Месяц назад, 27 февраля, исполнилось 120 лет со дня рождения Юлия Борисовича Харитона (27.02.1904–18.12.1996), руководителя ядерного центра, в котором создали атомную и водородную бомбы, трижды Героя Социалистического Труда, лауреата многих государственных премий, академика и одного из наиболее засекреченных ученых в СССР и РФ. В статье пойдет речь о нашем знакомстве. Напомню: мое интервью с Ю. Б. было опубликовано в «Троицком варианте — Наука» летом 2017 года под заголовком «Водородную бомбу мы сделали раньше американцев» 1.
Светлой памяти моей супруги, Нины Ильиничны Яковлевой-Сойфер, посвящаю
В 1973 году Брежнев распорядился восстановить в советской науке запрещенную Сталиным генетику. Для подготовки шагов по развитию этой науки в стране стали готовить постановление Центрального комитета КПСС и Совета Министров СССР, для чего была сформирована комиссия из пяти человек, собиравшаяся в Отделе химической промышленности ЦК, и меня (единственного из них беспартийного) ввели в состав этой комиссии. Тогда мне было 37 лет.
В марте 1974 года постановление было подготовлено и появилось под номером 304. В нем был пункт о создании в Москве нового ВНИИ прикладной молекулярной биологии и генетики Академии сельхознаук. В приказе Министерства сельского хозяйства СССР было оговорено, что такой институт будет создан на базе Лаборатории молекулярной генетики ВАСХНИЛ, которой я руководил. Президент ВАСХНИЛ Павел Павлович Лобанов назначил меня заместителем директора института по научной работе.
Казалось бы, о лучшем нечего было и мечтать. Но меня, что называется, начали изничтожать и своего добились: «спустили» до поста заведующего лабораторией, потом старшего научного сотрудника, и были созданы такие условия, при которых работать стало невозможно (один пример: нам было запрещено направлять статьи в печать и выступать на конференциях). Пришлось подать заявление на эмиграцию из СССР. После этого первым делом с работы уволили жену, а через несколько месяцев стал безработным и я. Место директора института занял Георгий Сергеевич Муромцев — сын известного гэбиста, руководившего секретной лабораторией по созданию ядов для отравления «врагов режима». В конце декабря 1979 года новый директор издал приказ об увольнении меня с работы «как несоответствующего занимаемой должности». Мы с женой оказались безработными, а у нас было двое детей. Начались нелегкие годы нашей жизни в СССР.
В Европе и США многие ученые стали требовать от Советов дать нам право на отъезд. Во многих зарубежных газетах было напечатано только в первые три года после увольнения более 30 статей (первой была статья Крейга Уитни в The New York Times. Потом многие сенаторы и конгрессмены США обратились к Брежневу с требованием дать нам право покинуть СССР. Исключительную роль сыграли, конечно, письма известного сенатора Джексона, имя которого постоянно фигурировало в советской прессе, поскольку он и сенатор Вэник добились снятия с СССР права на благоприятствование в торговле. СССР потерял на этом огромные средства, а имя Джексона непрерывно склоняли в советской прессе как наиболее злобного врага. Посла СССР в США Добрынина неоднократно вызывали в Госдепартамент для обсуждения вопроса о моем выезде в США. А мне при посещении руководителей Отдела виз и разрешений МВД СССР неизменно сообщали, что я никогда не получу разрешения на эмиграцию, поскольку известно, что два члена Политбюро ЦК КПСС (Кулаков и Полянский) знали меня лично и что они при мне могли говорить о самых секретных сторонах советской жизни. В конце 1987 года в газете «Вечерняя Москва» была напечатана короткая заметка от имени руководства МВД СССР о том, что некоторые люди (включая меня) никогда не получат разрешения на выезд из СССР из-за знания советских секретов.
И вдруг в конце 1987 года на выставке картин, проходившей на квартире одной из подпольных собирательниц живописи в Москве, ко мне подошла дама, спросившая меня, а тот ли я Сойфер, который почти десять лет не может покинуть Советский Союз. Она оказалась помощницей Рейгана. Дама присутствовала на всех трех встречах американского президента с Горбачёвым и сообщила, что каждый раз Рейган передавал список тех, за кого ходатайствует американское правительство.
«В первом списке вы были восьмым, во втором пятым, а в последнем первым, — сказала дама. — На последней встрече, в декабре, Горбачёв пообещал Рейгану, что вам дадут разрешение на выезд».
Так я узнал, что мы освобождены «из рабства». Позже мне сказали, что помощницей Рейгана, сообщившей мне эту фундаментальную новость, была Сюзанна Масси.
13 марта 1988 года мы с женой и сыном вылетели из Москвы в Вену, а с 1 мая мы оказались в США, где я с первого дня приступил к работе профессором в Университете штата Огайо в Коламбусе (тогда в нем было самое большое число студентов в одном кампусе в США). С июля 1990 года я стал профессором и директором лаборатории в Университете имени Джорджа Мейсона в штате Вирджиния (в пригороде столицы США Вашингтона).
Оказавшись в свободном мире, я стал наслаждаться не просто выполнением профессорских обязанностей по чтению лекций, но и заниматься наукой, отвечать на приглашения выступать на конференциях в разных частях света, готовить и публиковать новые книги.
Стал я задумываться и над тем, чтобы написать книгу об истории создания атомной бомбы и о получении советскими шпионами американо-британских секретов атомного оружия. Несколько причин подталкивали меня к сбору материалов на эту тему. Я знал лично многих ведущих физиков, работавших в советском атомном проекте. Неожиданно в 1957 году я познакомился с крупнейшим советским физиком-теоретиком, будущим Нобелевским лауреатом, академиком Игорем Евгеньевичем Таммом, несколько лет трудившемся в коллективе разработчиков советской водородной бомбы. С его помощью я стал студентом физфака МГУ, куда меня перевели с четвертого курса Тимирязевской сельхозакадемии. На физфаке я слушал лекции выдающихся советских физиков.
Первым человеком, высказавшимся вслух о работе над книгой о создании в СССР ядерного оружия, был писатель Даниил Александрович Гранин в 1987 году. Когда я был в Ленинграде, на улице, не боясь, что его кто-то подслушает, Гранин сказал: «Вы знали лично Андрея Дмитриевича Сахарова и нобелевского лауреата Тамма, встречались с Курчатовым и Александровым, были близко знакомы со многими другими физиками, принимавшими участие в атомном проекте. Это мощная основа для того, чтобы взяться за такую книгу. Отнеситесь к моим словам серьезно. Копните поглубже, ведь вы физик по образованию, работали в Институте атомной энергии, вам должны быть знакомы многие вещи, трудные для понимания другими людьми».
Слова Гранина осели в моей памяти, и я стал записывать факты. У меня состоялось несколько встреч с выдающимся советским разведчиком Владимиром Борисовичем Барковским. В течение многих лет он работал в Англии и США и добывал главные секреты создания там атомного оружия.
Из ученых, разрабатывавших советское атомное оружие и оставшихся к тому времени в живых, наиболее полную картину знал самый засекреченный в стране человек — главный научный руководитель атомного проекта СССР Юлий Борисович Харитон. О нем я уже много знал, и у меня было несколько мучавших меня вопросов, на которые мог ответить только он. Но я также осознавал тщетность надежд встретиться с ним. И вдруг возможность такой встречи возникла.
Внук Харитона, профессор МГУ Алексей Юрьевич Семёнов, получил у деда разрешение на встречу, и 16 июля 1993 года я смог задать ему много вопросов и получить развернутые ответы. Мы проговорили больше трех часов.
В том же и в следующем году в России часто стали появляться обвинения отечественных физиков в том, что они просто украли на Западе секреты создания атомной бомбы, а сами не были способны разработать нужные научные программы. Но еще в 1930-х годах советские физики Ю. Б. Харитон и Я. Б. Зельдович опубликовали расчеты о количестве радиоактивного материала для создания атомной бомбы, о важности центрифугирования для разделения изотопов урана и о многом другом. Я написал статью в газету «Известия», которая была опубликована 7 октября 1994 года без сокращений под названием «Мифы о „краже века“. Кому выгодны обвинения в адрес советских физиков?».
В том же 1994 году миллиардер Джордж Сорос отнесся положительно к моему предложению создать фонд для поддержки лучших преподавателей средней и высшей школы в ряде стран бывшего СССР, выделив для этого 110 млн. долларов (позже в наш бюджет в России В.С. Черномырдин, мэр Ю.М. Лужков, губернатор С.-Петербурга В.А. Яковлев и руководители ряда областей внесли 13,1 млн. долларов, а президент Грузии Э.А.Шеварднадзе 2,25 млн., доведя наш бюджет до 125 млн. долларов). В числе первых заслуженных соросовских профессоров был назван Харитон, и я знал от его внука, что это избрание оказалось важным для Юлия Борисовича. Меня очень обрадовало его письмо:
Дорогой Валерий Николаевич,
позвольте, хотя и с большим запозданием, сердечно поблагодарить Вас за поздравления с днем моего 90-летия и присуждением звания почетного Соросовского профессора.
Мне представляется, что программа помощи российской фундаментальной науке и образованию, финансируемая господином Соросом, является чрезвычайно важным и благородным делом. Наша наука находится в очень трудном положении, и, насколько мне известно, Международный Научный Фонд в настоящее время является единственной организацией, оказывающей реальную помощь в деле сохранения надлежащего уровня фундаментальных исследований. Я буду признателен, если Вы передадите мою глубокую благодарность, как одного из старейших физиков, господину Джорджу Соросу за его стремление помочь российской науке в этот тяжелый период.
Недавно я прочел Вашу статью, опубликованную в «Известиях» от 4 октября 1994 г. Эта статья представляется мне очень важной для поддержки репутации советских физиков в связи с волной недостойных публикаций, появившихся в последнее время. Скажу прямо, эта Ваша статья является более обстоятельной и убедительной, чем наша со Смирновым публикация на эту тему в «Известиях» в августе этого года. Я благодарен, что Вы нашли время для написания этой превосходной статьи.
Искренне Ваш Ю. Харитон
11 ноября 1994 г.
Против активности соросовских фондов стали активно выступать представители служб безопасности. Обстановка накалялась, и в результате в Государственной Думе РФ было решено провести слушания о желательности соросовских фондов в России или о закрытии их как нежелательных2. Слушания были назначены на февраль 1995 года. Руководителем слушаний был назначен заместитель председателя комитета Государственной Думы по образованию, культуре и науке и председатель подкомитета по науке профессор-биолог Николай Николаевич Воронцов. За несколько дней до заседания у него поднялась температура, он почувствовал себя плохо и попросил меня как своего близкого друга (я в ту неделю прилетел из США в Москву) помочь с подготовкой заседания. В числе других мер я позвонил Юлию Борисовичу и спросил, не может ли он поддержать активность Сороса в России. Он откликнулся очень заинтересованно, пригласил меня к себе домой, и я взял его письмо для передачи председателю Государственной Думы РФ Ивану Петровичу Рыбкину:
Глубокоуважаемый Иван Петрович,
Как мне стало известно, Государственная Дума решила рассмотреть деятельность Международного Научного Фонда и других благотворительных фондов, созданных американским финансистом и меценатом Дж. Соросом для поддержки российской фундаментальной науки, образования и культуры. Судя по газетным публикациям, причиной этого решения стали обвинения господина Сороса в том, что деятельность его фондов наносит ущерб национальным интересам России. Будучи одним из старейших российских ученых, считаю своей обязанностью высказаться по этому вопросу.
С моей точки зрения фонды, созданные господином Соросом, оказывают существенную помощь фундаментальной науке, находящейся в критическом положении вследствие недостаточного финансирования государством. Эта помощь Сороса помогает также заметно снизить утечку мозгов из страны. В научных проектах, получивших поддержку Международного Научного Фонда, не содержится никакой информации, которая не была бы опубликована в открытой печати; результаты новых проектов, финансируемых фондами Сороса, являются интеллектуальной собственностью российских ученых. Поэтому я совершенно уверен, что деятельность Фондов Сороса не только не наносит никакого ущерба, но, напротив, приносит огромную пользу России.
Последние 55 лет своей жизни я в значительной мере занимаюсь прикладной научной работой, связанной с обеспечением безопасности нашего государства. В связи с этим как специалист в области обороны хочу с определенностью заявить: не может быть полнокровного развития оборонной науки и техники без глубокой и постоянно развивающейся фундаментальной науки, а потому считаю, что Государственная Дума должна одобрить деятельность Фондов Сороса.
Почетный научный руководитель Российского Федерального Ядерного Центра НИИ Экспериментальной Физики (Арзамас-16) Трижды Герой Социалистического Труда Лауреат Ленинской и Государственных премий
Академик Ю. Харитон 15.02.95
Еще одна встреча состоялась 15 июня 1996 года, во время празднования 50-летнего юбилея научного центра Арзамас-16, называемого теперь либо Всероссийским НИИ экспериментальной физики, либо Российским федеральным ядерным центром (РФЯЦ-ВНИИЭФ). Полвека им руководил Ю. Б. Харитон. В прежде наглухо закрытый для иностранцев город Саров (или Арзамас-16) пропустили под неусыпным контролем органов безопасности заместителя министра энергетики США и нескольких американских ученых, а также, отдельно от этой группы, и меня.
Перед началом торжественного заседания, на которое съехались премьер-министр В. С. Черномырдин с несколькими министрами, включая Е. Г. Ясина, и губернатор области Б. Е. Немцов, меня провели в дом к Юлию Борисовичу. Во время краткой встречи он подарил мне книжечку с его письмом в Мемориальный комитет Роберта Оппенгеймера, изданную по-английски этим комитетом в Лос-Аламосе в 1995 году. На ней Юлий Борисович написал: «Уважаемому Валерию Николаевичу Сойферу с благодарностью за поддержку российской науки. Харитон. 15.06.1996».
Думаю, что Юлий Борисович имел в виду не только то, что я уговорил Джорджа Сороса выделить деньги на функционирование соросовской образовательной программы, но и то, что несколькими годами ранее именно я сумел убедить Сороса выделить средства на Международный Научный Фонд, поддерживавший активных ученых в странах бывшего СССР (детали описаны в моей книге «Интеллектуальная элита и филантропия»). Во время предыдущей встречи я рассказал Юлию Борисовичу об основных направлениях и достижениях нашей работы, а еще больше он знал от внука Алёши и от других близких ему людей.
Мероприятия Фонда Сороса в России
Вкратце можно сказать, что сначала Международный Научный Фонд выявил всех ученых, опубликовавших не менее трех статей за пять лет в рецензируемых научных журналах, а потом выплатил каждому из них по 500 долл. (таких оказалось 26 тыс. человек). В то время месячная зарплата профессора в вузах была около 17 долл., а у научных сотрудников НИИ еще меньше. На это было потрачено около 12 млн долл., так что эта мера позволила огромному числу активно работающих ученых удержаться в науке. Затем в МНФ был объявлен прием проектов на научные трехлетние проекты. Всего было получено 16 423 заявок, и 15 287 из них были допущены к конкурсу. На эти проекты было получено более 50 тыс. заключений, что позволило выдать 3 554 гранта на общую сумму 47,5 млн долл. Кроме того, 9,4 млн долл. ушло на оплату поездок тысяч ученых на конференции за рубежом, 4,5 млн долл. были выделены на телекоммуникации, еще 4 млн долл. на подписку 120 библиотек на ведущие научные журналы, издаваемые в мире.
Известным своими достижениями 2 061 ученому, перешагнувшему 70-летний возраст, было присвоено звание заслуженного соросовского профессора (таким был назван и Ю. Б. Харитон).
Для отбора соросовских учителей представители программы посещали вузы по всей стране и просили ежегодно около 100 тыс. студентов назвать их лучших учителей в средних школах. Фамилии всех названных учителей вносили в память компьютеров, после чего те отбирали повторяющиеся несколько раз имена и фамилии. Таким образом было отобрано 31 067 соросовских учителей в России, 2096 в Украине, 1103 в Грузии, 360 в Беларуси. Были также выбраны лучшие аспиранты и студенты вузов на получение грантов соросовского аспиранта и соросовского студента. Всего на именные гранты было выделено 65,7 млн долл. из средств Сороса.
Соросовские профессора и доценты были обязаны выступать с лекциями о последних достижениях науки на проводившихся по всей стране более 100 конференциях учителей. Потом мы начали выпускать тиражом 40 тыс. экземпляров ежемесячный «Соросовский образовательный журнал» с текстами лекций, затем издали десятитомную энциклопедию «Современное естествознание». Надо также упомянуть о соросовской олимпиаде школьников, в которой приняло участие более двух миллионов школьников.
На все эти проекты было потрачено более 125 млн долл.
Таким образом, средства, выделенные Джорджем Соросом на образование и науку, были огромной и своевременной помощью России, Украине, Грузии и Беларуси, что и отмечал Ю. Б. Харитон.
Заседание по случаю 50-летия научного центра в Сарове открыл министр атомной энергии В. Н. Михайлов, а за ним взял слово Харитон. К удивлению многих, он ни одного слова не произнес по-русски, а начал говорить на английском языке, видимо, обращаясь исключительно к американским гостям и, возможно, ко всему миру, где английский стал универсальным языком общения.
Он говорил тихо, свободно, перед ним не было ни текста, ни конспекта. Он не запинался, не задумывался надолго, фразы были хорошо продуманы, сформулированы и наполнены смыслом и фактами. Было видно, что он даже думает на другом языке, как на родном. Говорил он минут пятнадцать в гробовой тишине потрясенного зала. Я подумал, что столь блестящее знание английского Юлий Борисович, видимо, поддерживал всю жизнь, с того времени, когда в 1926–1928 году работал в Кавендишской лаборатории в Кембридже под руководством Эрнста Резерфорда и Джеймса Чедвика; там он защитил докторскую диссертацию «О счете сцинтилляций, производимых альфа-частицами».
В декабре 1996 года великий физик скончался.
Свою работу над книгой о советском атомном проекте я прекратил, поскольку в 1984 году вышла прекрасная книга Дэвида Холлоувея «Сталин и бомба» на 464 страницах (David Holloway. Stalin and the Bomb. The Soviet Union and the Atomic Energy 1939–1950. Yale University Press. New York & London).
Я хочу завершить статью уже однажды напечатанным мной документом. Не может не вызывать возмущения, что научному учреждению, созданному Харитоном и руководимому им более полувека, не присвоено его имя. Требования по этому поводу много раз высказывали крупнейшие российские ученые, но их мнением пренебрегли. Государственная Дума РФ дважды принимала решение на эту тему, но и решения Думы какая-то могущественная рука перечеркнула. Приведу полностью письмо, отправленное в декабре 2002 года крупнейшими российскими академиками в Кремль:
Президенту Российской Федерации В. В. Путину
Глубокоуважаемый Владимир Владимирович, мы глубоко озабочены тем фактом, что принятое шесть лет назад Постановление Государственной Думы (№ 1064-II ГД) о присвоении Российскому Федеральному ядерному центру РФЯЦ-ВНИИЭФ имени замечательного ученого, трижды удостоенного звания Героя Социалистического Труда академика Юлия Борисовича Харитона, организатора и в течение полувека научного руководителя первого российского ядерного центра Арзамас-16, до сих пор не выполнено.
Ю. Б. Харитон был главой и непосредственным участником разработки, создания, производства и испытаний отечественных атомных и водородных бомб. Ученый подлинно мирового масштаба, он оказался также блестящим организатором коллектива, выполнявшего эти задачи. Вместе с И. В. Курчатовым он обеспечил создание ядерного щита нашей страны и заслужил безусловный авторитет у всех, кто с ним соприкасался.
Вскоре после кончины академика Харитона в 1996 году Государственная Дума постановила в феврале 1997 года присвоить созданному Ю. Б. Харитоном институту ВНИИЭФ в Сарове (Арзамас-16) его имя. Невыполнение этого решения побудило Государственную Думу 13 июня 2002 года принять обращение «К Председателю Правительства Российской Федерации М. М. Касьянову об увековечении памяти академика Юлия Борисовича Харитона», в котором было вновь предложено присвоить имя Ю. Б. Харитона РФЯЦ-ВНИИЭФ, что было бы особенно естественно в преддверии знаменательной даты — 50-летия испытания первой советской (и первой в мире) водородной бомбы 12 августа 1953 года, созданной под общим руководством Ю. Б. Харитона.
Уважаемый Владимир Владимирович, мы просим Вас содействовать скорейшему выполнению рекомендации Государственной Думы о присвоении имени Ю. Б. Харитона Российскому Федеральному Ядерному Центру — Всероссийскому научно-исследовательскому институту экспериментальной физики.
С уважением, академики: А. Ф. Андреев, Е. П. Велихов, В. Л. Гинзбург, Н. С. Кардашёв, Е. Л. Фейнберг, В. Е. Фортов
Валерий Сойфер, докт. физ.-мат. наук, профессор,
действительный или иностранный член ряда академий наук
1 trv-science.ru/2017/11/vodorodnuyu-bombu-my-sdelali-ranshe-amerikancev/
2 В итоге 30 ноября 2015 года Генеральная прокуратура Российской Федерации все-таки признала Фонд Сороса нежелательной организацией и запретила его деятельность на территории РФ. — Ред.
(3 оценок, среднее: 4,33 из 5)
Загрузка...