Необычна история основанного в 1928 году Украинского (теперь Харьковского) физико-технического института. Одно десятилетие — это и подъем на уровень уважаемого миром физиков научного центра, и непостижимый разгром, превращение в рядовую «научную контору», каких тьма. Размах репрессий, аресты всемирно известных советских и зарубежных ученых по своим масштабам выводят события далеко за пределы Харькова — это весомая часть истории мировой физики. И не только физики…
Первый директор
Бросим взгляд на те годы. Как всегда, везде и у всех, обычная «живая жизнь» с маятником ее печалей и радостей. В стране индустриализация. Пятилетки. Вынужденное выборочное поощрение науки. Голодная смерть миллионов в селах, полуголодная жизнь по карточкам в городах. Прежние крестьяне, оказавшиеся в рядах «гегемонов», не готовы управлять промышленной техникой. Огромное число поломок и аварий приводит к увечьям и гибели рабочих. В первую очередь, шахтеров Донбасса…
«Виновники» найдены. В 1928 инсценируется Шахтинское дело (официально — Дело об экономической контрреволюции в Донбассе). Вот они — 53 инженера и техника, ведущие тайную войну против своего народа, против боровшейся за всеобщее счастье Партии! Слово произнесено: «вредитель». Председатель суда — бывший меньшевик, подписавший ордер на арест Ленина, — Андрей Януарьевич Вышинский.
Через год — следующий судебный фарс — Дело Промпартии. На скамье подсудимых — генералы инженерной науки. Как процесс готовили, теперь известно… Главный обвиняемый — профессор Леонид Константинович Рамзин — помощник пристрастного следствия, т.е. провокатор. Доброволец? Едва ли. Вероятно, использовались и кнут, и пряник. За разработанные позже в тюрьме прямоточные котлы он получил орден, свободу, кафедру.
Положение в советской науке много лет изучал американский эксперт Лорен Р. Грэхэм (Loren R. Graham). Опыт подсказывает, что его оценки обычно близки к истине. «Представляется… что к концу 1920-х годов в Советском Союзе был арестован каждый второй инженер… Процент арестованных ученых был, по-видимому, ниже, чем среди инженеров… осенью 1928 года были подвергнуты „чистке“ 648 сотрудников Академии наук. Согласно официальным данным, было уволено или арестовано 19% сотрудников. А ведь пик „чисток“ наступит только в 1937 году!» Из списка 47 самых известных из арестованных ученых (13 расстреляны) я выбрал пострадавших до 1931 года включительно. Расстреляли четверых: вице-президентов Украинской и Белорусской АН, директора института микробиологии, председателя московского технического общества. Без большого шума.
После Шахтинского дела и Промпартии активизировали подготовку специалистов из социально близких полуграмотных выдвиженцев. Получив за правильное, рабоче-крестьянское происхождение дипломы из дрожащих рук преподавателей, они особенно яро ненавидели старых «спецов», были верны и послушны власти, которая сделала их «всем». Требования к студентам и программам пришлось заметно снизить. Справедливо отметить нередкие отрадные исключения: талантливые и увлеченные сумели взять больше, чем им давали.
16 мая 1928 года в Харькове — тогда столице Украины — на представительном заседании в ВСНХ (Высшем совете народного хозяйства) УССР докладчиком выступил Абрам Фёдорович Иоффе. Он, в частности, сказал: «В первые десять лет советской власти физика концентрировалась в городах Москве и Ленинграде». Процесс этот «выкачал из страны все таланты… настало время… создания институтов на периферии… Институт, который должен быть связан с промышленностью, должен быть там, где есть заводы… Целесообразно создать центр именно в Харькове… Здесь должна быть… лаборатория низких температур… Очень важно, чтобы она имела центральное положение в Союзе».
Предлагалось первые два года считать новый институт филиалом ленинградского. После положительного решения Иоффе продолжал активно помогать становлению своего детища. Он добился от властей Украины солидных и своевременных валютных ассигнований.
Большая группа сотрудников прибыла из Ленинграда. Директором был назначен крупный физик Иван Васильевич Обреимов (1884–1981). За невероятно короткий срок он на пустом месте сумел построить главный корпус института, жилые дома, механические и стеклодувные мастерские, научную библиотеку, закупить новое оборудование и первоклассные приборы (в большинстве — импортные), разбить сад и цветники по всей территории института. Обреимов наметил основные направления научных исследований и собрал группу молодых талантливых амбициозных физиков. «Старику» директору было 35.
Три начальника лабораторий — К. Д. Синельников, А. И. Лейпунский, А. К. Вальтер — позднее приобрели широкую известность. Главным теоретиком стал будущий Нобелевский лауреат Лев Давидович Ландау. Консультантом — Георгий Антонович Гамов. Чтобы создать новый центр криогенных, т. е. низкотемпературных исследований, сюда перевели Льва Васильевича Шубникова (1901–1937). Молодой ученый с 1926 по 1930 год работал в Лейдене в первой из трех действующих в мире криогенных лабораторий. Там он стал соавтором открытия эффекта Шубникова — де Гааза, важность которого оценили в 1950–1960 годах.
Если А. И. Лейпунского и К. Д. Синельникова можно считать основателями ядерно-физической науки в Советском Союзе, то с не меньшим основанием пальму первенства в физике низких температур следует отдать И. В. Обреимову и Л. В. Шубникову. Побочный эффект «десанта» — улучшение подготовки физиков в местном университете.
Пригласили иностранцев-антифашистов. Фридрих Хоутерманс (1903–1966) в 1929 году высказал ставшую общепринятой мысль о слиянии легких ядер (термоядерные реакции) как источнике энергии звезд. Первым обратил внимание на плутоний как сырье для изготовления атомной бомбы… Харьковские его работы выполнены в соавторстве с Л. В. Шубниковым, И. В. Курчатовым и другими советскими учеными. А гораздо позднее, в 1951 году, в Лондоне он опубликовал книгу о методах получения признаний в застенках НКВД…
Достаточно высоким был уровень двух друзей — К. Б. Вайсельберга и А. С. Вайсберга, а также нескольких других эмигрантов.
УФТИ и НКВД
Начало прошлого столетия, до Второй мировой войны, было золотым веком физики. Серьезных физиков Европа насчитывала что-то около 300. Все они друг друга знали. Нередко встречались на разных конференциях, «форумах», симпозиумах… Секретов из планов и работ не делали. Обычны были стажировки в «чужих» лабораториях и дружеские встречи, переходившие в плодотворные дискуссии. До 1933 года в таких обменах участвовали и советские ученые. Свою первую статью Хоутерманс написал вместе с Гамовым, который стажировался в германском Гёттингене. Почти полтора десятилетия работал у Резерфорда в Англии П.Л.Капица. Жена К.Д.Синельникова — англичанка. Вспоминается карикатура, изображающая семинар Нильса Бора. Руководитель семинара просит выступающего Дау (Ландау) позволить и ему сказать хоть одно слово. Иностранцы приезжали поработать в УФТИ еще и в 1935 году. И ученые отнюдь не второго эшелона…
О работах института. В криогенных исследованиях первоклассные результаты получил Шубников. Он начал с создания технической базы, разработки конструкций и технологии изготовления сосудов для хранения сжиженных газов (дюаров). Были смонтированы установки для сжижения газов, включая водород и гелий (до того жидкий гелий получали только в Лейдене). Это позволило последовательно проводить исследования свойств сжиженных и отвердевших газов — азота, аргона, кислорода, метана и др. Особое внимание уделялось открытым в 1911 году сверхпроводникам, их поведению в магнитных полях. Сжижение кислорода и азота ожидало широкое применение в промышленности и ракетной технике.
По инициативе Лейпунского в УФТИ начали успешно разрабатывать новое направление — физику атомного ядра. Молодой коллектив работал увлеченно, с энтузиазмом, дружно. Жили весело. Они верили: «До сих пор был кембриджский период в развитии физики, а теперь настает харьковский», — это слова Евгения Михайловича Лившица, позднее многолетнего соавтора Ландау.
Но беда приближалась. В начале 1935 года институту были поручены некоторые разработки военного характера. Предварительно компетентного директора заменили послушным. Обком отметил: «Значительную засоренность… института классово-враждебными и контрреволюционными элементами». И решил: «В связи с этим… считать необходимым провести чистку института».
Прежних научных руководителей от участия в новых разработках отстранили. Не исключено, что свою роль сыграло их нежелание ограничивать свободу творчества. Но основная версия — политическое недоверие. Исполнителям военной тематики демонстративно повышали зарплаты. Деление на «белую и черную кость» мешало серьезной работе.
Против ученых объединились директор, партийная и профсоюзная организации, Харьковское управление НКВД, обком партии. Ученые беспечно отвечали насмешками на введение режима секретности и пропускной системы, Ландау и Хоутерманс крепили пропуска на спине. Одна из сотрудниц — к ошейнику собаки. Не зная, кем инспирированы нововведения, они жаловались на нового директора обкому.
И тут НКВД наносит удар. Арестован один из сотрудников Ландау — Моисей Абрамович Корец. Организовано дружное поношение его на собраниях и допросах. «Убедительное» обвинительное заключение. Когда в дело вмешались еще влиятельные Пятаков и Бухарин, советская юстиция так же убедительно обвинения опровергает. Харьковское управление НКВД и обком временно капитулируют и оставляют УФТИ в покое. Директором назначают Александра Ильича Лейпунского. Прежний директор и самые одиозные его сторонники уволены.
Но передышка оказалась короткой. Пятаков и другие покровители УФТИ расстреляны. Дни Бухарина сочтены. Управление НКВД берет реванш за свое поражение в деле Кореца.
Аресты следуют один за другим. Назову только знакомые имена. А. Вайсберг арестован, позже выдан гестапо вместе с Хоутермансом. К. Вайсельберг, Л. Шубников и три его сотрудника расстреляны к 20-летию Великого Октября. М. Корец пробыл в лагере до реабилитации в 1956 году. А. Лейпунский — в тюрьме два месяца. И. Обреимов — два года. Оба директора признаны невиновными по ходатайствам других ученых. За Ландау, взятого в Москве, просили Пётр Капица и Нильс Бор, и он «обошелся» ровно одним годом.
Во главе института поставили аспиранта. Разгром.
Формальные обвинения носят общий, неопределенный характер. Вечерние встречи и чаепития соседей рассматривались как совещания по выработке коварных планов…
Даже написанные собственной рукой «признания» тоном, стилистикой, лексикой, однообразием подтверждают уверенность в самооговорах. Некоторые обвинения смехотворны. «Путем искусственно создаваемых им склок создавал условия, исключающие возможность наладить работу…» «Травил путем провокаций и склок специалистов УФТИ, занятых оборонной тематикой». Заключения следователей шаблонны (и не смехотворны): «Как шпион и диверсант изобличается собственными признаниями, показаниями… Сознался: шпион, диверсант, вредитель».
Пытки еще не разнообразили. «…Произошло это в полночь на седьмые сутки моего конвейера (непрерывного допроса. — В. В.). Я боролся, пока хватило сил, но меня победили. Ничего, кроме капитуляции и признания, мне не оставалось», — вспоминал в своей книге Вайсберг. Льва Шубникова арестовали, когда его жена ждала ребенка. Затем возили к ней в роддом, угрожали арестовать и ее. Давить ЧК умела.
На что подняли руку, не задумываясь?! Где им было понять…
Урановый боеприпас
Вернусь к работе Лорена Грэхэма. Что побудило его заняться именно советской наукой? «Ученые… помещают объекты своих исследований в экстремальные условия. Изучая вещество при очень низких или очень высоких температурах или давлениях, разгоняя частицы материи до невероятных скоростей, убивая и расчленяя представителей фауны или флоры, исследуя поведение животных в условиях стресса…рассчитывают, что полученные при этом результаты окажутся информативными для познания природы вообще.
Историки и социологи науки находятся в совершенно ином положении. Объект их исследований — сама наука, однако они… не располагают возможностью помещать ученых и научный процесс в искусственно созданные и экстремальные условия для понимания того, как отреагируют первые и изменится последний… если бы такие экстремальные ситуации могли быть обнаружены в новейшей истории, то их рассмотрение позволило бы нам кое-что понять о науке».
Обнаружили, изучили. Первые выводы: понеся огромный урон, советская наука выжила, сохранила передовые позиции в ряде направлений. Сокрушило ее последующее падение финансирования. Необходимо тщательно изучить этот трудный опыт, заключает Грэхэм.
В одном из рассказов Рэя Брэдбери человек, посетивший далекое прошлое, случайно убивает бабочку. Возвратившись, он обнаруживает, что на его времени заметно сказался ничтожный эпизод из прошлого. Рассказ ироничен. Однако нам не дано оценить истинное значение и более заметных событий истории, которая, как известно, не имеет сослагательного наклонения. Разве что подумать о вариантах, различных сценариях.
Ряды «уфтинцев» поредели, условия их работы ухудшились. И всё же под руководством чудом не арестованного и принявшего советское гражданство немца Фридриха Ланге в 1940 году были поданы заявки на создание «уранового боеприпаса» большой разрушительной силы и на методы обогащения урана. Еще до этого СССР имел всё для создания ядерного оружия. И было еще одно важное по сравнению со всем прочим миром «преимущество» — возможность не считаться со своим народом. Никакие жертвы для партийных бонз не значили ничего. Впоследствии это проявилось в полную силу. Участник ядерных проектов с 1950 года М. П. Грабовский опубликовал воспоминания о своей молодости. При ликвидация частых на первых реакторах аварий юные и не очень юные энтузиасты оставляли вне опасной зоны приборы, фиксирующие набранную дозу облучения. Обман позволял им продолжать работу. Нет, не обман, а известная обычная практика. На комбинате по производству плутония полуфабрикат, конечный продукт и сам технологический процесс были «оружием массового уничтожения» персонала, детей, живущих и будущих, всех жителей «зоны». Не говоря уж о невозможности оттуда вырваться. А население соседних деревень? А зэки, добывавшие урановую руду?
Каким бы путем пошел мир, если бы СССР развернул подобные работы в 1938 году? Может, это не мы у американцев, а американцы крали бы советские атомные секреты? Военные союзы приняли бы другие конфигурации? Простор для фантастов…
А страшный режим порождал страшные коллизии. После боевой молодости — солидная зрелость. В системе разработки ядерного оружия еще до конца войны на базе УФТИ была создана лаборатория № 1, снова превратившаяся в институт. Он получил новую прописку в загородных Пятихатках, построил свой поселок. На его базе создали закрытый факультет университета. По инициативе Курчатова Кирилл Дмитриевич Синельников в 1944 году восстанавливает институт, становится его очередным директором и открывает два новых направления — разработку материалов для строительства реакторов, а позже — изучение физики плазмы и перспектив управления термоядерными реакциями. Но большей частью ядерная физика перешла в Дубну и Серпухов.
В УФТИ разработали серию ускорителей протонов и электронов. Последний (на 1970 год) такой «прибор» мне случилось видеть. В классе ускорителей он был сравнительно небольшим, но персонал вдоль него перемещался на велосипедах.
Постепенно от УФТИ отпочковались новые институты. Почти все разработки были закрытыми. Думаю, пионерские работы остались позади. А так — будто всё прилично… Много корпусов, много направлений, много тем… И, бесспорно, определенные успехи…
Виктор Водкин, San Jose