Подходит к концу 2019 год, и, мне кажется, всё сильнее ощущается его тесная связь с годом 1989-м, когда в течение очень короткого времени произошли гигантские, поистине тектонические сдвиги в мировой истории, в значительной степени определившие не только дальнейшую траекторию СССР/России, но и Европы и всего мира. Среди прочего они оказали огромное влияние на пути развития науки в нашей стране и в мире. Нынешние исторические и научные события у всех на виду и на слуху, но (особенно по контрасту с ними) есть очень сильное ощущение, что те события тридцатилетней давности всё еще не оценены и не осмыслены в достаточной мере. Поэтому хочется отойти немного в сторону и вспомнить, как это всё было, в особенности еще и потому, что мне посчастливилось оказаться в то время довольно близко к эпицентру многих событий и наблюдать их собственными глазами.
В ноябре 1988 года я получил извещение из Фонда Александра фон Гумбольдта в ФРГ о том, что мой исследовательский проект выиграл в конкурсе и представительная комиссия немецких профессоров присудила мне исследовательскую стипендию. Так что осенью 1989 года я собирался отправиться в Майнц, в Институт химии Общества Макса Планка, работать в группе Карла Хайнцингера.
1989 год был насыщен событиями. 15 февраля последняя колонна советских войск пересекла афгано-советскую границу, завершилась десятилетняя афганская война. В СССР тем временем уже разворачивалась первая в истории более-менее свободная избирательная кампания по выборам на Съезд народных депутатов. Сотрудники Черноголовского научного центра АН СССР принимали в этой кампании очень активное участие. После многих митингов нашими кандидатами на съезд стали А. Д. Сахаров от Академии наук и Ю. Н. Афанасьев — как депутат по Ногинскому избирательному округу, к которому относилась Черноголовка. Их выступления на съезде в мае теперь стали достоянием истории.
Тем временем в феврале — апреле 1989 года в Польше прошли переговоры «Круглого стола» польского правительства с «Солидарностью», среди активистов которой было значительное количество научных работников и интеллигенции. Исходом переговоров стали выборы 4 июня 1989 года, завершившиеся убедительной победой «Солидарности», что положило начало экономическим и политическим реформам в Польше.
Тем временем в апреле 1989 года Венгрия отключила ток через колючую проволоку на границе с Австрией, а в мае начала демонтировать и сами пограничные заграждения. Открытие границы не только облегчило венграм посещение соседней Австрии, но и открыло возможность немцам из ГДР бежать в ФРГ через Австрию. Знаменитая Берлинская стена еще продолжала существовать в ГДР, но в ней становилось всё меньше смысла. Только во время пограничного «Пикника дружбы» между венграми и австрийцами в августе 1989-го более 900 граждан ГДР, находившихся в Венгрии в отпуске со своими семьями, штурмом пересекли границу и отправились дальше на Запад.
Этот поток восточногерманских беженцев нарастал тогда буквально с каждым днем. Уже в августе 1989 года дипломатические представительства ФРГ в Берлине, Будапеште и Праге вынужденно прекратили прием посетителей из-за наплыва беженцев из ГДР, добивавшихся въезда в западногерманское государство. В сентябре 1989 года несколько жителей Восточной Германии перелезло в Праге через забор посольства ФРГ. Узнав об этом в телевизионных новостях, в Прагу ринулись тысячи восточных немцев в стремлении навсегда покинуть свою социалистическую родину. Они приезжали с маленькими детьми, с бабушками, со множеством чемоданов и карабкались через стену посольства как могли. Но «Бархатная революция» в самой Чехословакии началась несколько позднее, в ноябре.
В 1989 году дух стремительных исторических перемен буквально носился в воздухе и ощущался, казалось, всеми. Не случайно именно в июле 1989-го Френсис Фукуяма опубликовал свою знаменитую статью «Конец истории?», которая позднее была развернута им в целую книгу. В сентябре 1989-го в Южно-Африканской Республике президентом был избран Фредерик де Клерк, который начал ликвидацию системы апартеида в ЮАР. Он отменил многие расистские законы, после десятилетий заключения из тюрьмы был выпущен Нельсон Мандела. Однако в Китае в июне 1989-го были жестоко подавлены мирные студенческие демонстрации на площади Тяньаньмэнь. Глобальный мир, действительно, быстро менялся, хотя не все изменения выглядели многообещающе…
Как раз в конце сентября 1989 года я поездом отправился в ФРГ реализовывать свою Гумбольдтовскую стипендию. Вагон из Москвы шел только до Восточного Берлина, и для пересадки на поезд в ФРГ нужно было пешком пересечь границу. Это оказалось совсем не примечательным событием. Самой Берлинской стены я тогда даже не увидел. Переход на станции Фридрихштрассе был подземный, восточногерманский пограничник кинул на меня быстрый подозрительный взгляд, но молча поставил штампик в синий советский служебный паспорт. Утром я уже был на пути в Маннхайм, где предстояло два месяца изучать немецкий язык в Гёте-институте, прежде чем приступать к исследованиям в Майнце.
Западногерманский поезд несколько часов тянулся из Берлина по территории ГДР до границы с ФРГ, и вид из окна представлял собой сплошные ряды колючей проволоки по обе стороны железнодорожных путей. Изредка попадались заброшенные со времен войны полустанки и вокзальчики, на которых не было никаких остановок, но поезд проходил их особенно медленно, и на каждой платформе через 5–10 метров стояли гэдээровские пограничники с автоматами Калашникова наизготовку. Правительство по-прежнему пыталось предотвращать побеги граждан ГДР через границу на крышах вагонов.
Юбилейные торжества в ГДР 7 октября по случаю сорокалетия основания республики я наблюдал уже по телевидению в Маннхайме. М. С. Горбачёв приехал из Москвы поздравлять юбиляров, выступил там с речью и пообщался с восточными немцами, которые тысячами высыпали на улицы Восточного Берлина и хором скандировали: “Gorbi, Gorbi, hilf uns!” Почти сразу после его отъезда в ГДР тоже постепенно началась своя перестройка.
Тем временем в середине октября Фонд Гумбольдта пригласил всех вновь прибывших стипендиатов на ознакомительную встречу в Бохум. Фонд устраивает такие встречи три раза в год, чтобы помочь новым стипендиатам освоиться в Германии и ознакомить их с правилами и возможностями фонда. Там я обнаружил, что среди примерно полутора сотен новых стипендиатов есть и больше дюжины соотечественников. Мы, естественно, быстро перезнакомились. Сразу убедились, что, не сговариваясь, большинство решило приехать в Германию вместе с семьей. Это было очень нетривиальное решение. Ранее даже высокопоставленным командированным из СССР не позволялось ездить за границу всей семьей. На это нужно было особое очень специальное разрешение. Жена могла только на пару недель навестить мужа в научной командировке, если оная продолжалась более полугода. В 1989 году это ограничение было снято, и мы были одни из первых, кто воспользовался новой возможностью.
В перерыве заседаний к нам подошел возбужденный генеральный секретарь Фонда Гумбольдта Хайнрих Пфайфер и с восторгом сказал: «Представляете, вас здесь сейчас 17 человек из Советского Союза! В предыдущие десятилетия из СССР приезжало только 3–4–5 человек в год, а сейчас вас уже 17 человек всего за четыре месяца!» Еще через полгода на другой подобной встрече мы выяснили, что нас уже около 50, а еще через полгода — более 100. Фонд Гумбольдта уже не только с восторгом, но и с некоторым испугом наблюдал за мощным потоком сильных научных заявок из СССР, которые он не был в состоянии удовлетворить. Тогда ежегодное количество стипендий было специально увеличено с 500 до 600, чтобы удовлетворить этот очень квалифицированный спрос на исследовательские стипендии из СССР, обоснованный серьезными научными проектами.
А в конце октября 1989 года я, доучивая немецкий в Маннхайме, решил заранее съездить на свое будущее место работы в Майнц, благо добираться туда на поезде было всего около часа и можно обернуться за полдня после занятий. Договорились с Карлом Хайнцингером, что приеду 9 ноября после обеда. Из немцев в его группе работали только секретарша и два аспиранта из Баварии. Остальные были визитеры-стипендиаты из разных стран Восточной Европы: Ева Хавлицка из Лодзи, Габор Надь из Будапешта, Зденек Сланина из Праги. В связи с уже начинавшейся либерализацией научных контактов Восток — Запад как раз в это время на несколько дней приехали два профессора из Лейпцига, Рейнхолд Хаберландт и Зигфрид Фрицше. Собственно, я и попросился работать у Карла в группе, потому что давно знал, что венгры там часто работают, и из публикаций было понятно, что им позволяется считать в Германии на самом мощном в мире в то время суперкомпьютере CRAY, который для СССР был под суровым западным эмбарго. В надежде поработать на этой легендарной машине я и ехал в Майнц.
Но в тот вечер мы почти не обсуждали науку. Очень быстро за кофе и пивом разговор свернул на то, что происходит в наших странах. Изменения были настолько стремительными и всеобъемлющими, что прогнозировать даже ближайшее будущее никто не решался. Но в то же время все были уверены, что оно будет лучше, чем настоящее, и была полная уверенность, что каждый может поучаствовать и поспособствовать этим изменениям лично. Я с гордостью показывал портрет Ю. Н. Афанасьева в свежем номере Spiegel и рассказывал, как сам целый день агитировал за своего депутата накануне выборов на городском рынке в промозглом снежном мартовском Ногинске. Зигфрид рассказывал, как каждый понедельник вечером с начала сентября весь Лейпциг выходит на демонстрации с требованиями реформ и демократических свобод. Габор радовался, как хорошо и спокойно происходят важные перемены в Венгрии, и только сетовал, что в соседней Румынии очень плохо относятся к венгерскому национальному меньшинству, предрекая, что Чаушеску плохо кончит…
Поток восточногерманских беженцев через Австрию к тому времени еще более усилился, тысячи людей ежедневно пересекали границу Баварии, пешком, с семьями, с сумками и чемоданами, по уже заснеженным ноябрьским горным дорогам. Для их размещения близ границы срочно освобождались школьные спортзалы и казармы бундесвера, и правительство ФРГ в полной растерянности подумывало уже о введении чрезвычайных мер.
Домой в Маннхайм я вернулся только за полночь, включил телевизор, и тут только узнал, что Берлинская стена, наконец, приоткрыта, и тысячи восточных берлинцев моментально бросились проверять реальность этого события, часто прямо в пижамах и ночных рубашках…
К концу ноября закончился курс немецкого, и я переехал в работать в Майнц. Еще через две недели ко мне прилетела жена с двумя дочками. Началось наше совместное путешествие по странам и континентам, которое с тех пор уже не прекращается.
К самой Берлинской стене я попал только почти через год, когда в рамках исследовательской поездки по ФРГ, которую Фонд Гумбольдта организует для всех своих стипендиатов, мы оказались в Берлине всего за три недели до формального объединения Германии. Это был первый год, когда в рамках такой поездки можно было беспрепятственно заезжать не только в западные, но и в восточные земли. Несколько кусочков Берлинской стены, которые я тогда собственноручно отколол, до сих пор использую в качестве учебного пособия для студентов.
Недавно мне посчастливилось познакомиться с известным восточногерманским молекулярным биологом и гражданским активистом Йенсом Райхом, который сыграл чрезвычайно важную роль в общественных событиях 1989–1990 годов в ГДР, а в течение предшествующих двадцати лет вносил также значительный вклад в интеллектуальную подготовку произошедших в 1989 году исторических изменений. Наш разговор с ним о роли стены в жизни ученых и о роли ученых в судьбе стены см. по ссылке ниже.
Андрей Калиничев,
профессор Высшей школы горных наук и телекоммуникаций в Нанте (Франция), член редсовета ТрВ-Наука
Как мило. Что же он не остался в стране победившей демократии?
А Вы полагаете, то что мы наблюдаем и есть правовое государство с демократией?
Я полагаю, что надо честно свои цели объявлять, а не прятаться за лозунгами.
Да, да, правильно … почитайте, например, цели и задачи нашего уважаемого руководства. Хоть что то — кроме удвоения ВВП — выполнено? Да и то, пожалуй не в том смысле, как мы сглупу это понимали
К сожалению, действительно, на близком расстоянии трудно рассмотреть истинную суть событий. Китай, разогнавший демонстрацию на площади Тяньаньмэнь, стал второй экономикой мира (может быть, уже первой). Хотя это казалось тогда, как я понял автора, дикостью и варварством. Россия в виде СССР, с оптимизмом открывавшаяся миру, развалилась и растеряла свой потенциал (во всех смыслах). Страны Варшавского договора (воспринимавшие позитивно то, что с ними тогда происходило) стали придатками ЕС, живущими на дотации из Брюсселя (что с ними будет после 2020 года?). Да и ГДР, похоже, не очень-то сильно интегрировалась с ФРГ. Что нас ждет? К чему приведут события сегодняшнего дня?
Узнаем, лет через тридцать!
Всерьез считаете, что бывшие соцстраны «Варшавского блока» — сателлиты СССР — всерьез переживают из-за «потерянного величия» и в связи с тем, что «растворились в обычной Европе», резко подняв свой уровень жизни до «обычных» стран? (впрочем, они и в соцблоке все же жили получше и посвободнее, чем в СССР). А сделать «как было» им мешает «мировая закулиса»? Можно еще попереживать за Россию (хотя и тут уровень жизни возрос, но все же есть кому завидовать, да и курс на сворачивание свобод последних лет и снижение темпов развития явно обесценивает «сделанный выбор», но это уж вопросы к пришедшим к власти «едросам» и вялости гражданского общества).
Китай — вот действительно узнаем лет через тридцать. Во всяком случае, его достижения — явно не благодаря расправам на площади Тяньаньмэнь, а как раз благодаря отступлениям от коммунистической доктрины и переходу ко вполне тривиальному капитализму под номинальным руководством компартии, которой до определенного момента хватало способности самообновляться (чего в норме не было и нет в России). Теперь коммунистическое прошлое их догоняет — верхушка все же окостеневает, темпы развития снижаются, вылезают все проблемы репрессий на окраинах и т.п. Как ни странно, демократии со сменяемой властью, политической конкуренцией и приматом закона над идеологией оказываются в современном мире более стабильными.
Разве я сказал, что страны Восточной Европы переживают и испытывают ностальгию? Нет. Я только сказал, что перестав быть сателлитами СССР они стали влились в противоположный лагерь (причем понять, где лучше, в действительности трудно; сегодня здесь, завтра там). Про резко улучшившийся уровень жизни. Конечно подняли, индивидуально, выехав в Западную Европу (до такой степени, что Великобритания вновь стала страной с преобладанием католиков благодаря полякам и литовцам). И до сих пор у них эта тенденция сохраняется, выехать из своих стран с «резко поднятым» уровнем жизни. А что подняли их страны в целом — так это спорный вопрос. На мой взгляд, стало хуже. Работы меньше, возможностей стать квалифицированным специалистом тоже. Молодежь стремится выучиться и либо сразу уехать, либо устроиться в крупную международную компанию и через нее покинуть свою страну, в которой так резко вырос уровень жизни. Китай. А что такое коммунистическая доктрина? Коммунистическая доктрина не мешала СССР иметь высокие темпы экономического роста в 50-60-е гг. Затем наступил спад, к сожалению (по-моему), приведший к развалу страны и скатыванию фактически в нищету. Может, в Москве или Питере и стало лучше, но в остальной России. Про бывшие республики и не говорю. По-моему, все провалились по всем показателям. Про догоняющее коммунистическое прошлое, извините, не понял, к чему это, разъясните, пожалуйста, каким образом указанные Вами проблемы порождаются именно догоняющим коммунистическим прошлым? Малая способность элит к самообновлению. Это общая проблема, общечеловеческая я бы сказал. Стабильности демократий. Мне думается, здесь Вы не договариваете, что сегодняшняя стабильность демократии является именно сегодняшней. Останутся ли демократии таким же стабильными в будущем, зависит от обстоятельств. Способна ли демократия справиться с серьезными кризисами? В конце концов демократические Афины были побеждены отнюдь не демократической Спартой. Про сменяемость элит. Приведите примеры, пожалуйста. Примат закона над идеологией. В целом Вы правы, потому что всегда можно принять закон, чтобы он соответствовал «правильной» идеологии. Я хотел бы знать, какие законы… Подробнее »
Да, «закон» закону рознь, тут Вы правы. Общее место, что и у нацистов были свои «законы». Но мы все же понимаем, о каких правах и о каком законодательном устройстве идет речь.
Печали по поводу того, что в бывших соцстранах все же не живут в целом лучше капстран и что самые умные «разбегаются»… Ну, это естественно. Нельзя десятилетиями «куролесить» и насиловать общество, а потом чтобы так получилось, будто всего этого не было. Требуется какое-то время, чтобы залечить раны и как-то нивелировать разницу. И это не повод навсегда оставлять «как есть». Какое-то время будут теперь печалиться, что из Украины, РФ и Прибалтики «бегут» в Польшу и Чехию. Или из бывших окраин в Россию. А так важнее всего, чтобы индивидуально люди были более счастливы, куда бы они не перемещались. Сознанием все же наделены в этом мире личности, а не территории…
https://www.factograph.info/a/30260119.html
30 лет падению Берлинской стены: пути стран Центральной и Восточной Европы
Кстати о примате закона:
https://www.rosbalt.ru/world/2019/11/19/1814018.html
Я полностью поддерживаю данного оратора. Действительно, все тогда радовавшиеся и стремившиеся в светлое демократическое завтра оказались у разбитого корыта. А Китай наоборот сильно поднялся. Надо ещё помнить, что уровень жизни растёт и просто в силу научно-технического прогресса. Например, в кайзеровской Германии он быстро рос, несмотря на большие проблемы с демократией. Насколько помню, за последние 30 лет только в трёх странах ВВП на душу населения упал, и серди них первое место занимает Украина, а ещё там есть ЦАР. Для потоков миграции и мироощущения важен не сам по себе прогресс, а прогресс относительно других, в первую очередь — соседей. И здесь у нас большие проблемы, как и у всех восточноевропейских стран, а вот у китайцев всё очень неплохо.
Задумайтесь о том, как там в Северной Корее и на Кубе, где старались вообще ничего не менять (хотя какие-то запоздавшие реформы все равно идут)… Или Венесуэла или другие, чересчур переигравшиеся с «социализмом» и «антиимпериализмом».
Ну а у китайцев так или иначе не все в ажуре. Да, экономическое чудо десятилетиями, но система достаточно жесткая, на части территорий фактически тоталитарная антиутопия, проблемы с элементарными свободами на всей территории и неясные перспективы в связи с замораживанием ротации высшего руководства. Плюс торговые войны и территориальные споры.
Замораживания высшего руководства часто бывает, когда система в тупике. Сохраняется только «если не шевелиться». Примерно как у нас при Брежневе, потому то его элита и держала до упора. А у Китая масса еще внутренних системных противоречий, не считая экологических и диких популяционных диссонансов. Не исключаю что — если тронуть, то посыпется.
«Судя по графикам Клаасена, из числа развитых стран только в скандинавских государствах уровень поддержки демократии так же высок, как соответствие их политической системы демократическим стандартам. В большинстве англоязычных государств с самой демократией проблем нет, а с ее одобрением — есть.»
https://meduza.io/slides/sovremennaya-demokratiya-teryaet-populyarnost-ee-vse-chasche-ispolzuyut-diktatory
Современная демократия теряет популярность. Ее все чаще используют диктаторы Главное из исследований политологов и социологов за последний год
08:00, 13 ноября 2019 Источник: Meduza
Что очевидно, так это колоссальные потери человеческого капитала (во всех самых широких смыслах) в современной России по сравнению с позднесоветским временем, включая, например, «доверие», о котором тоже писал Фукуяма.
Да, Вы правы — ограда из колючей проволоки рухнула; лагерники, кто порезвее, разбежались — колоссальная потеря человеческого капитала. Бывший комендант Собибора к Вам бы присоединился
Есть, однако, и противоположное мнение, что никакого человеческого капитала вовсе не было:
https://www.rosbalt.ru/russia/2019/11/08/1812090.html
Кстати, бывший комендант и к этому мнению присоединился бы тоже … Какой там капитал, о чем вы? Ценность их не велика, вполне заменимы из следующего эшелона, и качество как рабов не ахти.
«Годовщина падения Берлинской стены — повод не для празднования, а для мрачного и давно назревшего анализа.»
https://inosmi.ru/politic/20191111/246195430.html
Угу, поболее бы нам по планете разных стен, и автоматчиков, расстреливающих пытающихся их перелезть. Чтобы побольше было как на любимой зоне! Вот тогда долгожданный порядок и наступит.
Но ведь и действительно с тех пор стен стало больше.