В «Записках об Анне Ахматовой» Л. К. Чуковской есть такой знаменитый фрагмент. Ахматова говорит: «Вы знаете, я считаю неприличным делать замечания людям, если они неверно говорят. Неприличным и пошлым. Ничего не поправляю, всё переношу. Но вот “во сколько” вместо “в котором часу” или вместо “когда”, – тут она задохнулась от гнева и дальше произнесла по складам, – я вы-нес-ти не мо-гу. И “мы живем в Кратово” вместо “в Кратове” – тоже не могу».
Я тоже. Но в отличие от нее совершаю пошлые поступки: ору на собеседника. Или спрашиваю: почему вы говорите «живу в Переделкино», а не в «в Переделкине»? С чего бы? Ведь русский язык склонен к склонению. Почему же вы не склоняете названий? Или почему бы тогда не говорить: «Я живу в Москва»?
Надо, впрочем, заметить, что в другом месте Лидия Корнеевна возмущается: Беда глубже. Повскакали с мест приставки и кинулись невпопад на ни в чем не повинные существительные и глаголы. Торжествует победу приставка «по»: «помыть», «постирать», «погладить», «поменять» (вместо «вымыть», «выстирать», «выгладить», «выменять», «променять», «заменить», «переменить», «обменять», «поменяться»). Почему вместо «я не счел возможным» стали говорить «я не посчитал возможным»? Почему вместо «разобраться в этом деле» стали говорить «с этим делом»… А склонения, повторяю, склонения! «Я живу в Одинцово», «я живу в Кратово» – почему не в «Одинцове», не в «Кратове»? Вряд ли сейчас найдется много людей, которые готовы будут разделить негодование по поводу помыть или посчитать. Так что с Кратовом и Одинцовом мы еще пали не так низко: часть людей до сих пор не признает варианта живу в Кратово.
В целом, конечно, очевидно, что старая норма (в Кратове) постепенно вытесняется новой (живем в Кратово). Зрители даже постоянно пишут возмущенные письма, что вот, мол, как неграмотно сказали на Первом канале — у нас в Останкине. Недавно я была на фестивале в Болдине и имела возможность убедиться, что большинство его — вполне, естественно, интеллигентных – участников говорят здесь в Болдино, а у тех, кто говорит в Болдине, во многих случаях это норма выученная, а не исконная. Одна коллега написала мне по этому поводу: В Твиттере меня закидали тухлыми яйцами за мое напоминание про склонение. Искренне никто не подозревает даже.
Принято всё валить на военных. Собственно, и сама Лидия Чуковская говорила: всё дело, мол, в том, что военным удобнее, чтобы названия были в именительном падеже — во избежание путаницы. А то как же: в Пушкине — это про Пушкин или про Пушкино? Конечно, подобные прикладные соображения не могли бы сами по себе привести к столь существенному изменению грамматики, однако в русском языке уже давно действует так называемая тенденция к усилению аналитизма — увеличивается доля конструкций без морфологических показателей зависимости и количество разного рода неизменяемых элементов.
Лингвисты особенно активно писали об этом в 60-70-е годы прошлого века. Ну там, номер шесть вместо номер шестой, уловка двадцать два, человеку по имени Петр (вспомним Маршака — группа туристов по имени Твистер), а также всевозможные беж, квази, псевдо и пр. К началу нового тысячелетия тенденция стала нарастать лавинообразно: все эти монстры Пейте кока-кола, Покупайте в Евросеть, со вкусом клубника, не говоря уже о вполне привычных интернет образование, душ гель, или актимель малина клюква.
Правда, Покупайте в Евросеть и пастилу со вкусом клубника под натиском зануд и пуристов поправили, но в целом стоять на пути внутриязыковых процессов — дело неблагодарное. Лингвисты мало на что тут могут повлиять. Тем удивительнее вот что: раздражавшая еще Ахматову манера не склонять слова типа Переделкино с тех пор совсем было победила, но почему-то именно в этом месте телевизионные деятели искусств решили прислушаться к лингвистам и возрождают старую норму: в Переделкине.
Это стало очень заметно во время недавних событий в Бирюлеве, когда сообщениями о них были полны все выпуски теленовостей. На всех, кажется, федеральных каналах журналисты говорят в Бирюлеве и в Чертанове, а гости – не склоняют. В какой-то из дней было совсем уж забавно. С утра ведущий теленовостей заговорил о беспорядках в Бирюлево, но, не успела я удивиться, как через несколько секунд уже прозвучало в Бирюлеве. То ли в ухо редактор поправил, то ли сам вспомнил указание на планерке. Одна знакомая написала мне: После Бирюлева в моей газете пришлось просклонять даже Гольяново. Хотя раньше этого не делали. Действительно, раз в Бирюлеве, значит, и в Люблине-Строгине, и в Парголове-Кавголове. И, скорее всего, в Косове-Сараеве.
Что ж, я лично всецело за, хотя в успехе этого предприятия сомневаюсь. Но вот что меня тут живо интересует. Если бы получилось, это был бы редкий случай обратного развития в языке. Можно сказать, это была бы лингвистическая реставрация.
Мы любим говорить, что язык живет по своим законам, — и сравнивать его жизнь с жизнью природы. Это верно, разумеется. Какая таинственная сила, например, заставила все ударения в некоторых диалектах сдвинуться на один слог вперед (фонетический процесс в истории славянских языков — так называемая штокавская ретракция)? Но важно понимать, что язык — особенно литературный язык – всё же функционирует не совсем так, как природа.
В частности, некоторые лингвистические объекты по какой-то причине приобретают статус культурно охраняемых. Так, все знают, что зво́нишь — это страшная ошибка, причем ошибка знаковая, диагностическая, сулящая репутационные потери. При этом то, что мы говорим ва́ришь, а Пушкин говорил вари́шь (Печной горшок тебе дороже: / Ты пищу в нем себе вари́шь), никто культурной катастрофой не считает. А ведь в этих словах сдвиг ударения — это проявление одного и того же морфонологического процесса.
Никто и не заметил, что слово метро утратило свой мужской род (московский метро) и перешло в средний, но все знают, что мужской род слова кофе — это практически последний бастион цивилизации (хотя на самом деле и средний всегда был допустим в разговорной речи). Звони́шь и черный кофе — успели отхватить себе охранную грамоту. И, похоже, в обозримом будущем этим нормам ничего не угрожает.
Да ведь, собственно, вся культура — это борьба с природой. Столь же безнадежная, сколь и прекрасная. Впрочем, если бы это была не колонка, а пост в интернете, я бы поставила тут смайлик.
Загрузка...
[…] Склонение к склонению Ирина Левонтина В русском языке уже давно действует так называемая тенденция к усилению аналитизма — увеличивается доля конструкций без морфологических показателей зависимости и количество разного рода неизменяемых элементов. Читать полностью […]
На военных я бы валить всё не стал, но дикие названия советского времени, конечно, не могли не повлиять на изменение нормы. Ещё ладно – “в Пушкине” (Пушкин) и “в Пушкино”, но есть названия, которые при склонении начинают звучать особенно дико. Так, в Калужской области есть населённый пункт “Льва Толстого”. Не “Посёлок Льва Толстого” (как “Посёлок Володарского”), а просто – “Льва Толстого”. Местные жители зовутся “льватолстовцы” (видел объявление на улице), но если склонять название этого населённого пункта (где находится знаменитая Тихонова Пустынь), то получается – “я живу в Льве Толстове” или – “в Льва Толстове”? Тут уж поневоле отучишься от склонения.
Я всё время считала, что звОнит – телефон, а звонИт – колокол (то есть что разница стилистического регистра). И ужасно удивилась, когда стала общаться с коренными москвичами и они все как один меня готовы были съесть за “вы позвОните завтра?”. (Кстати, во втором лице множественного числа я бы отстаивала ударение на “о” – оно играет смыслоразличительную функцию, позволяет понять, что это изъявительное наклонение, а не повелительное, как “хОдите – ходИте”).
Sarcasia, в том, что Вы говорите, возможно, и есть логика, но Ваши представления не соответствуют литературной нороме
Я всё понимаю, но у меня физически не поворачивается язык выговорить “звонИт” применительно к мобильнику (только к заглавию романа Хэмингуэя). Не могу – и всё. Можете сразу сажать меня в тюрьму за оскорбление Великого и Могучего русского языка.
Спасибо, интересно.
А вот угрюмый старец Гребенщикова бил своего крокодила лингвистически осторожно: “у поворота на Коростелево”. Хотя в этом Коростелёве жители, наверно, долго ещё рассказывали проезжим, как у них, в Коростелево, крокодила в болоте убили. Это просторечие, конечно.
Склонение наименований поселений для меня не столь ужасно, как повсеместное распространение выражений “по любому”, “по жизни”. Они встречаются в последнее время даже в речи журналистов.
“Склонение наименований поселений для меня не столь ужасно, как повсеместное распространение выражений «по любому», «по жизни».” Это что, вот гугловский броузер выдает ошибку “Опаньки” – сразу в массы, по площадям. И это не блатной жаргон, а, как сообщает Викисловарь, всего лишь “просторечное выражение”. А вообще, поучишь тут немецкий, где роды часто совершенно отличаются от русского, и понимаешь, какая это архаика, – склонение существительных. Какие у кофе, стола, или ветра признаки для отнесения к мужскому роду? С тем же кофе или метро – спор ни о чем. Статья интересная, спасибо.
“Опаньки” – это из Шинкарева, литературная классика. Это, если угодно, культурный код.
“Но важно понимать, что язык — особенно литературный язык — всё же функционирует не совсем так, как природа.
В частности, некоторые лингвистические объекты по какой-то причине приобретают статус культурно охраняемых. Так, все знают, что зво́нишь — это страшная ошибка, причем ошибка знаковая, диагностическая, сулящая репутационные потери.”
Очень интересно, а в чем автор видит здесь отличия от “природы”, то есть от биологической эволюции? Что удивительного или “не природного” в том, что в языке сохраняются подобного рода “атавизмы”? В лингвистике разве не используется биологический термин “атавизм” для таких случаев?
Нина Садыкова. Отличие языка от природы не в том, есть атавизмы или их нет. Я вот о чем. Хотя язык живет по законам, сходным с природыми, он существует в форме речевой деятельности отдельных людей, у которых есть свое представление о ценностях. Кое-какие атавизмы (я не возражаю против этой метафоры) сохраняются потому, что им повезло попасть в поле зрения культурных носителей языка и получить статус особо ценных.
Ирина Левонтина. Вот все равно не вижу ни малейших отличий между принципами эволюции языка и принципами эволюции биологической… Собственно эволюция языка, на мой биологический взгляд, является одним из замечательнейших примеров непосредственно наблюдаемой биологической эволюции… А вот интересно, насколько в среде лингвистов принято изучать современную теорию эволюции и основы экологии(как их изучают биологи)? Просто с этими знаниями лингвисты, как мне кажется, приобретают для своей работы богатейший и уже вполне готовый к использованию терминологический аппарат и целое море интереснейших аналогий, а также детальные научные описания явлений и закономерностей, общих для всех развивающихся систем.
Биологический аналог ситуации, описанной в статье, мог бы выглядеть примерно так: первобытные люди по каким-то своим причинам (скажем, религиозным) прониклись симпатией к мамонтам, подкармливали бы их, и мамонты сохранились бы до наших дней, единственные и несколько неуместные в нашем мире представители ледниковой мегафауны. Ничего невозможного в этом нет, но ни эволюция, ни биология тут были бы совершенно ни при чём.
Кстати уж. “Во сколько?” – оно, может, и по-плебейски, но это точный вопрос – о часе и минуте. “В котором часу?” или тем более “Когда?” – не вполне определено, какую же именно информацию надо сообщить.