Консерватор Богословский

Ревекка Фрумкина
Ревекка Фрумкина

Недавно были полностью изданы дневники известного русского историка Михаила Михайловича Богословского [1]. Большую вступительную статью к этому изданию написал Сигурд Оттович Шмидт, что позволяет мне здесь ограничиться ролью заинтересованного читателя.

Михаил Михайлович Богословский (1867–1929) был специалистом по XVIII веку, и прежде всего по истории Петра I. И хотя его пятитомник «Петр I: материалы для биографии» оканчивается 1700 годом (ученый называл эти свои изыскания «Петриадой» и считал главным делом своей жизни), этот труд и поныне считает­ся лучшим сводом данных о петровской эпохе.

М. М. Богословский золотым медалистом окончил знаменитую московскую Пя­тую гимназию, что позволило ему поступить без экзаменов в Московский универ­ситет. Дальнейшая его академическая жизнь неизменно шла «по восходящей»: он был оставлен для подготовки к профессорскому званию, защитил магистерскую, затем докторскую диссертацию, стал профессором, «унаследовал» кафедру Клю­чевского в Московском университете, активно участвовал в научных обществах, работал много, упорно и в любых обстоятельствах.

Систематические дневниковые записи Богословского начинаются в 1915 году, причем 1919 году посвящено лишь несколько страниц, 1918 — отсутствует. Та­ким образом, основной корпус записей приходится на 1915–1917 годы — вре­мя не только беспокойное, но и тягостное во всех отношениях. Богословский ви­дит своей важной задачей писать ежедневно: дневник — его опора и вместе с тем источник самодисциплины: автор горд тем, что, несмотря на холод и голод, за 1916 год он не пропустил ни одного дня.

В образе Богословского меня более всего занимает тот тип русского профессо­ра — москвича с «особым отпечатком», который я еще застала в бытностью мою студенткой филфака МГУ в конце 40-х — начале 50-х годов (например, нам читал лекции упоминаемый Богословским «древник» В.Ф. Ржига). Я имею в виду соче­тание независимого ума и безусловности долга, четких моральных норм и тра­диционной религиозности.

Сказать, что Богословский был человеком консервативных взглядов, — значи­ло бы ограничиться штампом, ныне окончательно потерявшим определенность содержания. Университетски образованные граждане с фамилиями Богоявлен­ский, Введенский, Реформатский, Покровский, Воздвиженский, Вознесенский в описываемые в дневниках времена были в большинстве своем умеренно ре­лигиозны, трудолюбивы, законопослушны и консервативны в политическом от­ношении: это врачи, адвокаты, присяжные поверенные, преподаватели лучших гимназий, приват-доценты и лекторы высших учебных заведений, академий и Высших женских курсов.

Сказанное вовсе не значит, что эти люди — Богословский в том числе — не замечали ущербности российского политического уклада и неуклонного рас­пада российских государственных институтов, особенно драматически об­нажившегося в условиях войны. Впрочем, отсюда отнюдь не вытекала ни по­литическая активность как таковая, ни даже четкая политическая позиция. Ужасна была сама по себе война — вначале русско-японская, потом война 1914 года: наши поражения, деморализованная армия, беженцы, голод, кру­шение всякого порядка…

Кроме университета Богословский преподавал в Московской духовной ака­демии, а значит, в любую погоду ездил поездом в Свято-Троицкую Сергиеву лав­ру, а до вокзала нередко вынужден был идти пешком, потому что трамваи были переполнены, а то и вовсе не ходили. Он также читал на Высших женских кур­сах и, судя по посещаемости его лекций, был там очень ценим. Так что повсед­невность Богословского — это жизнь, подчиненная гражданскому долгу: война ли, беспорядки, смена правительства, хаос — он должен был осуществить себя как историк, как наставник молодежи и как глава семьи. Вообще говоря, так и поступают зрелые, ответственные люди: ведь «времена не выбирают». В этом ракурсе и в это время уклад жизни Богословского и, допустим, братьев Соко­ловых (http://polit.ru/article/2012/02/16/sokolov_brothers) — людей иного тем­перамента и совсем иных взглядов — различались скорее в частностях, неже­ли в главных устремлениях.

Во все времена собственно политикой заняты немногие; Богословский выпи­сывал газеты, но они с какого-то момента окончательно отстали от событий. Тем более любопытно читать, как обычная московская квартира (жил Богословский в Пречистенской части) внезапно превращается в плохо защищенное укрытие, потому что вокруг стреляют и из ворот выйти уже невозможно. В подобной ситу­ации клише вида «он/она приветствовали революцию» сразу делаются пустыш­кой: а что, собственно, можно было приветствовать к осени 1917 года?

Дневник Богословского интересен еще и тем, что побуждает отрешиться от плоских представлений о самом типе консерватора в его российском варианте. Консерватор Богословский, в частности, был сторонником возможно более сво­бодной системы воспитания детей. И хотя сам он не ушел в отставку в результа­те известного циркуляра министра Кассо в 1911 году [2], но и позже относился с равным уважением как к ушедшим, так и к оставшимся. Как можно видеть, при­вычные для нас чуть ли не со школьной скамьи представления об определенно­сти политических позиций образованных людей этого поколения (приблизитель­но ровесников Ульянова-Ленина) весьма далеки от реальности.

М. М. Богословский умер в 1929 году от приступа стенокардии, пережив в 1925-м гибель от несчастного случая своего единственного сына-подростка. Увы, Богос­ловский покинул этот мир «вовремя»: ОГПУ избрало его на роль руководителя московских участников сфабрикованного им «монархического заговора»…

1. Богословский М.М. Дневники (1913–1919): Из собрания Государственного исторического музея. М.: Время, 2011. 800 с., илл.

2. 11 января 1911 года был разослан циркуляр министра Министерства народного просвещения Л.А. Кассо, в котором предписывалась недопустимость «публичных и частных студенческих собраний, за исключением собраний научного характера». Если же, вопреки усилиям администрации, сходка всё-таки собиралась, ректорам вменялось немедленно вызвать полицию. В ответ на эти циркуляры 28 января 2011 года на экстренном заседании Совета Московского университета ректор Мануйлов представил членам Совета доклад о создавшемся в университете положении и заявил, что при таких условиях он не видит возможности нести на себе обязанности ректора и подает прошение об отставке. Аналогичные заявления были сделаны помощником ректора Михаилом Мензбиром и проректором Петром Минаковым, а университетский Совет признал, что при создавшемся положении выборная администрация не может нести возложенные на нее обязанности. Подробнее см. статью Я. Леонтьева «Сегодня жизнь в Московском университете замерла…» www.polit.ru/article/2011/02/24/msu