Продолжаем публикацию глав будущей книги Михаила Михайлова «Как я был ученым». Предыдущие главы см. в предыдущих номерах ТрВ-Наука1.
Я приехал в Москву и поступил в вуз осенью 1960 года. Москва потрясла изобилием еды, выставленной в витринах магазинов.
В Серпухове, откуда я приехал, в торговых точках было шаром покати. Только по утрам еще можно было застать сильно помятые буханки хлеба, привозимые неизвестно откуда. В «рыбных отделах» лежали громадные оковалки соленой трески. Остальное пространство занимали трехлитровые банки с томатным соком, в которых содержимое давным-давно раздвоилось на верхний прозрачный желтоватый и нижний коричнево-красный слои. Объемистые банки были удобным элементом декора: их перемещали с места на место, иногда ставили друг на друга, создавая целые дворцы. Продавщицы (мужчины в магазинах, кроме директоров и грузчиков, практически отсутствовали) с утра активно обсуждали очередные конфигурации томатных соков, что, несомненно, развивало в них чувство прекрасного. Иногда из недр торговли внезапно что-нибудь «выбрасывали»: колбасы, например, или даже мясо. Образовывались громадные очереди, но это было нечасто, а бо́льшая часть продуктов потихоньку распространялась среди своих.
К счастью, власть еще не дотянулась до частных мелких хозяйств. На окраинах Серпухова люди жили в собственных небольших домишках, держали овец, коз, а кое-где и коров. По утрам торопились в прикормленные квартиры молочницы с бидонами. Обитатели деревянных избушек почти не пользовались торговой сетью. Мужички потихоньку гнали самогон, бражку и оттягивались после суровых военных и послевоенных лет.
Вишневый сад
Интеллигенции — жителям каменных строений, не державшим никакой живности, кроме кошек, — приходилось, однако, несладко. В магазинах пусто, рынок ломился от дорогих продуктов, но с деньгами было туго. Родители-врачи вынуждены были работать в две смены и брать ночные дежурства, поскольку немалую часть зарплаты государство отбирало в виде обязательных займов и облигаций. Отец был офтальмологом, он, как Христос, возвращал людям зрение или избавлял от глазных недугов. Пациенты излечивались, сердечно благодарили, и на этом общение завершалось. Прока от него как добытчика продовольствия для семьи было немного. Переживая, он пытался выполнять какие-то домашние дела, норовил мыть посуду после еды, что-то подметал. Мама, смеясь, останавливала его. Но основная беда — действительно беда! — заключалась в том, что он страдал язвой желудка, в то время не поддававшейся лечению. Госпиталь, в котором он служил военврачом, остановился в Венгрии во время войны в тишайшем местечке посреди громадного вишневого сада. Еды, как водится, не хватало, все ходили полуголодные, и на спелые вишни в середине августа накинулся весь персонал госпиталя и ходячие больные. Тогда-то мой бедный папа и получил тяжелейшую язву желудка, которая свела его в могилу незадолго до моего окончания школы.
Принципиально иная ситуация была у мамы, акушера-гинеколога. Молодые женщины и дамы среднего возраста — основной контингент продавщиц магазинов — отличались предусмотрительностью и никогда не теряли контакта с заведующей женской консультацией. Вечерами мамочка с большой сумкой навещала свою клиентуру в магазинах, что позволяло нам существовать на диетическом питании, хотя отец всё равно время от времени попадал в больницы.
Взаимоотношение женщин и врачей в какой-то мере сказалось и на моей судьбе. В школе меня просто люто ненавидела учительница литературы, придираясь к совершенным мелочам. В старших классах я очень много читал, прекрасно знал предмет и приписывал такое отношение комплексу неполноценности, поскольку она была, в сущности, слабо образована. Я должен был получить золотую медаль, но эта преподавательница уперлась, доказала, что в моем сочинении отсутствует (или, наоборот, стоит) лишняя запятая, и мне выдали только серебряную награду. На скромном выпускном банкетике она подошла ко мне и спросила:
— А что же это твоя драгоценная мамаша не соизволила посетить выпускной вечер ненаглядного отпрыска?
— Почему не соизволила? Вон она сидит, разговаривает с выпускницей, — показал я на маму.
Учительница покраснела, обняла меня, поцеловала и прошептала:
— Миша, дорогой, прости, пожалуйста, если сможешь! Я думала, что твоя мать совсем другая акушер-гинеколог.
Анализ «Столичного»
В Москве в витринах я видел громадные пирамиды консервов из крабов и икры. Еда была довольно дешевой, на свою небольшую стипендию первокурсника я жил совершенно спокойно, питаясь в столовых, пельменных или общежитском буфете. К тому времени Самый Большой Начальник (СБН) объявил, что через двадцать лет мы будем жить при коммунизме. Я, семнадцатилетний, знакомый с жизнью столицы только по витринам, абсолютно верил его утверждению. Эмблема будущего мне представлялась в виде протянутых кверху рук, в которые бесплатно сыплются фрукты, баночки с крабами, красной и черной икрой, ломтики осетрины и еще что-то, с чем я надеялся познакомиться уже при коммунизме.
В то время я стал завсегдатаем ресторана «Днепр» недалеко от нашего общежития. Я случайно попал в него и наткнулся на салат «Столичный», который после диетического питания в семье произвел на меня сокрушительное впечатление. Я в жизни не ел ничего вкуснее. С тех пор почти каждый вечер как на службу я торопился в этот ресторан и заказывал «Столичный», что-нибудь из простенького второго и кисель или компот. Это мне обходилось примерно в один рубль. Конечно, подобная скромность поначалу не нравилась официантам, но народу в ресторане обычно было мало, я не слишком занимал их внимание, и они привыкли ко мне.
К сожалению, мое гурманство продолжалось не слишком долго. СБН искоренил приусадебные хозяйства и резко повысил цены на продукты питания. Салат «Столичный» пал жертвой его новаций. Он был мне уже не по карману. Но к тому времени я привык к нему так, как привыкают к наркотикам, и лихорадочно искал выход из положения. Тратя последние деньги и заказывая салат, я пытался выяснить, что именно в нем так привлекает меня. Анализ завершился полным успехом: я установил, что эти ингредиенты — яйцо и майонез. Заказав в следующий раз яйцо под майонезом (28 копеек), я просто восхитился собой, гением анализа.
Деятельный СБН, однако, не унимался, и вскоре я простился с дорогим (теперь уже во всех отношениях) для меня «Днепром», полностью переключившись на общепит.
Подарок от «Генацвале»
Посещать изредка рестораны, кафе, шашлычные и другие злачные места мне удалось только к концу аспирантуры, когда Николай Николаевич подбрасывал небольшие премиальные. К тому времени у меня уже была крохотная «подгруппа», в которую входил стажер Владислав и дипломник Иосиф, которого мы звали Джо в честь незабвенного дядюшки Джо.
Тогда мы дружили «не разлей вода». Владик был сыном профессора химии и сам существовал только ради науки. Он никогда не принимал участия в пустых, по его мнению, разговорах, не связанных с химией, и оживлялся, лишь когда речь шла о близких к синтезу проблемах. Это был очень способный малый: еще на заре своей карьеры он предложил реакцию, которую впоследствии вполне могли бы назвать его именем. Но он не был честолюбив, его вполне устраивало то, что дело двигалось в соответствии с его соображениями.
Джо тоже был способным малым. Обладая исключительно живым интеллектом, он полагал, что знает абсолютно всё обо всём, и торопился высказать свое мнение. При этом отличался крайней рассеянностью: мог, например, поставить реакцию и вспомнить, что по дороге на работу видел в газете интересный шахматный этюд. Этого было достаточно, чтобы он кинулся к портфелю и достал газету, не доведя процесс до режима… Меня это очень тревожило с точки зрения безопасности работы с нашими веществами. Я даже подумывал перевести Джо в несекретную лабораторию. Но под жестким руководством Владика он уже сделал значительную часть диплома, и отправлять его куда-либо с потерей закрытого материала было бесчеловечно. Приходилось следить за ним во все глаза.
Временами мы выбирались в недорогие кафе, рестораны или шашлычные.
Денег было немного, поэтому мы заказывали только еду и минеральную воду. Выпивка у нас была своя: мы свято чтили слова Д. И. Менделеева, завещавшего химикам непременно пить казенный спирт. Обязанность Джо заключалась в том, чтобы развести в лаборатории спирт-ректификат до консистенции водки, затарить в бутылку, а за столом потихоньку разлить в фужеры под видом минералки. А если ушлый официант проявлял подозрения, Джо небрежно брал бутылку минеральной воды так, чтобы наклейка была видна, и добавлял воду в свой бокал. Служитель ресторана успокаивался, а мы потом допивали и эту «разведенку».
Как-то вечерком мы зашли в шашлычную «Генацвале на Садовой». Народу было немного, нам предложили столик в уютном закутке, что вполне нас устраивало. Но едва Джо успел наполнить бокалы, появился официант и, как назло, уставился на нас. Джо, как положено, взял бутылку минеральной воды и плеснул жидкость в свой фужер. Его содержимое помутнело. Джо растерялся, взял бутылку минералки другого сорта и налил в соседнюю емкость. Там выпал мощный осадок. Официант завороженно следил за этими экзерсисами. Я сообразил, что дело пахнет бедой. Официант побежит к начальству, начнется скандал, появится милиция, протоколы запестрят выражениями типа «краденый спирт с производства»… Голову посетила мысль.
— Молодец, всё получается, — сказал я громко, повернувшись к Джо.
— Мы из цирка, фокусники, — выдавил я из себя улыбку в сторону официанта.
— Здо́рово, — сказал тот. — Первый раз такое вижу. Пойду шефу расскажу.
Он вышел в ближайшую к нашему закутку дверь. Что дальше? Поверит шеф этому бреду или нет? Как нам быть?
В зале не было никаких раковин, чтобы вылить наш «реквизит» и освободиться от улик. Каждый из нас, конечно, сообразил, что произошло. Джо по рассеянности захватил, не разбавляя, бутылку чистого спирта. При добавлении в него минералки выпал осадок минеральных солей. В зависимости от их количества осадки были слабее или интенсивнее.
В это время дверь открылась и появился, как я понял, руководитель заведения — полный рыхлый мужчина лет шестидесяти восточной наружности. В руках у него была сумка — не сумка, мешок — не мешок… Некая емкость с хрупким содержимым, поскольку он нес это очень осторожно.
Он подошел ко мне, протянул этот мешок и сказал:
— Первостатейный коньяк. Прямо с ереванского завода. По две бутылки каждому. Прошу вас, примите. Не будем ссориться. Расстанемся друзьями. Вы же артисты, мы всегда рады вас приветствовать здесь.
Он прижал палец к губам:
— Не надо слов. Я всё прекрасно понимаю. Успехов вам. Всего доброго.
Руководитель скрылся за своей дверью. Не стали задерживаться и мы. Коньяк действительно оказался роскошным.
Мы долго обсуждали произошедшее. Директор — любитель цирка? Но почему тогда «не будем ссориться» и «я всё прекрасно понимаю»? Похоже, директор решил, что мы — контролеры, проверявшие качество минеральной воды. А поскольку минеральные напитки, по-видимому, изготовливались в подсобке за его стеной…
Тем не менее наша гипотеза требовала доказательства (memento “Stolichny” sem!). Мы купили пару бутылок той же воды, что подали нам в шашлычной. Добавление ее к спирту вызвало слабое помутнение. А вот если в той же воде была дополнительно растворена обычная пищевая сода — выпадал уже знакомый нам осадок. Тот же результат — с раствором соды в обычной водопроводной воде, причем на вкус такая «минералка» почти не отличалась от настоящей. Словом, директор понимал, что даже если мы не контролеры, разбирательства с нами излишни.
Кончилось дело тем, что Джо пожурили, велели пересказать близко к тексту раздел «Высаливание» из учебника физической химии, а спирт перед походом в рестораны разбавлять только в нашем присутствии.
1 www.trv-science.ru/tag/mihail-mihajlov/
(1 оценок, среднее: 4,00 из 5)
Загрузка...