Сценарист и режиссер Авдотья Смирнова не раз говорила, что никто из ее друзей в кино не ходит, а фильмы смотрят на DVD или в Интернете. В моем окружении народ тоже в кино не ходит, однако же читает журнал «Сеанс»: видимо, просвещенные сограждане свой зрительский интерес к кинематографу вообще перестали связывать с прокатом. В результате именно зрительские удачи бывают столь неожиданны.
На днях мне «перепала» «Анна Каренина» Сергея Соловьева (в прокате с 2009 года). Об этом фильме я вообще не знала: Соловьев снимал его чуть ли не двенадцать лет, поначалу — как многосерийный.
В интервью с Татьяной Друбич, сыгравшей Анну, читаем: Если бы я была режиссером, то снимала бы две части. Первая часть – история, рассказанная Карениным, вторая – история, рассказанная Вронским.
В «прокатной» версии фильма Соловьева собственно история мне видится как рассказанная именно Карениным — во всяком случае никак не Вронским. Так что Алексея Александровича — то есть Олега Ивановича Янковского в этой роли — следует считать главным героем киноповествования. Ибо вне Каренина-Янковского фильм 2009 года — всего лишь трагедия очень нервной замужней женщины, которую угораздило без памяти влюбиться в молодого человека, с которым ее ничто, кроме «солнечного удара» страсти, так и не связало.
Впрочем, кто рискнет после Вивьен Ли (и еще двадцати актрис) сыграть Анну? А Долли — после Ии Саввиной? Спору нет, Гармаш — замечательный актер, но что делать, если сценарий не дал ему для роли Константина Левина никакого материала?
В работе 1928 года «Задачи поэтики» В.М. Жирмунский писал (в разгар дискуссий о формализме), что «всякое изменение формы есть, тем самым, уже раскрытие нового содержания, ибо пустой формы не может быть там, где форма понимается, по самому определению, как выразительный прием по отношению к какому-нибудь содержанию».
На самом деле именно с этих позиций мы совсем особым образом понимаем Янковского-Каренина. Олег Иванович Янковский был актером уникального дарования, и главное, что ему было необходимо для работы, — это свобода от заданной режиссером формы. Янковский сам «обживал» роль и уже не играл ни Алексея Александровича Каренина, ни адвоката Комаровского в «Докторе Живаго», а становился ими, находя выразительные приемы для созданного им самим содержания.
Это благодаря Янковскому Татьяна Друбич достоверна в сценах с Карениным даже в тех кадрах, которые не вполне соответствуют стилистической инструментовке фильма.
Вот Каренин дома, еще не сняв мундира с золотым шитьем, нежно обнимает Анну, которую зритель видит со спины обнаженной до пояса (почти «Венера с зеркалом»). Строго говоря, такого не могло быть — не только тогда, но и никогда, хотя бы потому, что о золотое шитье неизбежно исцарапаешься в кровь. Но это приходит в голову позже, а здесь мы видим неподдельное чувство Каренина и полудетскую ласковость Анны.
Каренин в этом фильме куда более разнообразен и человечен, нежели в романе, где Толстой всякий раз напоминает нам про его уши и его скрипучий голос. Каренин-Янковский — это сухощавый человек годами ближе к пятидесяти, привычно-светский, привычно-сдержанный, вначале счастливый, потом — потерянный и страдающий так, что и сил уже нет это мучение скрывать.
А главное — у Янковского Каренин подлинен в своих чувствах: он любит, он обманут и этим особенно оскорблен и, наконец, раздавлен. И ему страшно…
Как известно, в романе Толстой стремился противопоставить Анну как символ сверкающей, живой, пусть «неправильной» жизни — неживому, усыхающему, механически-протокольному Алексею Александровичу с его службой, ненужными комитетами, пустыми ритуалами. В фильме же Анна почти сразу явлена нам как женщина с надрывом; так что далее этот надрыв просто развертывается «по нарастающей».
Вот в самом начале фильма Анна пытается убедить измученную и заплаканную Долли простить мужа — но, как мне кажется, Анна сама уже так взвинчена, что никакое успокоение от нее исходить не может. Однако если играть Анну как постоянно пребывающую на грани слез и лишь пытающуюся скрыть свою обреченность, то получается скорее утомительно, нежели драматично.
Я бы много дала, чтобы узнать, как Янковский пришел к своей трактовке Каренина: ведь по существу она отменяет нравоучительную «мхатовскую» конструкцию, ставшую классической в русской театральной и кинотрадиции. Школьницей я успела увидеть во МХАТе в роли Каренина Николая Павловича Хмелева (1901-1945). Сорокалетний Хмелев играл Каренина как старого царедворца с неприятно-скрипучим голосом, так что зрителям оставалось лишь пожалеть человека, в такие годы претерпевшего незаслуженное унижение.
Но разве Янковский-Каренин мог быть унижен?
Это была бы совсем другая история.
Ревекка Фрумкина
Загрузка...
Кому как, а мне трудно всерьёз воспринимать экранизацию (инсценировку) “Анны Карениной”, авторы которой не знают (и никто им не подсказал), что в романе нет персонажа по фамилии Левин, а есть Лёвин — альтер эго, как известно, Льва Николаевича Толстого, от имени которого (Лёв) и образована его фамилия (как известно, по-русски хищное кошачье называется “лев”, а мужское имя — “Лёв”; потому, кстати, и уменьшительное — Лёва, а не Лева). Надеюсь, я не узколобый пурист, скорее — человек, ухитряющийся расстраиваться по таким малозначительным, как приведённый выше, поводам (а также и другим подобным: ну не нет у А. П. Чехова комедии “Вишнёвый сад”! Это варенье бывает вишнёвым, а сад — вишневый, — что, впрочем, авторская вольность: вишневых садов не бывало, — но это уж другое дело).