Первый министр науки свободной России

27 декабря 2020 года исполнилось 80 лет Борису Салтыкову, первому министру науки новой России, одному из главных создателей РФФИ и РГНФ, президенту Политехнического музея, председателю жюри премии «Просветитель» в 2012–2015 годах. Публикуем отклики его коллег и учеников, а также рассказ самого Бориса Георгиевича о сотрудничестве с Владимиром Фортовым в создании РФФИ.

Андрей Фонотов, докт. экон. наук, профессор НИУ ВШЭ:

Каждый раз, когда уходит очередная эпоха, пережившие ее люди вдруг обнаруживают, что работавшие с ними плечом к плечу коллеги отметились в этом безвозвратно ушедшем времени очень по-разному. Причем настолько, что следы присутствия одних в прожитой жизни теряются, а другие своим обликом, идеями, творчеством и работой определили основные тренды движения общества.

Трудно говорить о человеке, работа которого в сложное для страны время не может не вызывать противоречивых оценок из-за крушения СССР. Впечатление от этого тягостного периода неизбежно проецируется на каждого, кто стоял во главе мучительного процесса перемен 1980–1990-х годов, и мешает беспристрастному взгляду.

Первый министр науки постсоветской России Борис Георгиевич Салтыков оказался тем человеком, который в разгар системного кризиса в стране, доведенной советским руководством до социально-экономического коллапса, взял на себя ответственность за спасение российского научно-технологического потенциала от полного разрушения.

Пока еще рано называть назначение Бориса Салтыкова на пост министра историческим. Но давайте посмотрим, насколько он был готов к этому вызову и что сделал в тяжелых условиях того времени.

Окончив в 1964 году с красным дипломом МФТИ и в 1967 году его аспирантуру, он поступил на работу в Центральный экономико-математический институт (ЦЭМИ) Академии наук СССР.

Созданный в 1964 году на закате хрущёвской оттепели, ЦЭМИ вобрал в себя немало молодых талантов, составивших впоследствии цвет советской экономической науки. Возглавивший институт академик Николай Федоренко стремился объединить самых лучших исследователей экономических реалий советского общества. В институте уже в начале 1970-х годов работали будущие академики Станислав Шаталин, Николай Петраков, Александр Анчишкин, Юрий Ярёменко, Наталья Римашевская и другие. Рядом с этими лидерами нового экономико-математического направления трудились более молодые, но не менее амбициозные и талантливые ученые.

Борис Салтыков не только не затерялся в этом ярком коллективе, но и стал одним из наиболее авторитетных и признанных лидеров науковедения. Довольно быстро он подготовил и защитил кандидатскую диссертацию. В СССР так повелось, что стоило человеку стать серьезным профессионалом, как его тут же выдвигали на какую-то руководящую общественно-политическую работу. И молодого ученого сначала выбрали председателем профкома, а затем — руководителем парторганизации.

В ЦЭМИ это была, как теперь принято говорить, расстрельная должность. Дело в том, что многие сотрудники, не видя возможностей для исследования реальных, а не виртуальных процессов, вызревавших в недрах страны и социума, предпочитали не тратить время и силы на обретение своего права на научную истину, а решали продолжать работу в более свободных условиях за рубежом. Каждый такой отъезд расценивался властями как политический провал, сопровождавшийся суровыми мерами по усилению идеологической работы. Разумеется, первый и самый яростный удар райкома КПСС принимал на себя Борис Салтыков. Его выдержка, безукоризненная корректность, умение сопоставлять и объединять различные взгляды и интересы, способность убеждать и защищать свой выбор даже в условиях жесточайшего политического прессинга на рубеже 1970–­1980-х годов позволяли обеспечивать здоровую атмосферу в коллективе.

Вспоминается такой случай. В ­1970-е годы была полностью разгромлена оте­чественная социологическая школа. Этот процесс сопровождался стандартным набором «оргмер» — выговорами, исключениями из партии, увольнениями и лишением возможности заниматься наукой. Одним из пострадавших в ходе этой «чистки» стал известный социолог Юрий Левада. В этих условиях Николай Федоренко не побоялся пригласить Леваду на работу в ЦЭМИ. Но оправдывать и защищать это решение в партийных инстанциях пришлось Борису Салтыкову, который этим не ограничился и добился для Юрия Александровича полного восстановления в правах и в партии, что по тем временам было похоже на сюжет из фантастического рассказа.

Незнакомых близко с Борисом Салтыковым при первой встрече «напрягала», как говорят сейчас, его аристократическая внешность, не очень соответствовавшая плакатному облику советского человека. Но естественная, а не нарочитая простота, доброжелательность, отсутствие высокомерия позволяли любому собеседнику быстро понять и оценить его такт и интеллигентность, почувствовать масштаб личности. Просто природа симпатизирует честным, умным и порядочным людям. Впрочем, чтобы оценить и воспользоваться такой возможностью, тоже надо быть не дураком.

В СССР начиная с 1972 года разрабатывалась Комплексная программа научно-технического прогресса (КП НТП). Изучением проблем развития науки в рамках программы руководил Борис Салтыков в качестве одного из ведущих науковедов страны. Тематика носила прикладной характер и не охватывала фундаментальных проблем развития науки как важнейшего института общества. К тому же реальная ситуация с наукой в стране, особенно в сопоставлении с развитыми странами, прежде всего с США, была засекречена и на условиях конфиденциальности доводилась только до отдела науки ЦК КПСС. В таких условиях о свободном научном поиске можно было только мечтать.

В конце 1980-х годов Борис Салтыков стал научным руководителем аналитического центра АН СССР, где развернул комплексное изучение науки, научного творчества и научного этоса. К этому времени его авторитет как ученого и как организатора науки был настолько весом, что в 1991 году Егор Гайдар предложил Борису Ельцину назначить Салтыкова на пост министра науки.

В тяжелейших условиях кризиса (наука обеспечивалась по остаточному принципу) положение казалось безвыходным. Необходимы были новые инструменты и новые источники поддержки и развития науки. Ведущие страны мира, понимая роль и значение России и приветствуя ее стремление войти в клуб демократических государств, выразили готовность к полномасштабному сотрудничеству.

И началось оно с того, что Бориса Салтыкова пригласили на совещание министров науки семи ведущих стран мира. Таким образом, российское членство в неформальном штабе глобального развития, который из «Большой семерки» стал «Большой восьмеркой», началось с визита первого министра науки РФ. Сразу после этого были подписаны договоры о научном и научно-техническом сотрудничестве с Организацией экономического сотрудничества и развития (ОЭСР), рядом ведущих стран и международных исследовательских организаций (проекты ИТЭР, ЦЕРН и т. д.), свои представительства в России открыли известные международные научные фонды.

28 мая 1992 года на заседании Правительства РФ была принята программа реформирования научно-технической сферы и впервые были сформулированы задачи инновационной политики, не потерявшие своей актуальности даже спустя почти три десятилетия.

В рамках этой программы была сформирована система фондов поддержки науки и инноваций. Указом президента РФ были учреждены Российский фонд фундаментальных исследований (РФФИ) и Российский фонд технологического развития (РФТР). Для поддержки малого инновационного бизнеса был учрежден Фонд содействия развитию малых предприятий в научно-технической сфере.

Чуть позже был образован Российский гуманитарный научный фонд (РГНФ); на его создании настаивали ученые-гуманитарии. В научном сообществе мнения о новой структуре разделились. Всё решила твердая поддержка необходимости РГНФ, выраженная в письме патриарха Алексия II.

После распада СССР более 1000 отраслевых НИИ оказались без источников финансирования. Для того чтобы спасти самое ценное в российской прикладной науке, были отобраны около ста самых эффективно работавших в СССР НИИ прикладного профиля и на их основе сформирована система государственных научных центров (ГНЦ).

Был принят новый патентный закон, в соответствии с которым изобретатели получили право владеть своими изобретениями, что способствовало возникновению десятков тысяч (по отдельным оценкам — от 30 до 40 тыс.) малых инновационных предприятий.

Наконец, в 1996 году был утвержден закон о государственной научно-технической политике, благодаря которому были легализованы все новые субъекты научно-технической сферы (фонды, ГНЦ, МИПы и пр.). В законе устанавливались обязанности государства по развитию научно-технического и инновационного комплекса страны.

Разумеется, всё это далеко не полный перечень мер, реализованных по инициативе Б. Салтыкова. Главное в том, что в первой половине 1990-х годов были созданы основы формирования научно-технической и инновационной системы страны XXI века.

К сожалению, путь научных реформ оказался неровным, с остановками и движением вспять. Но потенциал, заложенный в российское научно-технологическое и инновационное развитие в период руководства Бориса Салтыкова, сохраняет свою значимость и действенность и в наше время.

Наверное, человек, сделавший всё от него зависящее для ответа на вызов времени, имеет право повторить слова Арсения Тарковского: «Я век себе по росту выбирал». Первому российскому министру науки есть что предъявить истории и потомкам. И я уверен, что их вердикт будет положительным.

Ирина Дежина, докт. экон. наук, профессор НИУ ВШЭ:

Мое знакомство с Борисом Георгиевичем началось заочно. В 1990 году под его редакцией вышла книга «Наука в экономической структуре народного хозяйства». Я ее прочла, книга мне очень понравилась. Это были мои первые годы в профессии, я мало что знала, но, читая эту книгу, всё время думала: «Как же это верно! Ой, и я так думаю!» Пожалуй, это была для меня первая профессиональная книга из разряда «вдохновляющих». И поэтому имя Б. Г. Салтыкова я запомнила.

Когда в том же 1990 году я искала, куда в Москве я могу перевестись из ленинградской аспирантуры, и мне предложили познакомиться и поговорить с Б. Г., я сразу вспомнила об этой книге и с радостью согласилась. В то время Б. Г. работал в Институте народнохозяйственного прогнозирования АН СССР, заведовал отделом экономики науки. Наше личное знакомство состоялось на бегу. Борис Георгиевич не допрашивал меня с пристрастием, что я знаю и умею, а просто согласился стать научным руководителем.

И фактически он стал для меня научным наставником на долгие-долгие годы. Не просто специалистом, с которым можно поговорить о развитии науки. Он давал мне советы, которые помогли в профессии и в жизни. Например, говорил о том, что в исследовании надо стараться абстрагироваться от личного отношения, симпатий и антипатий, о том, что в нашей области (научная политика) это очень важно — но и трудно — сделать. Говорить «про науку», находясь внутри науки, непросто. Очень соблазнительно личные примеры, отдельные ситуации распространить на всю область и сказать: «так это действует», «так это есть на самом деле». Благодаря ему я всегда помню, что надо подходить к любому вопросу «с цифрами в руках», без стенаний и алармизма.

Еще он поражал меня умением вести диалог с людьми совершенно разных, если не противоположных, взглядов и находить приемлемое для всех решение. Без явной принадлежности к «лагерям» и «течениям». Область «экономики науки» политически чувствительна, и, кроме того, каждый ученый имеет свое ясное о ней суждение (при этом далеко не каждый с такой же уверенностью будет высказываться о теории струн или, например, о липидном обмене). Здесь нужно терпение и спокойствие. И я пыталась этому научиться у Бориса Георгиевича.

С ним связана и тема «проектной науки». Б. Г. фактически подтолкнул меня к тому, чтобы я рано стала самостоятельной и умела делать всё от начала и до конца — от дизайна исследования до финансовой отчетности. В начале ­1990-х годов грантовые формы только появлялись, в чем также безусловная заслуга Бориса Георгиевича, уже на посту министра науки. РФФИ, Фонд содействия (Фонд Бортника), РФТР — всё это создавалось при его непосредственном участии, и он дал этому развиться. Начинали «цвести сто цветов» — для науки, на мой взгляд, это важно.

Владея искусством компромисса, он при этом не избегал смелых решений, которые далеко не все поддерживали. Можно вспомнить создание Международного научного фонда или рекомендации ОЭСР начала 1990-х, касающиеся оптимизации сферы науки, которые Борис Георгиевич открыто поддерживал. За это до сих критики поминают его недобрым словом, хотя он оказался прав. Науку не дали «оптимизировать» тогда, когда всё только начиналось после распада СССР, и в итоге она спонтанно оптимизировалась сама в виде массивной «утечки умов» конца ­1990-х — начала 2000-х.

Можно вспомнить много разных моментов. Но в целом это огромная удача, что в своей жизни я встретила такого человека, который задал для меня стандарты не только научной работы, но и человеческих отношений.

P. S. от редакции и от авторов газеты:
Дорогой Борис Георгиевич, сердечно поздравляем с юбилеем! Желаем Вам здоровья, радости и многих лет жизни!