Забыть слово

«К концу 2013 года мы должны забыть слово портянки», — заявил недавно в ходе селекторного совещания глава военного ведомства генерал армии Сергей Шойгу ^[1].

Похоже, тут действительно немаловажно само слово. Портянки — слово, которое ассоциируется с чем-то кондовым, застарелым и незатейливым. В нем слышится прямо-таки вызов модернизации. Поэтому, кстати, так выразительно и сочетание кремлевские портянки из интернет-сленга, ну да мы сейчас не будем на него отвлекаться.

Вот только бы не получилось так, что деньги, выделенные на носки, окажутся разворованными и для армии будет закуплена расползающаяся дрянь, да еще и в ничтожном количестве. Тогда окажется, что, забыв успешно слово портянки, придется вспомнить другое уже было подзабытое слово — штопать. Кто, кстати, помнит такой предмет — специальный гриб для штопания? Наверно, он даже как-то назывался, только я слово забыла.

Еще занятная история вышла с писателем Лимоновым и дубленками. Вот что он заявил по поводу марша против антисиротского закона (содержание без комментариев): «Одна из журналисток сообщила, что все тепло оделись «в дублёнках». И это собственно ключевое слово, спецодежда российской буржуазии. Оппозиция в дублёнках.

Несколько тысяч состоятельных москвичей, около десятка тысяч, из числа потомственной московской интеллигенции и наследственной советской номенклатуры, устроители выманили-таки, сыграв на чувствах, использовав детей-инвалидов (больше воображаемых, чем реальных) в качестве приманки. Воспаленные детьми-инвалидами между тем перешли сегодня в своих дублёнках Рубикон, ушли от страны и народа» ^[2].

Вот оно что! Ключевое слово, оказывается. Это совершенно поразительно. Я хорошо помню время, когда дубленка действительно была символом благополучия. В СССР это было в 70–80-е годы. Тогда в самом слове дубленка прямо так и звучало: жизнь у человека удалась. Помню, когда я училась в школе, в журнале «Юность» напечатали написанный какой-то девочкой рассказ «Белое чудо»: старшекласснице откуда-то привезли белую дубленку, и вот она переживает это как событие огромного экзистенциального накала и в конце концов отказывается ее носить: хочет быть уверена, что потенциальным кавалерам понравится она сама, а не ее прекрасная дубленка.

Когда я поступила в Университет (было это, чего скрывать, в 1980 году), сама, без репетиторов и блата, родители очень меня приветствовали и обещали подарить мне дубленку. Однако осилили они это, лишь когда я была на пятом курсе. Дубленка была, как я тогда шутила, «из шкуры афганского народа», она была страшно холодная, потому что мех ее состоял буквально из отдельных редких волосков, и долгими зимними вечерами я занималась тем, что сшивала расходящиеся из-за гнилых ниток (видимо, месть афганского народа) швы. Но всё равно я свою дубленку обожала, как, наверное, никакой в моей жизни предмет одежды, и казалась себе в ней безумно элегантной. Славные были времена, но с тех пор всё же прошло лет 30 и жизнь сильно изменилась.

Кстати — на ловца, как известно, и зверь бежит — мне попалась в Фейсбуке запись моей коллеги Анны Птенцовой: «Маша Шевелева вчера пересказала воспоминание своей мамы, работавшей в МАСе (это четырехтомный Малый академический словарь. — И. Л.). А.П. Евгеньева (знаменитый лексикограф, глава авторского коллектива Словаря. — И. Л.) в 70-е годы настаивала, что слово «дубленка» означает одежду бедняков :) Как она умудрилась не заметить, что весь советский народ к тому моменту уж лет 10 сходил с ума по дубленке Анук Эме в «Мужчине и женщине», — загадка…».

Так вот, как в 70-е дубленка уже совсем не ассоциировалась с одеждой бедняков, так сейчас она не служит эмблемой процветания. Между прочим, когда год с лишним назад сурковская пропаганда пыталась представить болотников бесящимися с жиру москвичами, особенно муссировался образ норковой шубы — революция норок и пр. На самом деле и это уже было немного смешно. Все же после перестройки московские рынки были наводнены шубами из Греции, из Турции — часто низкокачественными, но не всегда такими уж дорогими. Их купили многие женщины, которых никто бы не назвал богачками. Ну и потом — это ведь как: купила, потом стала мала, продала совсем дешево или родственнице отдала, а себе другую купила…

Недавно я была на отпевании, и вот там у церкви стояли нищие. Одна из них была довольно молодая статная женщина в длинной шубе, кажется из нутрии. «Подайте, пожалуйста», — с достоинствам говорила она. Дело тут не в том, что нищий не может на самом деле оказаться богачом, а в том, что дама не считает, что шуба как-то ее в качестве нищей компрометирует. Да кроме того, если уж говорить о митингах и московском «креативном классе», — ну точно необычно тут было не обилие шуб, а скорее обилие курток из волшебных материалов — невесомых, но теплых, горнолыжных костюмов (да, и еще народ активно осваивал термобелье, это слово даже попало в разные списки типа «слово декабря»). Да, кстати, кое-кто из «креативных» натуральный мех и вовсе не носит по идейным соображениям.

В общем, шуб на Болотной было никак не больше, чем на Поклонной. Так что уже и это было пропагандистской натяжкой. Но уж лимоновские дубленки— это полный анахронизм. Что-то из глубин всплыло, из завистливых доотъездных представлений о прекрасном. Лимонов ведь в 73-м году уехал.

Ну вот. А после марша произошла еще одна яркая история про слова. Там, как известно, несли портреты политиков, голосовавших за принятый в отместку за «Акт Магнитского» одиозный закон, запрещающий, в частности, усыновление российских сирот американцами, и продвигавших его. И вот бывшая фигуристка, а ныне депутат Ирина Роднина, портрет которой тоже был пронесен по бульварам и в конце шествия выброшен в мусорный контейнер, написала у себя в Твиттере: «Конечно я очень расстроена… расстроена, что мою фотографию несла не яркая личность«опы», а как говорят в Москве: тетка из очереди :(((»^[3].

Замечу в скобках, что выражение тетка из очереди уже не так выразительно, как было когда-то: пожалуй, самые длинные очереди в Москве, если не считать ХХС с Поясом Богородицы, сейчас выстраиваются к Пушкинскому музею, когда там выставка какого-нибудь Пикассо. Кстати, та «тетка» оказалась как раз примерно из такой очереди — библиотекарь из Вышки.

Но обсудить я собиралась не это — и уж, конечно, не содержание, прискорбное, безусловно. Но вот слово опа вызвало целый переполох. Люди совершенно не могли понять, что бы оно могло значить, а некоторые даже предположили, что это грубое слово без первой буквы (так иногда с подобными словами поступают в видах благозвучия). Наконец кто сам догадался, а кому подсказали, что опа или оппа — это оппозиция.

Знающие люди, знакомые с жаргоном кремлевских портянок, разъяснили, что опп там — стандартное сокращение слова оппозиционер. Попутно выяснилось, что опой иногда называют еще и Общественную палату. Вот ведь, век живи, век учись. А тем временем после нашумевшей статьи П. Пряникова ^[4] стремительно ворвалось в язык слово креаклы— нарочито уродливое сокращение сочетания креативный класс, которое и само-то без кавычек не произнесешь. Я даже у себя в Фейсбуке провела опрос: можете ли вы, мол, дорогие друзья, употребить не цитатно и не в шутку слова опа и креаклы. Получила больше сотни ответов: никто, как и ожидалось, не сказал, что может, зато многие — что нет даже под пытками, а еще больше — что и слов-то таких мерзких не знают и знать не хотят.

Это я все вот к чему рассказываю: как много есть в словах всякого, помимо того, что они непосредственно обозначают…

1. www.interfax.ru/society/txt.asp?id=285071

2. http://limonov-eduard.livejournal.com/287974.html

3. https://twitter.com/IRodnina/status/290479891969880064

4. www.echomsk.spb.ru/blogs/hasid/11028.php