Оставаться нельзя уезжать

На вопрос «Какие события 2022 года в вашей области науки, на ваш взгляд, наиболее важны?» хочется в этом году ответить более широко и подробно. Потому что есть всего одно единственное важное событие, которое в 2022 году затронуло буквально все области науки, да и не только науки, а вообще — жизни. Причем не только в России, но и буквально во всем мире. К сожалению, Роскомнадзор не позволяет назвать это событие так, как оно на самом деле называется, но это не мешает нам задуматься о его краткосрочных и долгосрочных последствиях. Наоборот, это представляется сейчас особенно важным и уместным.

События этого года вновь невероятно оживили дискуссии на тему «уезжать из страны или оставаться?» и «если уезжать, то почему и зачем?», и «если оставаться, то, опять же, для чего и зачем?». ТрВ-Наука много раз обращался к этой теме по самым разным поводам в течение многих лет [1–10]. Как у человека, успевшего несколько раз побывать и в шкуре и «уезжающего», и в шкуре «возвращающегося», у меня давно сложилось твердое убеждение, что такие важные жизненные решения каждый человек должен принимать для себя сам и должен сам быть готовым отвечать за любые их последствия. Поэтому никаких советов никому давать не собираюсь и никаких аргументов ни в одну, ни в другую сторону приводить не буду. Они всегда у каждого лично свои и всегда только индивидуально важны. Но хочу просто напомнить по случаю одну забытую историю 30-летней давности, из «лихих 90-х».

Я в то время был постдоком в Иллинойском университете; Интернета в его нынешнем виде еще не существовало. Но электронная почта уже была вполне рабочим инструментом глобального общения и актуальные новости о российской науке можно было получать из email-рассылок, в частности, из INFO-RUSS. В сентябре 1993 года там появилась перепечатка довольно резкого письма Александра Мигдала, опубликованного в New York Times [11], в ответ на чуть более раннюю публикацию Сергея Лескова там же [12], которая была по сути англоязычным пересказом интервью Лескова с академиком Абрикосовым, только недавно тогда перебравшимся из России в Аргоннскую национальную лабораторию в США и еще не увенчанного Нобелевской премией. Это интервью было опубликовано в «Известиях» в мае 1993 года [13], и в нем академик Абрикосов, в частности, сказал: «Уверен, что помогать науке там, в России, бессмысленно. Зарплату ученым можно поднять, но приборы и оборудование не привезешь. Сегодня для сохранения российской науки может быть только один рецепт: помочь всем талантливым ученым поскорее уехать из России, а на остальных махнуть рукой. Я, считаете, излишне резок? Со мной многие спорят. Но жизнь показывает, что я прав».

Среди откликов на эту публикацию в NYT было и письмо Нобелевского лауреата по химии Роальда Хоффманна, который писал, что он был глубоко потрясен пораженческой, пессимистической и чрезвычайно эгоистичной логикой Абрикосова. Он выражал твердую уверенность, что Российская наука в итоге непременно возродится и расцветет, в первую очередь благодаря мужественным ученым, которые остаются в России. Он также был твердо убежден, что те россияне, которые покидают страну для учебы и совместной работы, затем вернутся обратно, принеся с собой новый зарубежный опыт, чтобы учить и вдохновлять других российских коллег. «Нужно помогать ученым, которые эмигрируют в Соединенные Штаты… Но те, кто остаются в России, нуждаются в нашей материальной поддержке и интеллектуальном партнерстве еще гораздо больше», — писал Хоффманн.

Подробный отклик Александра Мигдала, хорошо знакомого с российскими реалиями, кажется уместным перевести здесь целиком. Он был опубликован по-английски в том же номере NYT: «Как и многие мои коллеги, я возмущен безответственными и высокомерными заявлениями доктора Алексея Абрикосова, которые Сергей Лесков цитирует в статье „Советские ученые Америки“ (New York Times, Op-Ed, 15 июля 1993 года).

Я еще один такой же счастливчик, переживший крах советской науки, и получивший постоянную позицию в Принстонском университете в 1989 году, в то же самое время, когда д-р Абрикосов стал директором Института высоких давлений в Троицке. Как и он, я тоже сын академика, хотя и ненавидел имевшиеся привилегии и уехал из СССР за свободой и независимостью, а не за „хорошей едой“, которой он так дорожит.

Я работал с д-ром Абрикосовым в Институте теоретической физики им. Ландау в Москве около 20 лет и хорошо знаю те очереди за едой, о которых он говорит. Это был специальный элитный гастроном (исключительно для академиков) на Ленинском проспекте, в нескольких кварталах от его квартиры. Здесь он мог бы встретить доктора Роальда Сагдеева, хотя это и было бы довольно странное совпадение. Люди на их уровне иерархии обычно отправляли туда персональных водителей или секретарей, а не тратили свое собственное время.

Фраза „он оголодал заниматься наукой“ просто плохой перевод с русского (я читал его оригинальное интервью в российской газете). Он на самом деле сказал, что жаждал заниматься наукой, в том смысле, что хотел заниматься наукой больше, чем он делал это в России. Я очень даже хорошо это понимаю. После своего раннего успеха в 1950-х годах, когда он сделал несколько замечательных открытий, он больше никогда не произвел ничего столь же важного ни в России, ни в здесь, в США.

Такие вещи случаются с творческими учеными, особенно с теми, кто начинает столь же рано, как он. У меня был подобный опыт, и да, в мои последние годы в СССР у меня были проблемы, подобные тем, что он описывает. Но мы не можем винить в этом ни систему, ни наших бывших коллег.

Когда я приехал сюда, то стал более продуктивным, но я знаю, что большинство идей, которые я здесь развиваю, родились там, „в продуктовых очередях“. Всё, что нужно нам, теоретикам, — только ручка и немного бумаги, плюс возможность обсуждений с коллегами. Всё это было у нас в Институте Ландау. На самом деле я никогда не видел лучшего места для работы, чем это было там в начале 1970-х.

Я пытаюсь сказать, что Россия больна, но не мертва. Она пережила худший кризис после революции, когда обладатели лучших мозгов бежали, а остатки — преследовались Сталиным. Все-таки кажется есть что-то в воздухе, что рождает новые научные таланты и позволяет им расти вопреки всему. Все эти „элитные ученые», о которых говорит доктор Абрикосов, в том числе и он сам, являются продуктами русской культуры. Человечество должно оберегать эту культуру не меньше, чем оно старается защитить тропические леса.

Предложение д-ра Абрикосова Западу — „помочь всем талантливым ученым уехать из России, и игнорировать остальных“. Это сильно попахивает сталинизмом! Это Сталин развлекался тем, что перемещал целые народы по своей империи. А как же те, кто любит Россию, те, кто готов скорее разделить беды своей страны, чем покинуть ее, те, кто чувствует ответственность за лаборатории и институты, которыми они руководят, или те, кто просто слишком молод, чтобы иметь международную репутацию?

Он, конечно, всё это знает, так зачем же он говорит столь циничные вещи? У меня есть ответ, я уже слышал подобное от других эмигрантов, в основном от необразованных людей. Это говорит совесть, которая не вполне чиста. Нас беспокоит то, что мы тут „едим хорошую еду“, в то время как наши коллеги страдают там в России. Есть два способа справиться с этой больной совестью: помогать им или убедить себя, что они не нуждаются в вашей помощи».

В публикации New York Times это письмо было подписано так: ALEXANDER A. MIGDAL, Professor of Physics, Princeton University, Princeton, N.J., но в рассылке INFO-RUSS сам автор добавил к ней и неопубликованную русскую версию, которую тоже имеет смысл привести целиком, прямо факсимильно транслитом, как она и сохранилась у меня в архиве (см. скан ниже). Подписана она была немного иначе: Саша Мигдал, Москва.

Я вспомнил сейчас эту старую историю не только потому, что она очень поучительна сама по себе, но главным образом потому, что слишком хорошо помню, насколько этот оптимизм, которым сквозит здесь и отклик Мигдала, и отклик Хоффманна, — насколько этот оптимизм по поводу будущего российской науки разделялся тогда многими и за рубежом, и в России, несмотря на все тогдашние огромные трудности. Это была даже не просто надежда на лучшее будущее, это была вполне трезвая и твердая уверенность, что это лучшее будущее обязательно наступит, причем относительно скоро. Я сам вполне разделял тогда эти оптимистические надежды и уверенность. И когда через год меня позвали вернуться в свой родной институт заведовать лабораторией, я без больших колебаний вернулся.

Грантовая система тогда в России только становилась на ноги, и наша лаборатория быстро смогла сама себя поддерживать грантами РФФИ, но главным образом — Фонда Сороса*, ИНТАС и CRDF. Международная поддержка российской науки, о которой так убедительно писал тогда Роальд Хоффманн, развилась в те годы довольно быстро и сыграла огромную роль. Были ведь еще и Фонд Гумбольдта в Германии, который в те годы на 20% увеличил количество ежегодных стипендий специально для того, чтобы иметь возможность поддерживать молодых ученых из бывшего СССР, и другие фонды в разных странах, и просто отдельные ученые, которые в индивидуальном порядке добивались дополнительного финансирования на приглашение своих российских коллег для совместной работы хотя бы и на ограниченный срок…

Вот всей этой сети международной поддержки, которая способствовала возрождению российской науки 30 лет назад, теперь нет. Более того, многие институциональные нити сотрудничества, которые медленно и тщательно выращивались все эти 30 лет, теперь грубо оборваны. Я знаю, что и сейчас на Западе есть достаточно ученых, которые убеждены в необходимости продолжения сотрудничества с российскими коллегами. Такие связи сохраняются на индивидуальном уровне и, без сомнения, будут сохраняться и дальше. Но той оптимистической надежды и уверенности в лучшем будущем больше нет. И я совершенно не вижу, откуда они могли бы опять появиться в обозримой перспективе.

В этом, мне кажется, главный итог прошедшего года, если говорить о российской науке и возможностях ее дальнейшего участия в международном разделении научного труда.

Андрей Калиничев,
профессор Высшей школы горных наук и телекоммуникаций (Нант, Франция)

1. Запад нам поможет! // ТрВ-Наука № 31 от 23.06.2009

2. Научная диаспора и метрополия: как преодолеть взаимное недоверие? // ТрВ-Наука № 56 от 22.06.2010

3. RASA и RAMA: два моста между диаспорой и метрополией // ТрВ-Наука № 59 от 3.08.2010

4. Наука в России завязана на политику // ТрВ-Наука № 169 от 23.12.2014

5. Витрина напоказ? // ТрВ-Наука № 206 от 14.06.2016

6. Научная диаспора России нужна? // ТрВ-Наука № 232 от 4.07.2017

7. Императив интернационализации // ТрВ-Наука № 233 от 18.07.2017

8. «Сравните два потока: туда и обратно» // ТрВ-Наука № 240 от 24.10.2017

9. Уезжать нельзя остаться // ТрВ-Наука № 241 от 7.11.2017

10. Куда и зачем уезжают выпускники? // ТрВ-Наука № 241 от 7.11.2017

11. Migdal A. A. Russian Scientists are an Endangered Species // The New York Times, July 25, 1993.

12. Leskov S. America’s Soviet Scientists // The New York Times, July 15, 1993.

13. Лесков C. Академик Абрикосов находит плюсы в «утечке мозгов» на Запад // Известия, 5.05.1993.

14. Hoffmann R. Some Will Go Back // The New York Times, July 25, 1993.

* В 2015 году объявлен «нежелательной организацией».