Из физики в биологию
Силард в 1946 году был вынужден оставить исследования в сфере ядерной физики и решил тогда же обратиться к биологии. Интерес к этой области науки у него возник еще тогда, когда он, покинув Германию в 1933 году, оказался в Англии. В одном из интервью он отмечал, что ему нравится такая физика, когда сегодня можно задумать эксперимент, а завтра провести его. Так было в начале эпохи рождения нейтронной физики в 1934–1935 годах — тогда он мог с компактным источником, содержащим небольшое количество бериллия, смешанного с радием, проводить исследования. После войны он посчитал, что решение проблем в биологии становится более привлекательным, чем в физике. Особый его интерес вызывала микробиология — совсем новая отрасль науки.
Силарду было 48 лет — вполне солидный возраст для ученого. Однако в одном из интервью он называл себя «юным в биологии» и продолжал: «Мы ярче, когда мы моложе; нам также свойственно непредвзятое видение при встрече с новой проблемой… Если тайна природы существует, она должна быть объяснима. Это то, что современные биологи привнесли в биологию, и чего нет у классических биологов. Последние часто испытывают удивление от явления природы, но у них нет ощущения, что их долг — предложить этому какое-то объяснение. Им недостает веры в то, что факты являются объяснимыми, и такая вера приводит к настоящим открытиям в биологии».
Силард упоминал, что ему не нравится работать в одиночку, в частности, потому, что работать руками у него не очень получается. Он начал сотрудничать с молодым исследователем в области физической химии Ароном Новиком из Аргоннской национальной лаборатории1, который так же, как и Силард, участвовал в Манхэттенском проекте. Силард работал в Институте радиационной биологии и биофизики в Чикагском университете, а затем стал профессором биофизики в Институте ядерных исследований Энрико Ферми в Чикаго.
Когда впоследствии Силард встретился в Москве с Игорем Таммом, тот у него спросил: «Сегодня все знают, что биология интереснейшая область науки и что физикам стоило бы заняться биологией. Но как вы узнали об этом в 1945-м?»
На этот вопрос Силард отвечал одному из журналистов так: «Это не очень сложно. Это зависит не столько от ума, сколько от характера. Если вы не считаете себя глупым, то увидите множество вещей, которые не могут видеть другие, потому что предпочитают считать себя глупыми… Мне было 47 лет, и я допускал наличие определенного риска».
Говоря относительно возможных способов вхождения в новую научную сферу, Силард упоминал, что лично ему помог один из летних курсов, касающихся бактериальных вирусов, в одной из биологических лабораторий. И после этого он начал сам экспериментировать.
Силард считал, что биология еще не достигла той стадии, на которой уже находилась к тому времени физика, — когда накоплено достаточно знаний, и ученый способен, сидя в ванне и мысленно оперируя хорошо известными фактами, обосновывать новую теорию. В биологии подобный вид деятельности быстро натыкается на необходимость проведения экспериментов того или иного рода, прежде чем дальнейшие размышления станут плодотворными.
По мнению Силарда, в физике есть возможность легко оценить значимость того или иного нового факта, выявленного экспериментом. При этом лишь немногие эксперименты приводят к настоящим открытиям, но вот присвоение результату эксперимента соответствующего статуса в уже хорошо известной системе является несложным. В биологии же легко сделать открытие, однако оценить его значимость непросто.
Как всегда, продуктивность Силарда проявлялась в новой области исследований на различных уровнях. Он применил свой характерный практичный стиль мышления при создании новых научных инструментов, таких, как, например, хемостат, который позволил контролировать темп роста микроорганизмов за счет регулирования степени разбавления среды, в которой они культивируются. Этот новый подход высоко оценили специалисты-биологи.
Силард получил признание среди ученых и за способность стимулировать проведение новых исследований среди биологов, а в 1950-е годы он всё больше превращается в странствующего ученого, чувствовавшего себя гостем даже в собственном институте.
Немного о частной жизни Лео Силарда
За несколько лет до смерти у Силарда был обнаружен рак мочевого пузыря. Около года он проходил лечение в госпитале в Нью-Йорке и при этом не прекращал заниматься перепиской. В январе 1960-го он перенес процедуру лучевой терапии.
«Вероятно, время для меня ограничено, — говорил он при встрече с корреспондентом. — Но ведь время ограничено для каждого… Роль рака слишком преувеличена. Он вызывает у людей беспокойство, поскольку это пугающая болезнь. Но если способы лечения будут найдены, то пациент после его прохождения будет просто позже умирать. Излечение от рака может добавить всего лишь два с половиной года к средней продолжительности жизни для взрослого человека. Рак — болезнь преимущественно пожилых людей».
В отличие от множества обычных людей, Силард не считал необходимым периодически отдыхать, когда он нескончаемо фонтанировал новыми идеями. Но когда для отдыха всё же находилось время, он предпочитал слушать музыку — в основном Бетховена и Моцарта, — или читать — Шоу, Уэллса, Босуэлла…
Он не любил придерживаться какого-то определенного распорядка дня. «Упражнения? Когда я ощущаю необходимость, я принимаю лежачее положение, пока меня не подтолкнет что-то срочное… Поскольку мое время может быть ограничено, я принимаю план на три месяца. Затем, если всё хорошо — на следующие три месяца».
В 1951 году Лео Силард и Гертруда Вайс заключили брак. Они были знакомы еще с довоенного времени. После выявления заболевания у мужа доктор Гертруда Силард оставила свой пост в университете (Colorado Medical School). Ее специальностью была профилактическая медицина, она стала персональным доктором для Лео.
«Смерть является частью жизни. Если бы ее не существовало, то ее следовало бы выдумать. Не стоит беспокоиться, после смерти вы окажетесь в том же состоянии, что и до рождения. Вашим предназначением в жизни является выполнение определенной функции, и нет иного выбора, кроме исполнения этого… Я бы предпочел, чтобы моей эпитафией было: He did his best».
Теория старения
Главным вкладом Силарда в биофизику стало обнародование в 1959 году теории старения, содержащей постулат о том, что степень старения у разных индивидуумов различна, а степень старения отдельного человека определяется количеством наследуемых «ошибок». Эти «ошибки», по сути, являются мутациями; число «ошибок» увеличивается с возрастом, а ускоренное старение отдельных людей закладывается еще до рождения.
Силард математически описал процессы старения; исходя из этого, он получил кривую смертности для населения США и предсказал снижение средней продолжительности жизни для детей, подвергшихся ионизирующему излучению. Он также выяснил, что наследуемые ошибки ухудшают показатель смертности «в сочетании с воздействием времени и заметно увеличивают его только после 40-летнего возраста». «Таким образом, согласно теории, возраст на момент смерти в грубом приближении определяется исключительно генетической характеристикой индивидуума». Кроме того, Силард отмечал, что предложенная им теория старения могла бы прояснить вопросы, изучаемые при исследованиях, касающихся регулирования рождаемости, а также при определении оптимального периода женской фертильности.
Теория Силарда получила позитивный отклик в Великобритании. В последующих работах Силард уделил внимание процессам воздействия ферментов в среде бактерий и образования антител. Тем самым он перешел в сферу современной молекулярной биологии и надеялся заниматься этим в Институте биологических исследований Солка в Калифорнии. Однако не все его идеи были приняты биологами. Серьезной критике, например, подверглась статья о молекулярных основах человеческой памяти2 — это была одна из самых последних его работ, выполненных незадолго до кончины.
При этом и сам Силард часто комментировал свои собственные работы с присущей ему иронией. Однако в отношении теории старения он говорил: «Возможно, это неверная теория, но это теория, в том смысле, что она дает конкретные предсказания… Если я говорю, что это единственная имеющаяся теория старения, я имею в виду, что это единственная теория, количественно достаточно обоснованная для проверки ее истинности надлежащим экспериментом».
Исполнение нескольких миссий
После войны в течение почти двух десятилетий Силард по большей части занимался постановкой задач, а не их решением.
Он идентифицировал множество проблем в научной и социальной сферах, но не принимал серьезного участия в их решении. Силард всё чаще отдалялся от экспериментальных исследований и обращался к политике и вопросам выживания человечества. Большая часть его научного наследия после 1945 года — это скорее идеи, тезисы, гипотезы, модели, предполагающие исследования, замечательная сводка того, что следует сделать, но почти всегда без представления подробностей теории и экспериментальной проверки. Он не считал эксперимент своей работой и полагал, что адекватность теоретических предложений следует проверять на основе некоторой всеобъемлющей теории, в поиске которой он пребывал постоянно. В ученом мире его статьи оказывали стимулирующее влияние, но вызывали беспокойство вследствие множества базовых допущений. Он был сторонником редукционизма и старался сначала обосновать общие принципы, которые при их последующем использовании могли бы направлять исследователей для осознания наблюдаемых явлений.
Силард по существу действовал в традициях мыслителей XIX века, которые в период углубления специализации в науке продолжали размышлять об основных фундаментальных принципах в лучших традициях Эпохи Просвещения. Он продолжал рассматривать науку и мир как единое целое, пытаясь с воистину мессианским усердием изменить то, что он считал неправильным. Изучение его наследия показывает, что главной задачей, за решение которой взялся Силард, было сохранение человечества, и это была миссия, проявлявшаяся в различных формах.
Не будет преувеличением предположение о том, что Лео Силард воспринимал изменение хода истории как предназначение для собственной деятельности. Он был человеком, выполняющим несколько миссий. Он прекрасно подходил для миссии по сохранению мира: среди ученых он был политиком, среди политиков — ученым. Он жил в разных странах по много лет, стал наднациональной личностью, приобрел замечательные навыки в нескольких языках (и почти избегал использования родного языка), воспринимал человечество как универсальный и глобальный мир. При том, что при разговоре на всех языках явно проявлялся его венгерский акцент, он был космополитом, возможно, с малой толикой национального самосознания. Он не только умел выявлять серьезные проблемы, но и обладал способностью заострять на них внимание общества и приобретать при этом широкую поддержку. В эпоху беспрецедентных бедствий и угроз Лео Силард проявил себя как яркий представитель человеческого разума.
Валерий Лесов
1 Aaron Novick, Argonne National Laboratory.
2 On Memory And Recall, 1964.
Загрузка...