Вероятности и только вероятности. Фантастический рассказ Павла Амнуэля

Когда самолет взлетел, он положил ладонь на руку жены, сидевшей в соседнем кресле, у окна.

— Всё в порядке? — спросила Агнес. Он кивнул, хотя сильно болела спина, и сел прямо, не касаясь спинки кресла. Сосед справа небольно ткнул его локтем в бок и пробормотал извинение. Он подумал, что лицо мужчины ему знакомо, и, как обычно, не удержался от вопроса:

— Мне кажется, я вас где-то видел, сэр. Вы не были вчера на Конвенте?

— На конференции, вы имеете в виду? Но заседания закончились в пятницу. Я лечу домой, в Остин. В Аннаполисе пересадка.

Они посмотрели друг на друга и улыбнулись.

— Верно, конференция физиков, — сказал он. Память на лица была у него прекрасной. —Позавчера видел в новостях. Ваша фамилия… не говорите, попробую вспомнить… Профессор Девитт, верно? Брайс Девитт?

— Однако! — поразился сосед. — На фото я стою справа от Уилера, меня почти не видно! А вы… О, Боже! Мистер Симак¹? Я-то должен был вас сразу узнать!

Он смущенно отмахнулся. Он любил узнавать людей и не любил, когда узнавали его. Правда, Агнес была уверена, что он лукавил, и на самом деле славой он дорожил, как дорожат фамильной драгоценностью, пряча ее в шкатулку от посторонних глаз.

— Моя любимая из ваших книг, — сказал Девитт, — это, конечно, «Кольцо вокруг Солнца».

— Не «Город»? — удивился он.

— «Город» прекрасен, — согласился Девитт, — но «Кольцо» ближе к моим научным идеям.

— Правда? — Он резко повернулся к соседу, спина отреагировала болью, он поморщился. — Я читал, вы вывели волновую функцию Вселенной!

— С Уилером, — поправил Девитт. — Это была наша общая работа. Вы о ней слышали?

— Я ее читал. — Он рад был увидеть удивление на лице физика. — Я ведь много лет был куратором научно-популярного приложения к Minneapolis Tribune…

— Вот как, — сказал Девитт. — Тогда… Нам лететь почти два часа, и, если позволите, мистер Симак, я расскажу вам о своем недавно умершем коллеге. Точнее, о его идее — уверен, она стоит того, чтобы лечь в основу научно-фантастического романа.

— Дорогая, — обернулся Симак к жене, — достань мне, пожалуйста, бутылочку с соком и трубочку… Спасибо. Вы будете, доктор Девитт? Я только сяду удобнее… Вот, теперь готов слушать.

* * *

— Доктор… э-э-э… — начал Девитт. — Впрочем, его фамилия… пусть будет Гамов. Известная фамилия, но это не тот Гамов, о котором вы, возможно, подумали.

— Конечно, не тот, — добродушно заметил Симак. — Джордж Гамов покинул этот мир тринадцать лет назад.

— Точно, — кивнул Девитт. — Так вот, не Джордж, а Александр Гамов занимался проблемами времени в квантовой физике. Стрела времени. Второе начало термодинамики.

— Разбитую чашку невозможно сделать целой, — подхватил Симак. — Конечно.

— Значит, — продолжил Девитт, — вы знаете, что в закрытой системе хаос может только возрастать. А Вселенная — закрытая система, верно?

— Конечно. У нас в газете была об этом статья, я ее редактировал. В момент Большого взрыва Вселенная начала путь к хаосу, это все знают.

— Так уж и все… — пробормотал Девитт. — Как бы то ни было, Гамов занимался проблемой времени в квантовой физике. Вот в каком смысле. Когда в системе царит полный порядок, а мы знаем уравнения движения и состояния частиц, то можем предсказать, что произойдет в следующий момент времени. Представим, что явился пророк и сказал: будет так-то! Конечно, он окажется прав, и пророчество сбудется обязательно, потому что в тот начальный момент существовал единственный путь развития системы, других еще не было.

— Однако, — продолжал Девитт, — уже в следующее мгновение возникло несколько возможных состояний, несколько путей развития. Но вариантов всё еще было немного, и новый пророк тоже мог с достаточной уверенностью предсказать, что произойдет с миром завтра или через неделю.

Хаос, однако, нарастал, и много времени спустя у мироздания уже было множество разных путей развития. Гамов вычислял число возможных состояний системы, которую мы называем мирозданием.

Теперь слушайте внимательно, мистер Симак. Чтобы наглядно показать, как во Вселенной нарастал хаос, Гамов привлек исторические данные, чего до него никто не делал. Физики — потому что не интересовались историей. Историки — потому что понятия не имели (и не имеют) о том, что такое термодинамика.

Гамов изучал исторические документы, а также материалы, к которым историки относятся (и правильно делают) с предубеждением и недоверием: это свидетельства пророков и ясновидцев. Нострадамус — пример классический, но были и другие люди, рассказывавшие о будущем, каким они его «видели». Гамов исследовал каждый обнаруженный им случай и прежде всего старался «отсеять» шарлатанов, единственная цель которых — заработать деньги на невежестве обывателей. В результате в его «Каталоге пророчеств» оказалось двести девяносто четыре человека и четыре тысячи семьсот девяносто три сделанных ими предсказаний. Временной промежуток охватывал четыре тысячелетия: от первых пророков, описанных в Ветхом и Новом Заветах, до современных — например, знаменитого Кейси.

«Результативность» пророков и предсказателей сначала была близка к единице, но уменьшалась со временем, причем всё быстрее, а в последние десятилетия число ошибочных предсказаний растет как падающая с гор лавина.

Гамов рассчитал, что еще лет через сто (ничтожный срок в исторических, а тем более в астрономических масштабах) предсказывать что бы то ни было станет невозможно. Вывод этот касается не только самозваных пророков, но и респектабельных футурологов и прогнозистов. Наверняка вы сами видите: прогнозы футурологов не сбываются практически никогда, если речь идет о сроках больше трех-пяти лет. Да и в фантастике не лучше. Простите, мистер Симак, но…

— Да я понимаю… — протянул Симак. — Но я никогда и не стремился что-то в будущем спрогнозировать.

— Именно! Мое любимое «Кольцо вокруг Солнца» совсем о другом. Но продолжу. Гамов изучил и астрологические прогнозы, однако работа осталась незаконченной, хотя, по предварительным результатам, можно сделать вывод, что и астрологические предсказания подчиняются общему закону увеличения энтропии — иными словами, становятся всё хуже и неопределеннее.

Вселенная существует почти двадцать миллиардов лет. Возникнув, мир развивался от порядка к хаосу, число вариантов развития постоянно увеличивалось, и что такое по сравнению с двадцатью миллиардами лет наши четыре тысячи? Десятимиллионная часть! Представьте гору, с вершины которой вы спускаетесь. Склон тянется на пару километров. Сумеете вы обнаружить уменьшение высоты, если обследуете десятимиллионную часть склона, то есть одну десятую миллиметра пути? Нет, конечно. По идее, на протяжении человеческой истории увеличение энтропии Вселенной (и уменьшение точности предсказаний) должно быть незаметно — тем более при таком грубом рассмотрении, как изучение исторических материалов. Однако это не так! Если верна полученная Гамовым кривая (но ведь и она является предсказанием — следовательно, может оказаться ошибочной!), скоро наступит полный хаос, и никто не сможет представить себе, чем для него обернется завтрашний день!

— Доктор Гамов опубликовал свое исследование? — перебил Симак.

— Э-э-э… Нет.

— Тогда откуда вам…

— Он был моим другом, — сказал Девитт с легким раздражением. — Слушайте дальше.

— Продолжайте, доктор.

— Почему именно в последние тысячи лет хаос возрастает так быстро? Гипотеза, которую предложил Гамов, на первый взгляд представляется безумной, на второй — бессмысленной, но, хорошо подумав, начинаешь понимать, что предположение, во-первых, логично, во-вторых, непосредственно вытекает из уравнений квантовой физики и, в-третьих, полностью соответствует проведенному историческому расследованию.

Еще во времена Шрёдингера физики пришли к выводу, что в квантовом мире результат эксперимента зависит, в частности, от сознания наблюдателя.

— Эффект наблюдателя! — не удержался от восклицания Симак.

— Именно… Своим присутствием наблюдатель, обладающий сознанием, выбирает один вариант мироздания из великого множества возможностей. Но при этом он увеличивает число возможных состояний мироздания, поскольку, в отличие от камня, ветра, вулкана или звезды, обладает уникальной способностью — свободой воли.

Когда человек стал думать, решать, делать свободный выбор, число вариантов окружающей действительности начало возрастать намного быстрее, чем прежде. И предсказать, как будет развиваться реальный мир, стало намного труднее. Вот почему первые пророки могли ориентироваться в мире. Сегодня еще возможно худо-бедно предсказать, что случится через месяц, но скоро мы и на день вперед ничего спрогнозировать не сможем. Таков путь сознательного наблюдателя, такова плата за разум.

— И выхода нет? — спросил Симак. — Тупик?

По его лицу трудно было понять, принял ли он рассуждения Девитта всерьез.

— Гамов понял, что человек-наблюдатель делает мир всё более хаотическим и всё менее предсказуемым, потому что резко увеличивает своим присутствием число возможностей. Но! Изучая те же исторические материалы, Гамов обнаружил еще один феномен, на который прежде не обращали внимания физики, а теологи, наблюдая явление, не понимали причины и приписывали всё божьему промыслу.

Дело в том, что в последние тысячелетия стало возрастать число явлений, которые верующие люди называют чудесами, приписывая им сверхъестественное, божественное происхождение. Физики же или игнорируют многочисленные рассказы очевидцев (наблюдателей!), или, оказавшись перед фактами, которые не могут опровергнуть, утверждают, что ничего сверхъестественного в них нет: это, мол, «обычные» явления природы, только чрезвычайно маловероятные.

— И вы как физик с этим, конечно, согласны?

— А вы, будучи писателем, верите в сверхъестественное, не так ли?

Симак помедлил.

— Продолжайте, — сказал он коротко.

— Будучи физиком, я согласен с Гамовым. Есть два вида чудес. Первый: чудо, которое вполне объяснимо известными законами, но явление просто очень редкое и потому вызывает удивление и даже потрясение. А чудо второго рода действительно невозможно объяснить известными законами природы. Но наука развивается, будут открыты законы, которые сейчас неизвестны, и чудо перейдет из второго разряда в первый. Так всегда и происходит.

Симак покачал головой, но спорить не стал.

— Так вот, — увлеченно продолжал Девитт, — Гамов обнаружил, что в последние несколько столетий, и особенно в последние десятилетия, число наблюдаемых «чудес» увеличивается так же стремительно, как возрастает мировой хаос.

И это тоже объяснимо. Более того: увеличение числа «чудес» неизбежно следует из увеличения хаоса во Вселенной. Видите ли, любое событие происходит с некоторой вероятностью. Что-то происходит непременно. Например, вы каждое утро завтракаете и уверены: вероятность того, что и завтра, и послезавтра вы будете есть свой омлет с беконом, близка к единице и отличается от единицы лишь потому, что может все-таки случиться некое менее вероятное событие (например, вас срочно вызовут в редакцию), из-за которого вам придется отказаться от завтрака.

— Терпеть не могу омлет с беконом, — заметил Симак, — так что в моем конкретном случае вероятность, что Агнес подаст на завтрак это блюдо, тождественно равна нулю!

— Так уж тождественно? — усомнился Девитт. — А если — очень редкий случай — в доме не окажется ничего, кроме яиц и куска бекона?

— Ну, что вы! — подала голос Агнес, прислушивавшаяся к разговору. — Уж об этом есть кому позаботиться!

— Сдаюсь! — воскликнул Девитт. — Бекон на завтрак вашего супруга — из области чудес, согласен. В мире, говорит Гамов, стремительно нарастает хаос. С одной стороны, это приводит, как мы видели, к невозможности предсказать что бы то ни было. С другой — в мире становится возможным всё большее число событий. Всяких. Пещерный человек не мог прокатиться в поезде, посмотреть телевизор, съесть суши, увидеть в телескоп далекую галактику. И много чего еще. Вероятность таких событий была равна нулю. Сейчас эти события весьма вероятны.

Почему наши предки не видели НЛО, а сейчас их каждый день наблюдают сотни? Да потому, что за несколько столетий увеличился хаос, увеличилось «поле возможного и вероятного», мы стали наблюдать явления, ранее не происходившие.

И это результат не участившихся посещений Земли инопланетянами. Природа НЛО неизвестна, но, скорее всего, это спонтанные эффекты, которые были невозможны тысячу лет назад, потому что тогда мироздание было более упорядоченно. Эффект сугубо квантовый, точнее, квантово-статистический, и только по неведению мы пытаемся объяснить новые явления природы влиянием внеземных или потусторонних сил. На «самом деле», а точнее, по теории Гамова, это результат нашей деятельности. Мы — наблюдатели, обладающие сознанием и свободой воли. И наше сознание вносит в мир новые возможности, расширяет спектр осуществимых событий и одновременно уменьшает вероятности надежных прогнозов: чем больше всякого может случиться, тем меньше вероятность это всякое предсказать.

— Вы хотите сказать, — перебил Симак, — что летающие тарелки — результат наших фантазий?

— Ни в коем случае! Они действительно появились как явление природы лет тридцать назад. Повторяю: наше сознание расширяет спектр осуществимых событий. Идем дальше…

— Идите, сэр, — пробормотал Симак. — Я пытаюсь уследить за вашей мыслью.

— Не за моей. Это мысли Гамова.

— Хм… — пробормотал Симак.

— Идем дальше вслед за Гамовым, — упрямо повторил Девитт. — Вероятности осуществления различных вариантов мироздания описывает некая кривая, функция распределения. Гамов задал вопрос: какой функцией описывается нарастающий мировой хаос? Поскольку речь идет о случайном распределении, то и описывается оно, скорее всего, обычной функцией Гаусса. Но наблюдатель выбирает результат измерения, а наш мир — это квантовый мир. Сознание наблюдателя влияет на функцию распределения вероятностей тех или иных событий! Без участия наблюдателя эта функция, как я уже сказал, — распределение Гаусса. «Включите» наблюдателя, обладающего сознанием и памятью, — и распределение вероятностей изменится. События, которые недавно были маловероятны, станут обыденными, а те, что недавно были обыденными, окажутся маловероятными.

— Вы не уходите от сути? — перебил Симак. — Речь шла о том, что мир стремится к хаосу.

— Именно. Почему в последние четыре тысячи лет мир устремился к хаосу? Почему библейские пророки могли предсказывать события, которые произойдут много лет спустя, и почему в наши дни в прогнозах даже на будущий год ошибаются все: от футурологов до астрологов и ясновидцев? Да потому, что во Вселенной появился разумный наблюдатель, обладающий сознанием и имеющий возможность свободного выбора! Наблюдатель не изменяет реальность, он не бог, знаете ли. Но имея свободу выбора, он создает новые, ранее не существовавшие варианты реальности. Создает в огромном количестве — каждым своим выбором, даже самым, казалось бы, тривиальным: перейти улицу на красный свет или дождаться зеленого. Это вы понимаете? Да?

— Ну… — протянул Симак. Он понял мысль Девитта, но не хотел признаваться. Он хотел дослушать.

— Слушайте внимательно, — будто прочитав мысль Симака, сказал Девитт. — Итак, число вариантов бытия растет, но ведь события осуществляются с разной вероятностью, верно? Вероятность того, что солнце взойдет завтра в семь часов шестнадцать минут, практически равна единице. А вероятность, что вам на голову свалится метеорит, близка к нулю, хотя никаким законам природы это не противоречит. Между нулем и единицей располагается огромное множество возможных событий, которые могут произойти с мирозданием и с вами лично. И, естественно, эти вероятности распределяются по какому-то закону. В отсутствие разумного наблюдателя распределение в точности гауссово. Таким оно было много миллиардов лет, а потом… Потом появился человек. Изменять материальную природу силой мысли человек не может — телекинеза, уверяю вас, не существует, это противоречит закону сохранения энергии. Как и вечный двигатель. Но сознание разумного наблюдателя способно менять вероятности событий. Влиять на функцию распределения. Когда появились первые пророки, распределение вероятностей перестало быть гауссианой — прежде невозможные события стали просто маловероятными, а маловероятные оказались более вероятными, понимаете?

— Да, — коротко сказал Симак.

— Интуитивно человек пользовался этим всегда. Разве вы не думаете, заболев: «Я должен выздороветь к понедельнику», — и ждете, что так и произойдет? Разве каждый день и каждую минуту вы не призываете в уме то или иное событие, надеясь, что ваши желания сбудутся? Чаще всего они не сбываются, и знаете почему? Разумный наблюдатель, делая тот или иной выбор, меняет распределение вероятностей событий в мире. Но он понятия не имеет на самом деле, о чем нужно подумать, какой выбор сделать, чтобы именно нужное событие стало намного более вероятным, чем было ранее. Нам кажется, что существует прямая связь: «Буду думать о выздоровлении, и оно станет возможным». Нет! Распределение вероятностей действительно изменится, но случайным образом. Вы не поправитесь, а какое-то другое событие, вероятность которого была мала, в результате вашего наблюдения за реальностью произойдет, о чем вы, скорее всего, и не узнаете. Скажем, вы упорно думаете о выздоровлении, и в соседнем доме (или в далеком городе) неожиданно загорается одеяло, под которым спит некто, вам вообще не известный. Вероятности сместились, и… Что вы сказали?

— Если всё так, то, наверно, есть какой-то физический закон… Закон, позволяющий смещать эти чертовы вероятности так, как хочет… э-э-э… наблюдатель? Скажем, я. Или вы.

— Именно таким вопросом и задался Гамов! Он нашел решение.

— Доктор Гамов? — уточнил Симак, внимательно глядя на Девитта.

Девитт выдержал взгляд, позволив себе лишь слабое подобие понимающей улыбки.

— Хорошо, — сказал он. — Гамов недавно умер, а потому то, что я скажу, — мои предположения. Но основаны они на факте: у Гамова была любимая женщина. И у нее врачи выявили серьезное заболевание — болезнь Гоше².

— Болезнь Гоше? — повторил Симак. — Не слышал о такой…

— Очень редкое заболевание. Сейчас очень редкое, но пару веков назад вообще не существовавшее. Тысячи лет назад, когда число возможных вариантов реальности было гораздо меньше, чем сейчас, вероятность заболеть болезнью Гоше была строго равна нулю. Потом появились генетические отклонения, мир стал более хаотичным, возникло множество не существовавших прежде болезней, в том числе и эта. В функции распределения вероятностей болезнь Гоше располагалась в самом хвосте. А излечения не существовало, вероятность вылечиться была равна нулю. Шло время, хаос нарастал. Среди новых возможностей появилась и возможность спонтанного излечения от болезни Гоше. Чрезвычайно малая возможность. Настолько малая, что нужно было бы прожить два десятка миллионов лет, чтобы наверняка выздороветь. Это звучит как бред, но математике всё равно, сколько живет человек… Важно было понять, что спонтанное исцеление в принципе возможно. Чрезвычайно маловероятно, практически нет шансов, но вероятность оказалась, хотя и безнадежно малой, но всё же не равной в точности нулю. Понимаете?

— Пожалуй, — протянул Симак. — Вы хотите сказать, что ваш друг… Гамов… рассчитал, как перейти от одной функции распределения к другой? Чтобы очень маловероятное событие — исцеление от болезни Гоше — стало вполне возможным. Верно?

— Да, Гамов вычислил такой переход. Важно ведь понять принцип.

— И можно изменить закон вероятности так, чтобы солнце стало вставать на западе? — с откровенной иронией спросил Симак.

— Нет, конечно! — возмутился Девитт. — На восход солнца таким образом не подействуешь, вы правы. Но есть великое множество событий (и число их увеличивается с каждым днем), которое зависит от сознания наблюдателя, формируется сознанием, сознание осуществляет выбор реальности и, следовательно, задает распределение вероятных и невероятных событий. Черт возьми, мистер Симак, мы все это делаем постоянно, не задумываясь о том, что происходит! Скажем, у вас температура, вы принимаете лекарства, но при этом думаете: «Не хочу болеть, пусть я завтра проснусь здоровым!» Ваше желание, желание сознательного наблюдателя, немного изменяет распределение вероятностей происходящих событий. Это всегда так. Но вы просыпаетесь утром с еще большей головной болью и, конечно, делаете вывод, что от вашего желания ничего в этом мире не зависит. Но это не так! Ваша мысль изменила функцию распределения, но в реальном мире всё гораздо сложнее, особенно при таком росте хаоса, как сейчас! Ваша мысль изменила вероятности, но вы понятия не имеете, каким образом! Возможно, ваш внутренний посыл привел к тому, что более вероятным стало событие, к вам никакого, как вам кажется, отношения не имеющее. Кто-то, возможно, излечился от рака и принял это за чудо, хотя излечение его стало вероятным исключительно благодаря вашей мысли о собственном выздоровлении. Понимаете?

Симак молча смотрел Девитту в глаза, домысливая то, что тот говорить не хотел.

— Вы понимаете, к чему я веду? Конечно! Гамов вычислил изменение распределения вероятностей, при котором исцеление его любимой женщины…

— Миссис Джефферсон, — подсказал Симак.

— Джефферсон? Почему Дже… Ах, да, это же сюжет для романа. Хорошо, пусть будет миссис Джефферсон… В общем, распределение изменилось так, что чрезвычайно маловероятное стало практически неизбежным. Миссис Джефферсон поправилась, врачи изумлены: такого никто никогда не наблюдал! Но есть факт — спонтанная реабилитация, чрезвычайно редкий, почти невозможный случай…

— Потрясающе! — воскликнул Симак. — Великое открытие! Почему я нигде не читал…

— Потому что это нигде не опубликовано, — с извиняющейся улыбкой сказал Девитт.

— А-а-а… — разочарованно пробормотал Симак. — Ну да, сюжет для фантастического романа. Ваш друг Гамов…

— Он был теоретиком, мистер Симак, и действительно вывел функцию распределения вероятностей. Он понимал, что каждое наше действие, каждый наш выбор, каждое намерение это распределение меняет. Но ни один математик не может… пока не может… рассчитать, что нужно сделать реально, чтобы функция распределения изменилась так, как мы хотим.

— Но миссис Джефферсон выздоровела, — напомнил Симак.

— Да, — подтвердил Девитт. — А Гамов умер.

— Доктор Девитт… — Симак помедлил и решил, что пора расставить точки над i. — Ведь таинственный Гамов… ваш друг… это вы, верно?

Давитт покачал головой, потом кивнул, одновременно сделав руками неопределенный жест. Понимайте, мол, как хотите.

— Без комментариев, — сказал он и подозвал проходившую мимо стюардессу.

— Могу я попросить стакан апельсинового сока?

— Конечно, сэр, сейчас принесу.

— И нам с женой, пожалуйста, — присоединился Симак.

Помолчали. Каждый думал о своем.

— Видите ли, мистер Симак, — продолжил Девитт, когда стюардесса принесла сок, — я знаю, о чем вы думаете. Гамов не жертвовал собой, уверяю вас. Он любил Габриэль, но не до такой степени, чтобы… Просто… Сейчас это невозможно вычислить, понимаете? Вы выбираете событие и рассчитываете такую функцию распределения, чтобы вероятность этого чрезвычайно маловероятного события увеличилась на много порядков. Это вычислить достаточно просто. Но Гамов прекрасно понимал, что при этом меняется форма всего распределения. Другие чрезвычайно маловероятные события смещаются в центр — и наоборот. И это уже не рассчитаешь, пока, во всяком случае. Думаю, что и потом не удастся — хаос нарастает, и распределение становится всё более сложным из-за включения событий, которые еще вчера были невозможны в принципе. Да, именно так: если исключить заведомо невозможное, то оставшееся и будет истиной, какой бы невероятной она ни казалась. Старик Холмс прав, конечно…

— Вы меня вконец запутали! — рассердился Симак. — Это распределение действительно существует?

— Конечно, — кивнул Девитт.

— И вы… то есть Гамов рассчитал…

— Нет, — перебил Девитт. — Я же сказал: пока это невозможно.

— И миссис Джефферсон…

— О, с ней всё в порядке, она справилась с болезнью Гоше. А Гамов умер. Для научного заключения этого мало, и потому нет никаких публикаций. И не будет. А для романа — прекрасная идея, не правда ли, мистер Симак?

— Пожалуй, — согласился писатель. — Только… Я уже пишу новый роман, и там просто нет места для такой идеи. А когда напишу… Вряд ли у меня будут силы на еще один роман.

— Не зарекайтесь, мистер Симак, — мягко сказал Девитт и положил руку на ладонь писателя. — Хаос действительно нарастает. Функция распределения действительно существует. Всё, что я сказал, — не фантастика.

* * *

— Говорит командир корабля, — раздалось из динамиков. — Мы идем на посадку в аэропорту Миннеаполиса. Прошу пристегнуть ремни…

— Тебе помочь, Агнес? — обернулся к жене Симак.

— Спасибо, Клиф, я сама.

— Доктор Девитт, — повернулся Симак к физику. — Гамов, говорите вы? Непременно поищу эту фамилию в научных журналах.

— И вряд ли найдете другого Гамова, кроме Джорджа, — улыбнулся Девитт, пристегиваясь. — Просто подумайте над моими словами.

Звук моторов стал глуше, самолет нырнул в облако, затрясло. У Симака заложило уши. Он сглотнул и закрыл глаза. Подташнивало, и спина опять разболелась.

«Достаточно с меня полетов, — подумал он. — Дома лучше».

«Не понять этих физиков, — думал он. — Когда они говорят серьезно, а когда фантазируют. Когда правы, а когда ошибаются. А предсказателям и астрологам я и раньше не верил».

Эта мысль его успокоила.

Павел Амнуэль

Примечание:

В 1981 году замечательный американский фантаст Клиффорд Симак стал обладателем сразу трех премий: «Хьюго», «Небьюла» и премии журнала «Локус». Последний роман, «Магистраль Вечности», Симак опубликовал пять лет спустя, за два года до смерти. Брайс Девитт в разговорах с коллегами упоминал, что в 1981 году летел в одном самолете с Симаком, и они хорошо поговорили о науке и фантастике. Содержание разговора осталось неизвестным.

¹ Кли́ффорд До́нальд Са́ймак (англ. Clifford Donald Simak, правильное произношение фамилии: Си́мак). Из «Википедии».

² Болезнь Гоше – редкое наследственное заболевание, впервые описанное французским врачом Филиппом Гоше в 1882 году. Подробнее о болезни Гоше: gaucherdisease.org.uk/ru/ruliving.htm