Пернатый букварь

Этой книги у меня не было в детстве. Недавно я получил ее в подарок от человека, знающего мою страсть к детским книгам и книгам про птиц. Сборник называется «Птичьи разговоры», его автор — Павел Николаевич Барто (1904–1986). Книга проиллюстрирована Г.Е. Никольским и выпущена в 1964 году издательством «Малыш». Она состоит из 26 стихотворений, посвященных разным видам птиц, в основном певчих, но также и дятлов, некоторых водоплавающих, хищников и других неворобьиных.

Ритм стихов причудлив, капризен, и порою кажется, что автор берется почти за невозможное: воспроизвести в поэзии строй птичьих песен, будто соревнуясь с известным композитором Оливье Мессианом, создававшим музыкальные полотна из птичьих голосов, с максимально возможной точностью передаваемых оркестром. Послушайте, вот задорное пение болотной камышовки в стихах об этой птичке:

За большим селом Грушовки,
Вдоль по речке Огари,
Ладят песни камышовки
От зари и до зари:
То присвистнут,
То прищёлкнут,
Соловью споют подстать,
Зачастят своё без толку,
Петь не могут перестать.
Где весной вода струится,
Что ни куст —
То птица.
Сядет птица,
Приглядится:
— Здесь ли не селиться?!
За большим селом Грушовки,
Вдоль по речке Огари,
Ладят гнёзда камышовки,
Что кошёлки кустари:
Не в новинку
Камышинку
Им в корзинку заплетать:
Принесёт отец травинку –
В колыбель приладит мать.
Где весной вода струится,
Что ни куст —
То птица,
Сядет птица,
Приглядится:
– Здесь ли не селиться?!

В свое время Корней Чуковский, выпуская книгу «Мойдодыр» с иллюстрациями Юрия Анненкова, дал ей подзаголовок «Кинематограф для детей». Это же определение можно дать и сборнику Павла Барто. Прочтите, например, стихи о черном дятле. Им мог бы позавидовать оператор Би-би-си. Невозможно не увидеть, как сильная взбалмошная птица, будто поднятая на гребень невидимой волны, взлетает на сухой ствол и тут же, с разлета, выдает звучную гулкую трель, отзывающуюся в дальних уголках весеннего леса:

Любо дятлу-желне
На щербатой сосне
Или бурями
Срубленном дубе,
На высокой волне
Просигналить весне:
В ствол упругий
Ударить как в бубен.
Любо дятлу-желне
Прогреметь в вышине,
К щедрой ели
Прилипнув магнитом,
Он доволен вполне,
Что в лесной тишине
Дробной трелью
С весной
Говорит он.

Внимательное чтение стихов Павла Барто выявляет их резкое отличие от сочинений Н. А. Холодковского. Если в «Гербарии моей дочери» каждый цветок превращается в яркий поэтический образ, то птицы в стихах Павла Барто — только птицы и не больше. Будто это не поэтический сборник, а катехизис зоологических экскурсий. Что содержат стихи о большой поганке (чомге)? Конечно же, в них описаны ее яркая внешность с «ушами» из рыжих перьев и острыми «рожками», ее плавающее на воде гнездо, ее странные немелодичные крики, привычка носить птенцов на спине, привязанность к водоемам с густой прибрежной растительностью… А вот трясогузка, она ловит мошек на берегу реки, у самого уреза воды, перемещаясь не прыжками, а легким бегом, отчего отпечатки ее лапок можно без труда отличить от следов, оставленных другими птицами, прилетавшими на водопой… Для цапель упомянуто характерное разделение мест гнездования и кормовых угодий, для сойки — привычка собирать по осени и прятать в укромных местах желуди, порой забывая их, что делает эту птицу основным распространителем дуба. Для королька подчёркнут его малый размер, для варакушки — ее склонность к пересмешничеству, для пищухи — обследование ствола дерева «винтом», по спирали, и так далее.

Орнитолог Владимир Паевский упрекает некоторых русских поэтов в незнании жизни птиц, обрушиваясь с критикой на «иволгу, хоронящуюся в дупло» у Сергея Есенина и тому подобные кажущиеся несуразности. К стихам Павла Барто ему сложно было бы придраться. Но не скучны ли стихи, куда запрещен доступ фантазии?

И ладно бы автор выпустил одну такую книгу, но он всю жизнь писал о птицах, неизменно придерживаясь в поэзии самого строгого натурализма, будто Дон Кихот, сражающийся и страдающий за идеи, мало понятные окружающим.

Еще впервые читая стихи Павла Барто, я чувствовал в них что-то до оскомины знакомое. Но разгадка пришла, только когда мне в руки попали фрагменты фотопленки 1942 года, на которых запечатлены моменты празднования Татьянина дня сотрудниками Московского университета, в то время хранившими коллекции Зоологического музея от зажигательных бомб, сбрасываемых на город фашистами (сейчас пленка находится в архиве Зоомузея МГУ). На кадрах легко узнаваемы зоологи Сергей Иванович Огнёв и Сергей Сергеевич Туров (тогда — директор Зоологического музея). Там же присутствует и Павел Барто, среди других участников праздника, вопреки трагической обстановке облаченных в маскарадные костюмы: Барто одет в экстравагантный наряд дамы с черной вуалью.

И С. И. Огнёв, и С. С. Туров принадлежали к плеяде русских ученых-популяризаторов полевой зоологии. Их книги отмечены намеренной простотой и лаконичностью, в отличие, например, от излишне насыщенных фактами сочинений А. Э. Брэма. Они лишены фантазии и искусственной интриги, чем отличаются от книг Э. Сетон-Томпсона, появлявшихся в русских переводах, и сказок Виталия Бианки. Устранен из этих книг и автор как главный герой, т.е. к минимуму сведена субъективность, может быть, в ущерб увлекательности. Задача, которую ставили зоологи этой школы, проста, благородна, но и неблагодарна — дать читателям своего рода букварь, самые необходимые основы, без которых упорядоченное познание живой природы невозможно. Неблагодарность этой работы в том, что школьник, изучивший букварь, его отбрасывает и к нему не возвращается, нередко забывая о первом, так необходимом помощнике. Это отношение прекрасно описано в мемуарах Андрея Белого, ребенком увлеченного рассказами о птицах Д. Н. Кайгородова, но вскоре переросшего эту книгу, а с ней и увлечение орнитологией, не нашедшее тогда необходимой поддержки в специальной литературе или наблюдениях в природе. К той же плеяде популяризаторов науки принадлежал и Александр Николаевич Промптов, создавший один из лучших полевых определителей пернатых -«Птицы в природе», впервые выпущенный в полном варианте в 1937 году. Эта та самая книга, которая оказалась в моей библиотеке в моем детстве, и именно она открыла мне дверь в мир птиц. Ограничивая фантазию, Павел Барто приучал юных читателей к строгости зоологических знаний, к точности наблюдений. Он не подражал современным ему натуралистам, но был со-причастен общему делу популяризации науки. Не случайно Константин Николаевич Благосклонов просил Павла Барто сочинить эпиграфы к главам одной их своих книг о жизни пернатых. Среди русских поэтов немало тех, кто, как Вера Павлова, предпочитали книжному соловью живую славку, перелетающую в дебрях придорожного бурьяна. Однако лишь Павел Барто посвятил свое творчество искренней пропаганде орнитологии. Что же до истинной поэзии, то она осталась в виртуозной игре размером стиха, в безошибочном выборе слов и образов, позволяющих на листе бумаги передать, например, стремительный полет стрижа:

Нет, не точильщик
На камне зернистом
Лезвия точит
Звенящих ножей —
Вихрем, снижаясь
С пронзительным
Свистом,
Мимо проносится
Стайка стрижей.
Быстро
Взмывают стрижи
В высоту,
В небе играют,
Свистят
На лету,
Воздух стригут,
И пронзают,
И режут;
Ветер
Их носит,
Упругий
И свежий.

Павел Квартальнов,
канд. биол. наук, науч. сотр. кафедры зоологии
позвоночных биофака МГУ