам общей биологии, в особенности по дарвинизму. Однако нужно, чтобы эти статьи где-либо печатали. Без соответствующих указаний ни одна редакция на это не решится. Поэтому я обращаюсь к Вам с просьбой ознакомиться с прилагаемой статьей, имеющей наиболее общий характер. Если эту статью нельзя на-печатать в «Коммунисте», то я просил бы направить ее в «Вестник АН СССР».
/вариант/
Чтобы эти статьи где-либо печатались. Обращаюсь к Вам с просьбой ознакомиться с прилагаемой статьей, имеющей наиболее общий характер. Я делаю попытку напечатать ее в «Бюллетене Московского общества испытателей природы».
С глубоким уважением