О взаимосвязи гуманитарных и точных наук и специфике исторического знания мы беседуем с кандидатом исторических наук, доцентом кафедры истории идей и методологии исторической науки факультета истории НИУ ВШЭ Дмитрием Добровольским. Беседовала Надежда Некрасова.
— Первый вопрос — является ли история наукой?
– Вопрос в том, какое из множества определений науки мы используем. И от этого зависит ответ, причисляем ли мы историю к науке или нет. Некоторые думают, что наука – это индуктивное знание, которое выводится из серии наблюдений, опытов. Их обобщают, и строится некое «здание» из этих опытов. Если исходить из этого определения – тогда история решительно не наука. Невозможно в истории добиться очень важного признака всякого эксперимента, а именно его корректности.
В истории всегда заведомо будет не хватать, например, статистического материала. Сколько было русских царей из династии Романовых? Чтобы высказать утверждение «Россия при Романовых.» надо иметь Романовых штук 30-40 и желательно иметь контрольную группу – Россию при царях – Голицыных или, например, Россию при царях – Трубецких. Тогда утверждение про Романовых будет корректным. Но это же никак невозможно.
С другой стороны, уже Карл Поппер предложил другой критерий научности. Это возможность опровержения научных высказываний. И с этой точки зрения история – абсолютная наука. В истории с чем-чем, а с фальсификацией, т.е. с доказательством того, что некая историческая концепция неверна, никогда проблем не возникает.
— Итак, история — это наука. точная ли наука история?
– Опять неоднозначное слово – «точный». Это такая метафора и такой термин, который много где может использоваться, и в зависимости от того, где используется, приобретает разные значения.
— Точная — сразу ассоциируется с математикой…
– Когда мы говорим, что математика – это точная наука, мы делаем это просто по привычке, а сущность математики, видимо, в другом. Математики пользуются аксиоматическим методом, который ни в каких других науках, по большому счету, не применяется. Насколько я понимаю, они придумывают некоторые объекты, которые определяют, а потом смотрят, как эти объекты можно между собой скомбинировать и дает ли это комбинирование какие-нибудь забавные свойства. Если оно дает некие забавные свойства – из этого рождается новая математическая концепция.
При этом математику всё равно, имеет ли его концепция какой-либо выход на действительность, достаточной действительностью является то, что он это придумал, определил и дальше использует, а основным критерием правильности использования является то, что рассуждения остаются логически непротиворечивыми, опять-таки в рамках того, как определена непротиворечивость. Так строить научные утверждения можно только в рамках ограниченного количества наук, которые традиционно называются точными.
В истории научные утверждения строятся по-другому. История – наука, но не точная. Либо гуманитарная, либо социальная. Скорее всего, гуманитарная.
— А какие науки называются гуманитарными?
– Гуманитарные науки и их специфика выделяются по критерию метода. Распространенное заблуждение, что историк оперирует фактами. Историк не оперирует фактами ни в коем случае! Историк оперирует тем, что называется исторический источник. Исторический источник, это, очень грубо говоря, вещь, которую какой-нибудь человек зачем-нибудь сделал. Историк пытается понять, зачем сделано, зачем сделано именно так, а не по-другому, а потом результаты своего понимания обобщает и говорит: «Вот, в этой стране, в такое-то время были такие-то люди, хотели того-то там и совершали такие-то действия».
— Слово «вещь» неожиданное, на самом деле. Мы ведь привыкли, что историки оперируют документами, рассказами, в общем, текстами.
– Здесь «вещь» как родовое понятие, а вообще, конечно, источники бывают самые разнообразные: вещественные, изобразительные, устные, ну и письменные тоже. Даже больше можно сказать: письменные источники – это лишь небольшая часть источников. Просто так наука развивалась, что историки работают больше всего именно с письменными источниками. С летописями, например.
— Да, летописи это очень известный источник. Расскажи, что это за источник такой — летописи, почему ты стал ими заниматься. Прежде всего, что такое летописи?
– Летописи – это повествование об истории, которое состоит из отдельных статей, как правило, по принципу одна статья за один год. Обычно русская летопись начинается с рассказа о сыновьях Ноя, который плавно переходит в рассказ о Вавилонской башне, а этот рассказ нужен затем, чтобы в конце сообщить, что после вавилонского столпотворения образовалось 72 языка, один из которых принадлежал славянам, которые «сели на Дунае». Ну и дальше уже про историю славян.
Первые летописи появились как минимум в XI веке, первые сохранившиеся датируются XIII веком. Основной корпус летописных текстов до нас дошел от XV-XVI веков, а заканчивается летописная традиция по большому счету в XVI веке, хотя в провинции, на периферии летописи писали чуть ли не до XX века, и поэтому они имеют большое воздействие на русскую культуру, это один из характерных ее признаков.
Есть как минимум три причины изучать летописи.
Первая причина в том, что допетровская русская история в значительной степени сформирована тем, что нам сочли нужным написать летописцы, тем, как они сконструировали эту историю. Это предъявляет нам очень высокие требования к пониманию того, кто такой был летописец. Мы должны обладать знанием, кто писал летописи, сколько их было человек, каких взглядов они придерживались, какие книжки читали.
Вторая причина – ведение летописи, судя по всему, имело большое значение для самой Древней Руси. Похоже, свои летописи были, как минимум, во всех крупных городах – Киеве, Владимире, Новгороде.
Третье обстоятельство: летописи – это очень нетипичный вид исторических источников. В западной и византийской традиции историописание делилось на много жанров – были хроники, всемирные истории, анналы, а у нас всё это оставалось в синкретизме, три в одном, грубо говоря. Отдельно от летописи живет только жанр всемирной истории – его представляют хронографы и палеи. А всё остальное историческое мышление русского средневекового человека интегрировано в летописях.
— И какие основные проблемы возникают при изучении летописей?
– В древнерусской культуре, в отличие от современной, не требовалось от участников литературного дела четко разграничивать, что написали они сами, а что они взяли от предшественников. Все книжники рассматривали всё написанное как коллективное достояние: каждый желающий мог что-нибудь дописать к уже существующему тексту. В результате историк не может сказать – кто, что, когда, зачем написал. А должен.
Собственно, уже первые русские историки, В.Н. Татищев, например, пытались понять, где закончилась летопись одного автора, а началась другого? И этот вопрос так и будет сопровождать русскую историческую науку. Накоплен очень большой опыт решения этой проблемы, ей занимались многие историки, скажем – А.Л. Шлёцер, П.М. Строев, К.Н. Бестужев-Рюмин, А.А. Шахматов. Есть ряд довольно изящных построений. Шахматов, например, написал почти полную историю летописания с древнейших времен и до XVI века.
Но хитрость состоит в том, что большинство звеньев таких схем опирается на обратимые аргументы. Тот же Шахматов доказывает, что сказание о призвании варягов – это новгородская вставка в киевский текст. При этом он говорит: «Мы же знаем, что новгородцы всегда призывали своих князей, а значит, логично подумать, что они с самого начала воспринимали княжескую власть как результат призвания. А в Киеве не было призвания, поэтому киевлянин не мог написать текст о призвании варягов, не мог представить себе, как это – приглашать князя».
Но ведь понятно, что это догадка, а не аргументированная гипотеза. Да, новгородцы призывали князей в XII, XIII, XIV веках, но делали ли они это раньше? Источников, которые позволили бы ответить на этот вопрос, у нас нет, а значит, мы обречены гадать, придумывать.
Избежать такого гадания очень трудно, из-за нехватки источников, прежде всего. В конце концов, у каждого исследователя летописи рождается представление о том, как она должна выглядеть, по сути, он сам начинает писать летопись по своему вкусу. И конечно же то, что тебе нравится, ты стараешься отнести ко вкладу того летописца, который тебе наиболее симпатичен.
У меня есть любимый персонаж-летописец конца XI века, написавший, например, значительную часть рассказа об ослеплении Василька Теребовльского в 1097 году. Он действительно был очень ярким литератором, у него текст насыщен всякими риторическими приемами, текст очень красивый, богатый на синонимы, некоторые фрагменты можно описать как стихотворные. Но хотелось бы придумать некий формальный способ описания – что такое этот уникальный стиль, чтобы его уверенно опознавать, и так «найти» хотя бы одного летописца.
— И какие же есть пути решения этой проблемы?
– Путей много, один из них, кстати, приводит историю к сотрудничеству с математиками, прежде всего, в плане статистики.
Математика полезна вот почему. Метод гуманитарных наук предполагает использование множества самых разнообразных языков. Математика устроена прямо противоположным способом, в математике нельзя менять язык по ходу решения задачи. Есть жесткие ограничения на введение понятий. Гуманитарию очень полезно посмотреть, как математики в таких условиях обходятся. Математика позволяет снять ту эмоциональную составляющую, которая присуща гуманитарным исследованиям. Если мы перестанем давать тексту себя увлечь, тогда мы и станем наукой.
Математические исследования внедряются в историческую науку уже долгое время, если говорить об СССР, то этот процесс начался еще в 1960-е годы.
К летописям, в частности, есть два математических подхода. С одной стороны, можно анализировать летописи в плане содержания. Российский историк Д.В. Деопик, например, занимается изучением древнекитайских летописей на предмет того, какие события там описываются, сколь часто появляются известия о союзах, войнах, перемириях, кто с кем воюет, дружит и т.д. А потом, на основании этих наблюдений строится динамика развития общества, ищутся какие-то структуры.
Второй подход состоит в том, чтобы попытаться на языке цифр выразить особенности стиля того или иного конкретного летописца. Можно предположить, например, что «Повесть временных лет» написана действительно Нестором-летописцем, сравнить ее стиль со стилем текстов, которые явно принадлежат перу Нестора Печерского (это «Житие Феодосия Печерского» и один из вариантов «Жития Бориса и Глеба»), статистически описать, какие языковые конструкции встречаются и как часто, приложить эти картинки друг к другу и выяснить, Нестор или не Нестор написал «Повесть временных лет». В таком ключе изучали летописи авторы сборника «От Нестора до Фонвизина» под редакцией Л.В. Милова.
Мне интересно выявить особенности текста, которые будут встречаться лишь в каких-то летописных статьях, так, чтобы можно было сказать, что эти статьи написаны не таким стилем, как следующие. От этого легко можно будет перейти к тому, что здесь автор один, а там другой, и попробовать вывести портрет этого автора, а в самом идеальном состоянии приложить его к тем историческим персонажам, которые могли быть причастны к летописям.
Надо сказать, что пока не очень получается, потому что любое такое исследование требует очень большого количества материала, предполагает длинный корпус. А «Повесть временных лет» занимает в современном издании 100 страниц, в ней порядка 40 тыс. словоупотреблений, из которых порядка 5-6 тысяч – оригинальные слова. Необходимо найти слово достаточно частотное, часто употребляющееся, и, в то же время, использовавшееся только одним летописцем, а другими не использовавшееся. Вот такое слово, его появление в тексте будет надежным маркером, показывающим, что вот тут писал один человек, а там другой. Увы, такое, на самом деле, очень редкая удача, и именно из-за того, что текст короткий.
Можно попробовать придумать компьютерную программу и искать с ее помощью какие-то более сложные связи. Например, пары слов, встречающихся вместе, или, наоборот, слова, которые никогда рядом не употребляются. Это может оказаться подсказкой. Хотя может и не оказаться.
— А в чем социальная функция изучения летописей? Чем это помогает в понимании истории России?
– Дело в том, что мы очень любим ссылаться на Древнюю Русь как на исток современной российской культуры. Но чем больше читаешь летописи, тем яснее становится, что наше представление о Древней Руси, мягко говоря, не вполне точное. Вот мы, например, на автомате говорим, что Русь была православной. Но у летописцев были очень специфические представления о религии.
Скажем, во многих летописях при описании крещения Владимира излагается Символ Веры. Но в этом Символе Бог-Отец оказывается подобосущен Богу-Сыну, а не единосущен, как решили еще на Никейском соборе. Этот текст, видимо, был написан в XI веке, но до XVI века летописцы уверенно переписывали столь вопиющую ересь, даже не пытаясь исправить. Есть ли у нас основания после этого говорить о православии как о стержне русской культуры, или как там теперь положено. Может быть, стержнем русской культуры было что-нибудь другое?
— Чем, кроме разработки математических методов в исторических исследованиях историку может быть полезна дружба с точными науками?
– Метод гуманитарных наук предполагает использование множества языков. Гуманитарий живет в пространстве, где много слов, языков, значений. Математика накладывает жесткие ограничения на введение и употребление понятий. Гуманитарию очень полезно посмотреть, как математики работают – например, пользоваться не текстом, а цифрами, присвоенными словам. Сразу увлечение красотой текста пропадает!
Математика позволяет снять ту эмоциональную составляющую, которая присуща гуманитарным исследованиям. Когда мыперестанем давать тексту себя увлечь, тогда мы, наверное, и станем наукой. Ведь почему история заслужила репутацию не науки? Первая проблема в том, что с точки зрения индуктивного знания история никакой индукцией не занимается. Вторая, более серьезная проблема-история очень любит эмоциональную составляющую, и от нее достаточно трудно избавиться.
Ярослава называем Мудрым – мы не прочитали этого в источниках, это эпитет Н.М. Карамзина, это издержки исторического языка, это традиция историков так относиться к языку. Мне очень не нравится, когда историю начинают описывать в категориях поэтики. Сразу начинают предъявлять истории те требования, которые предъявляются к рассказу. Рассказ должен быть занимательным, значит, когда говорят, что история – это тоже рассказ, говорят о том, что история должна быть занимательной. Тогда в ней должен быть Ярослав Мудрый, Святополк Окаянный!
— Владимир Красно Солнышко!
– Да! Эти эпитеты не отрефлексированы для нас, потому что они взяты из Н.М. Карамзина, С.М. Соловьева, В.О. Ключевского. А историку нужно как раз обладать инструментарием рефлексии. Математика, которая запрещает явно и откровенно придумывание эпитетов, наверное, дает нам такой инструментарий для рефлексии.
Полный вариант интервью читайте на сайте ТрВ-Наука