Российско-американский физик-теоретик Михаил Шифман, профессор Университета штата Миннесота (США), лауреат премии Дирака, рассказал Наталии Деминой о научно-популярных книгах, которые он выпустил за последние десятилетия.
— Вы автор нескольких научно-популярных книг. Какова история их появления?
— Я редко пишу книги, обычно лишь статью или главу. На то, чтобы одному написать целую книжку, у меня времени не хватает. Но я готовлю сборники воспоминаний — к которым пишу либо главу, либо расширенное введение, страниц на 80–100, — в которых собираю новые данные и факты, привожу либо свою точку зрения, либо свои воспоминания. Плюс привлекаю к работе своих коллег.
— Как появилась идея этой книги?
— Это произошло случайно. Из Франции приехал мой хороший друг Григорий Корчемский. Он тогда работал в Орсэ, а потом перебрался в Сакле, всё это рядом. И там же работал канадский математик Илон Варди, которому на глаза попались четыре-пять задач, которые были даны абитуриентам — кандидатам на «завал» — на приемных экзаменах на мехмате МГУ. Они были опубликованы в журнале Mathematical Intelligencer. Математики Александр Шень и Анатолий Вершик опубликовали там же две короткие заметки и привели краткие комментарии [2]. В основном там были только задачи.
Задачи были сложные, Илон Варди принялся их решать. Пока он ехал на электричке из Парижа в Сакле, он решал эти задачи. Постепенно он насобирал больше задач. Уже не помню сейчас, откуда он их брал. В общем, он сделал сборник задач с решениями (абитуриенты называли такие задачи «гробами»). А для того чтобы как-то оттенить ситуацию, сделал второй препринт, содержащий задачи с международной олимпиады, тоже с решениями.
Идея состояла в том, что те задачи, которые давались нежелательным абитуриентам на вступительных экзаменах в советские университеты, были либо такого же уровня, либо сложнее задач с международных олимпиад. Я прочел эти два препринта, посмотрел на задачи, все их я решать не стал, потому что для этого нужно было очень много времени. Некоторые я решил с грехом пополам, некоторые видно было, что решаются, но для этого нужно много времени…
В общем, меня эта история задела — я вспомнил все такие истории, как моих друзей заваливали при приеме в вузы, и решил сделать книгу. Для нее я написал введение, связался с людьми, которые были погружены в тему, и набрал много интересных материалов.
Мне рассказали и про то, о чем я не знал: что в конце 1970-х в Москве существовала «подпольная» математическая школа («народный университет») для тех, кого не приняли в хорошие институты — МГУ, Физтех и другие, — для тех, кто хотел учиться математике дальше. Эту школу организовала Белла Абрамовна Субботовская (1938–1982). Будучи профессиональным математиком, она пошла в школу, чтобы учить детей математике на высоком уровне. И организовала эти «курсы», которые проходили либо по вечерам, либо по воскресеньям — то в домах культуры, то у кого-то на квартире. И там было много евреев, естественно, кого еще из сильных людей тогда «отшивали». Это привлекло внимание КГБ.
Эту школу разогнали так: Белла Субботовская, на которой всё держалось, погибла. Слухи ходят, что ее нарочно сбили машиной. Это произошло ночью на совершенно безлюдной улице, где ездят редко. Никто это не расследовал. На похоронах речи были запрещены. После этого, конечно, школа развалилась, потому что всё держалось на ней. Несколько лет назад в Технионе (Израильский технологический институт в Хайфе. – Ред.) прошла мемориальная конференция памяти Субботовской.
Валерий Сендеров и Борис Каневский в 1980 году опубликовали небольшое эссе «Интеллектуальный геноцид» и перепечатали его в 10 или 15 экземплярах на пишущей машинке [4]. В этом эссе вообще не было никаких политических оценок или утверждений, выходящих за рамки математики. Там были задачи, которые они собирали у заваленных абитуриентов МГУ. Они собрали 30– 40 задач, с датой экзамена и фамилией экзаменатора. Несколько задач такого типа было с Физтеха.
В их статье была и пара советов о том, как с этим можно пытаться бороться. Никаких политических коннотаций там не было, но их арестовали в 1982 году. Валерий Сендеров провел пять лет в тюрьме и был освобожден досрочно только в 1987 году при Горбачёве. Он умер в 2014 году [5]. Борис Каневский отсидел три года. Сейчас он работает в Иерусалиме.
Когда-то, когда я работал над этой книгой, я разыскал в Москве Валерия Сендерова, мы с ним долго беседовали, он мне рассказывал, как детей заваливали на экзаменах. Это всё дела 1980-х годов, но я обнаружил, что нигде в Интернете текста этого эссе нет. На него много ссылаются, но текста нет. Более того, когда я пришел к Сендерову, он сказал, что у него тоже нет полного текста. Все его бумаги КГБ забрал при обыске.
Эссе мне все-таки удалось найти. В венгерском Центрально-европейском университете есть архив восточно-европейских документов. И еще такой архив есть в университете Бремена в Германии. Я написал в десять разных архивов, и только эти два архива мне ответили. Они прислали очень плохо читаемые копии, сделанные, наверное, уже с пятой копии. Эти копии были неполные, но, к счастью, неполными они были по-разному. Позднее архив общества «Мемориал» прислал мне кое-какие дополнительные документы на эту тему.
Соединив две копии статьи Каневского и Сендерова, мне удалось разгадать полный текст, я перевел его на английский язык и включил в книгу про «товарища Эйнштейна». Не знаю, опубликован ли он даже сейчас, 11 лет спустя. Такой была моя первая книга.
Я очень рад, что в недавно вышедшей книге «Любовь и математика» знаменитого американского математика Эдуарда Френкеля, который в свое время поступал на мехмат МГУ и прошел через эту мясорубку, есть глава с живыми воспоминаниями о том, как его заваливали (см. также [6]).
Потом прошло несколько лет, и — опять-таки, совершенно случайно! — мне в руки попала рукопись воспоминаний вдовы Феликса Березина Елены Григорьевны Карпель. Феликса, во-первых, я знал лично, я слушал его выступления в ИТЭФе. Во-вторых, он близок моему сердцу тем, что он был зачинателем суперматематики в мире. Все суперсимметричные теории в физике опираются на его суперматематику.
Он разработал специальное интегральное исчисление. Интеграл по комплексным грассмановым числам во всем мире называется «интегралом Березина». Судьба его тоже сложилась «не очень». В конце концов ему удалось попасть на кафедру высшей математики МГУ, но ни на какие конференции его не пускали, там он работал в изоляции. И потом в походе то ли на Камчатке, то ли в Магаданской области таинственно утонул или погиб, не знаю. Сама Елена толком не знает.
Официальная версия — плот перевернулся. Все, кто на нем был, выплыли, а он погиб. Судя по воспоминаниям Карпель, она с недоверием относится к этой версии, но мне трудно судить. Ее воспоминания очень трогательно написаны, просто за душу берут, и у нее отличное перо, хотя по профессии она медик. И тут я решил, что надо сделать сборник про Феликса Березина (1931–1980).
Я созвонился с Еленой, которая в тот момент жила во Франции, и она очень загорелась этой идеей.
Хотя прошло уже около 30 лет, она чтила память о муже, жила воспоминаниями о нем. И она стала мне всячески помогать — связала с друзьями Березина. Я перевел ее воспоминания, друзья Березина тоже написали. Один художник делал небольшие графические иллюстрации. Таким был мой второй сборник, под названием «Жизнь и смерть „изобретателя суперматематики“» (расширенная и дополненная версия книги на русском языке с предисловием М. Шифмана вышла в изд-ве МНЦМО в 2009 году [7]. — Ред.).
А совсем недавно я издал еще одну книгу, идея которой пришла ко мне так же случайно. К ней я написал предисловие в 100 страниц. Довольно много работал в архивах, особенно летом, когда я был в Германии. А получилось это так: мне привезли из Санкт-Петербурга брошюру, изданную в Институте ядерной физики в Петербурге, которую написал Виктор Френкель, сын знаменитого физика 1930-х годов Якова Френкеля. Виктор — профессиональный историк науки. Он много писал и про своего отца, он написал с Геннадием Гореликом книгу про Матвея Бронштейна [8]. Но книга, которую мне привезли, была издана очень небольшим тиражом типографией института, называлась она «Профессор Фридрих Хоутерманс: работы, жизнь, судьба» [9–10].
О немецком физике Хоутермансе (Friedrich Georg «Fritz» Houtermans, 1903–1966. — Ред.) я знал, во-первых, по науке: он был первым, кто предположил, что звезды светятся потому, что на них происходит термоядерная реакция. И потом с Робертом Аткинсом, известным британским астрофизиком и астрономом, они пытались сделать какие-то расчеты того, что происходит на звездах. Это было в самом начале 1930-х годов, когда только-только Георгием Гамовым был предсказан и рассчитан туннельный эффект. Их расчет был довольно примитивным, позднее его сильно усовершенствовал Ханс Бете (Hans Albrecht Bethe), лауреат Нобелевской премии по физике 1967 года, но они были первыми.
Кстати, Хоутерманс с Гамовым были друзьями; Фридрих учился в самом сердце зарождающегося «квантового мира» — в Гёттингене. Он был коммунистом — в те годы коммунистическая идея была очень популярна в среде западной интеллигенции. Он стал коммунистом еще в Австрии, где родился, был членом компартии Австрии, а переехав в Германию, стал членом компартии Германии в 1926 году. Про это мне удалось узнать немного больше, с помощью Российского государственного архива социально-политической истории (РГАСПИ), находящегося в Москве. Там хранятся документы Коминтерна, среди которых я нашел справку о «спецзаданиях» Коминтерна, которые выполнял Хоутерманс.
После прихода Гитлера к власти Хоутерманс понял, что ему срочно надо бежать из страны. Потому что он был таким активным коммунистом, что его бы тут же арестовали. Сначала он с семьей перебрался в Англию. Там ему работать не очень нравилось, а тут как раз туда в командировку приехал Александр Лейпунский, директор Украинского физико-технического института (ныне Харьковского физико-технического института).
В начале 1930-х Харьковский физтех только разворачивался, Лейпунского назначили директором. Молодой, наивный парень с большими ожиданиями светлого будущего хотел создать лучшую по тем временам в мире лабораторию. И первые несколько лет ему это удавалось. Туда приехал Лев Ландау, из Ленинграда приехали несколько очень сильных физиков. Он пригласил еще несколько сильных исследователей с Запада. Время как раз было подходящее — 1933 год, все коммунисты и евреи-физики бежали из Германии и Австрии, работать им было негде. Их можно было пригласить в СССР за недорого. Первым, еще в 1931 году, приехал австрийский коммунист Александр Вайсберг. Его назначили директором строительства опытной станции глубокого охлаждения. Таких станций в мире тогда не было.
Вайсберг был очень толковым техническим физиком. Перед тем как Лейпунский поехал в Англию, он посоветовал присмотреться в Хоутермансу. Лейпунский присмотрелся — и пригласил Хоутерманса в СССР. Фридрих приехал в начале 1935 года, и первые два года всё шло замечательно, он стал делать эксперименты, занимался ядерной физикой, обсуждал теорию с Львом Ландау, ему всё очень нравилось. Наступил 1937 год. Всех стали арестовывать. Сначала арестовали жену Вайсберга, потом его самого. Дошла очередь до Хоутерманса — его арестовали в декабре 1937 и отправили в тюрьму.
А дальше начался настоящий триллер. Или роман. Хоутерманс мотался по советским тюрьмам, конвейер допросов и пыток, он готовился к смерти. Однако в 1939 году был заключен секретный пакт между Берлином и Москвой, в рамках которого все немецкие коммунисты и евреи, которые спасались от гестапо в СССР, должны были быть выданы Германии.
— Ужас…
— Его выдали — в мае 1940-го отправили в Брест, и на мосту через реку Буг офицеры НКВД пожали руки офицерам из гестапо и передали его и еще несколько человек. Всего около 500 человек было передано в первые месяцы 1940 года. Дальше он попал в лапы гестапо, но с помощью влиятельных друзей был оттуда спасен. Историю его жизни можно рассказывать долго…
Виктор Френкель написал о Хоутермансе небольшую книгу. И мне она очень понравилась, я прочел ее за один вечер. Я решил: если она такая интересная, то почему о ней никто не знает? Единственное, что было тогда в английской литературе на эту тему, — маленькая заметка в 5-6 страниц в журнале Physics Today, которую написал Иосиф Хриплович [11]. Я проверил — больше в английской литературе ничего не было.
И я взялся за это дело. Книга называется «Физика в сумасшедшем мире» (Physics in a Mad World), там опубликован перевод книги Френкеля на английский и еще много чего. Я обращался в разные архивы, и мне удалось добыть довольно много документов, которых еще не было в открытом доступе, когда В. Френкель писал свою прекрасную книгу. И много фотографий.
Что мне еще помогло? Совершенно случайно оказалось, что жена Хоутерманса умерла совсем недавно, а последние годы жизни она жила недалеко от Миннеаполиса. Но осталась ее дочь, та самая, про которую написано, что двухлетней ее привезли в Харьков, и в воспоминаниях это всё описано. В Харькове у них еще родился сын Ян, и он тоже еще жив.
Я их разыскал, они показали мне свои семейные архивы, и в дополнение к государственным архивам я вставил в книгу еще и их воспоминания. Для меня эта работа была как хобби, обычно я занимаюсь этим по субботам и воскресеньям, когда не занимаюсь или, точнее, стараюсь не заниматься физикой. Этой книгой я занимался несколько лет — работа меня увлекла.
Сейчас я готовлю продолжение, которое будет называться «Вместе в сложные времена» (Standing Together in Troubled Times). Эта книга о жене Фридриха — Шарлотте Хоутерманс. В 1920-х годах она была студенткой в Гёттингене и была близко знакома со всеми великими зачинателями квантовой физики — от Нильса Бора до Роберта Оппенгеймера. Когда она попала в тяжелейшую ситуацию после ареста мужа, ее друзья как-то спонтанно образовали «общество» по ее спасению. Помимо уже упомянутых Бора и Оппенгеймера туда входили Альберт Эйнштейн, Джеймс Франк, Вольфганг Паули, Георгий Гамов и многие другие. Переписка Паули и Шарлотты сохранилась и будет опубликована в моей книге. Историкам науки об этой переписке ничего не известно.
— Получается, что Вы еще и историк науки!
— Меня не интересует абстрактная история науки. Меня интересуют судьбы людей, про которых я либо знаю по научным результатам, либо знаю их лично. Скажем, вторая часть книги «Физика в сумасшедшем мире» — это рассказ про физика-теоретика Юрия Гольфанда, который в начале 1970-х вместе со своим аспирантом Евгением Лихтманом открыл суперсимметрию и был незаслуженно забыт.
Михаил Шифман
Вопросы задавала Наталия Демина
1. You failed your math test, Comrade Einstein. Adventures and Misadventures of Young Mathematicians. Edited by M. Shifman.
2. Vershik A., Shen A. The Mathematical Intelligencer 1994. 16:4. www.lix.polytechnique.fr/Labo/Ilan.Vardi/mekh-mat.html (список задач И. Варди). Со статьями в The Mathematical Intelligencer можно ознакомиться по ссылкам: Shen A. Entrance Examinations to the Mekhmat; Vershik A. Admission to the Mathematics Faculty in Russia in the 1970s and 1980s.
3. Статьи о нем в нашей газете: Сендеров – борец с интеллектуальным геноцидом // ТрВ-Наука. № 119 от 25 декабря 2012 года.
«В его изложении математика была необыкновенно привлекательной» // ТрВ-Наука. № 119 от 18 ноября 2014 года.
4. Каневский Б. А., Сендеров В. А. Интеллектуальный геноцид. Экзамены для евреев: МГУ, МФТИ, МИФИ. М., 1980.
5. Интервью Н. Деминой с В. Сендеровым, включая видеозапись.
6. См. свежую аналитическую статью на тему заваливания на вступительных экзаменах: https://newtonew.com/discussions/evrei-matematiki-v-sssr
7. Воспоминания о Феликсе Александровиче Березине, основоположнике суперматематики. / Сост. Е. Г. Карпель и Р. А. Минлос; ред. Д. А. Лейтес и И. В. Тютин.
8. Горелик Г. Е., Френкель В. Я. Матвей Петрович Бронштейн. М. Наука, 1990. http://busecca.ru/book/69166.html
9. Френкель В. Я. Профессор Фридрих Хоутерманс: работы, жизнь, судьба. СПб.: Издательство ПИЯФ РАН, 1997.
10. См. также eduspb.com/public/books/byograf/houtermans.pdf
11. Khriplovich I. B. The Eventful Life of Fritz Houtermans // Physics 1992. Vol. 45. Is. 7, 29-37.