Председатель Следственного комитета России доктор юридических наук профессор, заслуженный юрист РФ генерал юстиции Александр Бастрыкин высказал свое мнение о Едином государственном экзамене, охарактеризовав его как пытку для молодежи. Спорить относительно признаков пытки не могу, но не думаю, что этот термин генерал-профессор употребил в строго юридическом смысле, скорее — в эмоциональном.
В противном случае ему по долгу службы следовало бы потребовать немедленного запрета этой формы экзамена, поскольку пытки на территории Российской Федерации законодательно запрещены. И вообще, прозвучало это в контексте пожелания возврата к старой доброй советской модели, обеспечившей стране, по его мнению, мировое лидерство в сфере образования, и не только школьного. Насчет «лучшего в мире» образования времен СССР вопрос сам по себе дискуссионный, но это тема для отдельного разговора. Лично я, имея опыт учебы и работы в советской школе, утверждать это не возьмусь.
Казалось бы, что-либо добавить к уже сказанному о Едином государственном экзамене просто невозможно. История ЕГЭ насчитывает в нашей стране вполне солидные двадцать лет, если считать его началом 2001 год, когда в порядке эксперимента экзамен в этом формате был проведен по восьми предметам в пяти субъектах РФ. Эксперимент был признан настолько успешным, что в Закон об образовании его внесли в качестве единственно возможной формы школьной аттестации, а также вступительного экзамена в вузы. Произошло это тоже не вчера — в 2009 году, и в ныне действующий ФЗ-273 «Об образовании в Российской Федерации», принятый в 2012 году, ЕГЭ перешел именно в таком качестве.
И все эти двадцать лет продолжается, с большей или меньшей напряженностью, дискуссия о целесообразности единого экзамена, смысле его проведения, а также воздействии на всю сферу образования, как среднего, так и высшего. Аргументы за и против ЕГЭ высказывались многократно. Его сторонники, как правило, указывали в качестве главных достоинств возможность поступления в ведущие вузы страны абитуриентов из провинции, а также решение с помощью ЕГЭ проблемы вузовской коррупции при поступлении. Оппонентами же отмечались механистичность этого формата, его нацеленность на заучивание определенной информации, а также возможность успешной сдачи ЕГЭ путем простого угадывания ответов.
Многолетнее противостояние завершилось победой ЕГЭ, с чем пришлось смириться даже самым яростным его противникам, однако дискуссия на этом не закончилась. Многочисленные скандалы, связанные, как правило, с утечкой информации и несоответствием результатов сдачи ЕГЭ фактическому уровню знаний студентов-первокурсников, добавляли аргументов его противникам; ежегодно публикуемая официальная статистика результатов укрепляла уверенность сторонников, подтверждая правильность курса на стандартизацию и унификацию в масштабах страны как всего школьного образовательного процесса, так и его финальной стадии — выпускных экзаменов в школе и вступительных в вузы.
Провальные результаты, например, 2014 года объяснялись, в полном соответствии с традицией, исключительно недоработкой учителей. ЕГЭ превратился в часть ГИА (Государственная итоговая аттестация), обзаведясь «младшим братом» — Основным государственным экзаменом (ОГЭ), предназначенным для аттестации за курс основного общего образования. Дети, закончившие 9-й класс, сдают своего рода «ЕГЭ-лайт», получая представление о том, что их ждет по окончании школы. Задания появившихся пять лет назад Всероссийских проверочных работ (ВПР) построены по тому же принципу, что и в ЕГЭ; они также призваны приучить школьников к формату экзамена, который им предстоит сдавать по окончании школы. В условиях пандемии система обзавелась еще одним клоном ЕГЭ — Государственными выпускными экзаменами (ГВЭ).
Главная претензия, которую сегодня предъявляют к ЕГЭ: с его введением детей в школе перестали учить. Доля правды в этом, полагаю, есть. Декларируемая цель школьного этапа образования — собственно образование и воспитание гармонически развитой личности — по факту реализуется в виде подготовки, причем со всё более раннего возраста, к итогу — выпускному ЕГЭ. Причем он же и вступительный экзамен в вуз, а значит, как выражаются тестологи, это тест высокой ответственности.
Другими словами, результат ЕГЭ определяет всю дальнейшую жизнь выпускника. Разумеется, существует процедура пересдачи, однако на бытовом уровне ЕГЭ воспринимается именно так. Основой планирования работы для учителя-предметника в 11-х классах стала не методически продуманная, проверенная практикой программа, а спецификация ЕГЭ на предстоящий учебный год. Всё, что в этом документе не упомянуто, можно пропустить, поскольку контролировать эти знания не будут, а времени на подготовку всегда не хватает. Правда, через год спецификация изменится, и пропущенные темы, весьма вероятно, придется изучать, втиснув их каким-то образом в планирование — например, убрав оттуда то, что раньше было необходимо, а в новой спецификации отсутствует. Особенно неудобно получается в тех случаях, когда тот ли иной материал изучается, допустим, в 9-м классе, а сдавать его предстоит после 11-го. Или не предстоит, поскольку в данном конкретном году эта тема в спецификации ЕГЭ и ОГЭ не фигурирует.
Единый государственный экзамен полностью переформатировал школьный процесс, установив безусловный приоритет механизма контроля над его содержанием и сущностью. Для этого потребовались годы, поскольку школа как была, так и осталась системой весьма инерционной. Однако годы эти прошли, и результат проявился, став доступным для анализа и оценки. В сущности, произошла элементарная подмена цели средством. Контрольный инструмент, экзамен, превратился в цель работы учителя — не ЕГЭ для школы, а школа для подготовки к ЕГЭ.
При этом коррупция, вопреки ожиданиям, не исчезла. Она просто перешла на другие рельсы. Поступить абитуриенту из провинции в ведущие вузы на популярные специальности также легче не стало, поскольку появились внутренние экзамены. Да и понятие «единый» в значительной степени утратило смысл, после того как в процедуре проведения экзамена появились аудирование (говорение) для иностранных языков, а также итоговое сочинение с оценкой «зачет-незачет» в 10-х классах с проверкой, неизбежно субъективной, силами тех же учителей. Как сформулировал в свое время ныне покойный Александр Абрамов, математик, член-корреспондент РАО: «„Е“ исчезло, осталось только „ГЭ“». ЕГЭ по математике, кстати, первым перестал быть единым, разделившись на два уровня: базовый и профильный.
Так прав или не прав глава СК Бастрыкин, предлагая отмену «пыточного» экзамена и возврат к советской системе образования? Полагаю, не прав. Стрессом для выпускников является любой экзамен, в какой бы форме он ни проводился. В случае ЕГЭ львиная доля стресса возникает не из-за самого экзамена, сложности заданий или оформления бланков, а еще до того, как сдающий его выпускник оказывается в аудитории. Весьма недружелюбный полицейский кордон у входа в ППЭ (пункт приема экзаменов), металлоискатели, изъятие гаджетов, грозные предупреждения насчет санкций за попытки списать и прочие сопутствующие процессу режимные мероприятия для детской психики зачастую непосильны. Но не сам ЕГЭ тому причиной, а гипертрофированное значение надзора и контроля, всё та же подмена цели и смысла проведения экзамена формой, в которой он проводится.
Я бы сказал, что у сегодняшнего ЕГЭ «недружественный интерфейс». Смартфон позволит человеку найти ответ в Интернете? А для чего в аудитории и в коридорах дежурные наблюдающие? Да и заблокировать интернет в ППЭ вполне решаемая задача. На случай же необходимости экстренной связи — для вызова скорой помощи, например, — существуют обычные кабельные телефоны в учительской, у секретаря директора, в кабинетах директора и его заместителей. А уж отследить попытку воспользоваться классической бумажной шпаргалкой вообще не проблема для сколько-нибудь квалифицированного учителя. Никем пока не доказано, что экзамен в классической, устной или письменной, форме вызывает больший или меньший стресс, чем ЕГЭ. Сравнительные исследования такого рода, насколько мне известно, не проводились, во всяком случае серьезных публикаций на этот счет лично мне не попадалось, а несерьезные по большей части ограничиваются бездоказательными утверждениями в пользу той или другой формы на основе пары-тройки примеров.
«Хуже ЕГЭ может быть только его немедленная отмена». Это утверждение в разных формулировках я не раз слышал от коллег, чье мнение считаю профессионально значимым. Это учителя с многолетним опытом непосредственной работы с детьми, в том числе и подготовки их к экзаменам: переводным, выпускным и вступительным. Совершенно с ними согласен. Хорошо это или плохо, но сегодняшний ЕГЭ — стержень, на котором держится вся современная школа. Можно сколь угодно долго вскрывать недостатки и бичевать вредоносные последствия его введения, но удаление из конструкции стержня, на котором она держится, приведет к гарантированному разрушению структуры и, как следствие, краху системы школьного, а вместе с ней и всего остального образования.
Не будем забывать, что «егэизация» школы, несмотря на всемерную ее государственную поддержку, потребовала многих лет не только из-за сложности самого экзамена и организации его проведения, но и в силу упомянутой уже высокой инерционности системы школьного образования. Рассчитывать на скорый и безболезненный возврат к прежнему не приходится, даже если соответствующее политическое решение было бы принято.
Известная триада качеств «быстро/дешево/хорошо», из которой реализовано одновременно может быть не более двух составляющих, дает возможность предположить вероятные варианты реформы системы в случае принятия такого решения. Учитывая весь предшествующий опыт, наиболее вероятным сценарием будет «быстро и дешево», поскольку именно так решаются проблемы школы в подавляющем большинстве случаев.
Если же учесть принципиальную невозможность быстрого реформирования школы, о чем было сказано выше, остается только одно, наиболее вероятное, последствие возврата к образовательной системе давно не существующей страны — «дешево». Да и то под большим вопросом. Что же касается пыток, полагаю, ничего страшного не произойдет, если отменить «пыточный» формат сдачи ЕГЭ.
Леонид Перлов, учитель, почетный работник
общего образования РФ (г. Москва)