В первой части этой статьи речь шла об истории инженерно-физической, в которой участвовали физики с очень разными стилями научно-изобретательного мышления, но с единым представлением о критерии истины в физике.
Более сложен вопрос гуманитарный — о различии взглядов в моральной политике. Здесь нет столь же общепризнанно надежного критерия истины.
«Разные умы» в моральной политике H-бомбы
«Дело Оппенгеймера», которое стало следствием рассеянности физика Уилера и слушалось весной 1954 года, нобелиат Кип Торн, считавший Уилера своим учителем и другом, суммировал так:
«Во время слушаний Уилер был в Вашингтоне по своим делам. Его близкий друг Теллер накануне своего выступления на слушаниях зашел к нему в гостиничный номер и несколько часов мерил шагами комнату. Если Теллер скажет то, что он реально думал, это серьезно повредит Оппенгеймеру. Но как он может не сказать это? Уилер не сомневался, что честность Теллера заставит его дать показания полностью.
Уилер был прав. На следующий день Теллер изложил точку зрения, которую Уилер разделял:
„Много раз я видел, что доктор Оппенгеймер действовал <…> таким образом, что мне это было чрезвычайно трудно понять. Я был с ним категорически не согласен по многим вопросам, и его действия казались мне, прямо скажу, запутанными и усложненными. Поэтому мне хотелось бы видеть жизненные интересы страны в руках того, кого я лучше понимаю и кому поэтому больше доверяю. <…> Я полагаю, и это лишь мое мнение без каких-то конкретных оснований, что Оппенгеймер не сделает сознательно и добровольно ничего, что поставило бы под угрозу безопасность нашей страны. Так что, если ваш вопрос касается его намерений, я не вижу никаких причин лишать его допуска. Если же это вопрос мудрости его суждений и действий начиная с 1945 года, то я бы сказал, что было бы разумнее не предоставлять ему допуск к секретам“.
Почти все другие физики, дававшие показания, безоговорочно поддержали Оппенгеймера и были поражены показаниями Теллера. Несмотря на это и несмотря на отсутствие убедительных свидетельств того, что Оппенгеймер был „агентом Советского Союза“, атмосфера того времени возобладала. Было объявлено, что Оппенгеймер представляет риск для безопасности страны, и ему отказали в восстановлении допуска к секретным сведениям.
Для большинства американских физиков мгновенно Оппенгеймер стал мучеником, а Теллер — злодеем. До конца жизни физическое сообщество осуждало Теллера. Но Уилер считал, что жертвой стал именно Теллер, который „имел мужество честно выразить свое мнение, поставив национальную безопасность выше солидарности сообщества физиков“. Его показания, с точки зрения Уилера, „заслуживали рассмотрения“, а не осуждения. С этим согласился Андрей Сахаров 35-ю годами позже».
Здесь Торн сделал сноску: «Я совершенно не согласен с Уилером (хоть он — один из моих ближайших друзей и мой наставник) и с Сахаровым», — и указал книги 1976 и 1982 годов, излагающие позицию большинства.
Прежде, чем излагать позицию меньшинства, стоит заметить, что приведенный текст взят из книги с посвящением «Джону Арчибальду Уилеру, моему другу и учителю», что книга эта опубликована в 1995 году [1] (до рассекречивания основных документов атомного проекта СССР), что ее автор никогда не занимался ядерным оружием, а во времена «дела Оппенгеймера» был слишком юн, чтобы заметить его, и к тому же был далек от политики. Все эти факторы помогают понять, почему Торн примкнул к большинству.
Не менее выдающийся физик Фримен Дайсон, современник слушаний и вольнодумец, к большинству не примкнул. Для него «главный вопрос заключался в том, следует ли правила безопасности применять одинаково к людям известным и неизвестным. Это был вопрос справедливости. Если кто-либо неизвестный вел бы себя так, как Оппенгеймер, солгав сотруднику службы безопасности об инциденте, связанном с возможным шпионажем, ему, несомненно, отказали бы в допуске к секретам. Вопрос заключался в том, следует ли относиться к Оппенгеймеру, поскольку он был знаменит, по-другому. Должны ли быть разные правила для крестьян и князей? Это был вопрос, относительно которого разумные люди могли придерживаться разных точек зрения. Я был склонен согласиться с Теллером в том, что правила должны быть одинаковыми. И я не видел причин, по которым люди, не согласные с ним, должны осуждать его за высказывание своего мнения» 1.
Реагируя на мнение большинства, изложенное в рецензии Алана Лайтмана на мемуары Теллера, Дайсон писал в 2005 году: «Лайтман признает, что было два Теллера. Он пишет: „Есть теплый, ранимый, искренне противоречивый, идеалистический Теллер, и есть маниакальный, опасный и коварный Теллер“. Но нарисованный им портрет Теллера показывает нам в основном темную сторону. Я хорошо знал Теллера и три месяца с радостью работал с ним над проектом безопасного ядерного реактора. Тот Теллер, которого я знал, был теплым, идеалистичным Теллером. Мы яростно спорили почти обо всём и остались друзьями. Он был моим лучшим научным сотрудником. Я считаю, что Лайтман был несправедлив к Теллеру. Моя собственная рецензия на мемуары Теллера объясняет, почему»2 .
Ханс Бете также не принадлежал к большинству. Он возражал Теллеру по многим вопросам, но никогда не подвергал сомнению его честность и никогда не менял своего мнения о роли Теллера в изобретении водородной бомбы в 1951 году. В биографии Оппенгеймера 1997 года, например, Бете написал: «Решающее изобретение сделал в 1951 году Теллер». Бете никогда не использовал выражение типа «схема Теллера — Улама», хотя подчеркивал математический вклад Улама, который в 1950 году обнаружил неосуществимость первоначального проекта H-бомбы («H-трубы»).
Философский ключ к объяснению разногласий в оценках выдающихся экспертов дают слова Бете: «Ум доктора Теллера очень отличается от моего» [2]. Любая оценка опирается на неизбежно ограниченные знания оценивающего и его неизбежно субъективную (и во многом таинственную) интуицию. Великие умы в физике действительно могут быть очень разными. Поскольку Бете упомянул теорию относительности, напомню, что Эйнштейн высоко ставил интуицию Бора и назвал его открытие основных законов спектральных линий чудом, фактически признав, что сам совершить это чудо никогда бы не смог.
Философия, однако, — слишком слабый инструмент для решения такой специфической головоломки, как история американской водородной бомбы. Учитывая, что эта история не ограничилась пределами США, более подходящий инструмент можно найти в биографии «отца советской водородной бомбы» — Андрея Сахарова, который через три года после Теллера сделал такое же (пользуясь выражением Бете) «совершенно блестящее открытие» в результате «гениального прозрения», в 1958 году выступил против позиции Теллера по «чистой водородной бомбе», в 1975 году был удостоен Нобелевской премии мира за правозащитную деятельность, а в 1980-е выступал против так называемой Стратегической оборонной инициативы (СОИ), задуманной Теллером.
Завершая работу над своими «Воспоминаниями» в 1989 году, Сахаров не знал о нескольких важных документах, рассекреченных позже, но зато лучше всяких документов знал то, к чему был причастен лично. Для него противостояние Оппенгеймера и Теллера в истории H-бомбы было важной темой, и он считал, что в этом «трагическом столкновении двух выдающихся людей» оба заслуживают уважения, поскольку «каждый из них был убежден, что на его стороне правда, и был морально обязан идти ради этой правды до конца». Сахаров приводит лишь один аргумент в пользу позиции Оппенгеймера: она «была не бессмысленна», поскольку первыми о супербомбе заговорили американцы. Но исторически и политически Сахаров фактически согласился с точкой зрения Теллера, опираясь на свой личный опыт изобретателя советской H-бомбы: «Можно привести очень сильные аргументы в пользу точки зрения Теллера, основанные на том, что нам известно о реальном положении в мире в то время. Правительство СССР, верней те, кто стояли у власти — Сталин, Берия и другие, уже знали о потенциальных возможностях нового оружия и ни в коем случае не отказались бы от попыток его создать. Любые американские шаги временного или постоянного отказа от разработки термоядерного оружия были бы расценены либо как хитроумный, обманный, отвлекающий маневр, либо как проявление глупости или слабости. В обоих случаях реакция была бы однозначной — в ловушку не попадаться, а глупостью противника немедленно воспользоваться» [3].
Поэтому отношение американских коллег к Теллеру Сахаров назвал «несправедливым (и даже — неблагородным)», потому что «Теллер исходил из принципиальных позиций в очень важных вопросах. А то, что он при этом шел против течения, против мнения большинства, — говорит в его пользу».
Политическая позиция Теллера определялась вовсе не только его верой в осуществимость H-бомбы. Он знал о советской власти нечто такое, чего не знали его оппоненты-физики, но «рассекретил» свой личный источник информации лишь после распада СССР. Впервые — в докладе для конференции в Дубне в 1996 году, а более подробно — два года спустя в статье “Science and Morality”: «События в Советском Союзе я стал воспринимать особенно эмоционально, когда [в 1938 году] мой хороший друг и прекрасный физик Лев Ландау попал в тюрьму. [В начале 1930-х] я знал его в Лейпциге и Копенгагене как страстного коммуниста. И я был вынужден сделать вывод, что сталинский коммунизм ненамного лучше, чем нацистская диктатура Гитлера».
При этом Теллер опирался на свидетельство своего друга юности и очевидца разгрома научной школы Ландау в Харькове: «Вторую мою опубликованную работу в физике я сделал совместно с моим близким другом Л. Тиссой. Вскоре после нашего сотрудничества в Лейпциге он был арестован венгерским фашистским правительством как коммунист. Он потерял возможность найти работу в науке, и я порекомендовал его моему другу Льву Ландау в Харькове. Несколько лет спустя Тисса посетил меня в США. У него больше не было никаких симпатий к коммунизму. Лев Ландау был арестован в СССР как капиталистический шпион! Для меня значение этого события было даже больше, чем пакт между Гитлером и Сталиным. К 1940 году у меня были все причины не доверять СССР»3 .
Поэтому для Теллера создание H-бомбы в противостоянии сталинскому коммунизму было не менее насущным, чем создание A-бомбы в противостоянии гитлеровскому нацизму. В 2001 году Теллер радостно удивился, услышав от меня, что Большой террор и тюрьма превратили просоветский пыл Ландау в антисоветскую трезвость (по его свидетельству на магнитофонной записи КГБ 1957 года): «Наша система, как я ее знаю с 1937 года, совершенно определенно есть фашистская система…»4.
Иллюзорные миры Андрея Сахарова, Эдварда Теллера и Клауса Фукса
В 1980-е годы в своих «Воспоминаниях» Сахаров размышлял о том, как в первые годы своей работы в H-проекте он «чувствовал себя причастным к тому же делу, которое, как [ему] казалось, делал также Сталин — создавал мощь страны, чтобы обеспечить для нее мир после ужасной войны», и жестко подытожил: «создавал иллюзорный мир себе в оправдание».
Всякий человек, старающийся осмыслить свою жизнь, фактически выстраивает иллюзорный мир на основе собственных моральных постулатов и с учетом знаний об окружающем мире — неизбежно ограниченных. Различия лишь в том, насколько этот иллюзорный мир соответствует реальности и насколько человек способен, открывая новые для себя факты, свой иллюзорный мир перестраивать. О том, как это делал Сахаров, можно прочесть в его воспоминаниях и в рассказах очевидцев его жизни (а с привлечением рассекреченных свидетельств — в моей книге о нем5 ).
Вместо выражения «иллюзорный мир» можно было бы использовать более привычные и тактичные выражения, например «картина мира», «представление о смысле (или бессмысленности) жизни». Можно также сказать, что и любая научная теория иллюзорна, поскольку пользуется понятиями, придуманными для описания материального мира. И понятия эти иногда приходится заменять на новые, чтобы мир лучше понять. В нашем случае, однако, речь идет о такой «картине мира», в которой ее автор сам живет и умирает. Поэтому более точно выражение, которое использовал Сахаров. Но ради краткости и для того, чтобы драматичное слово «иллюзорность» не отвлекало от сути, буду использовать выражение «И-мир».
Сопоставление историй создания H-бомбы в США и СССР показывает, что И-мир Теллера был гораздо ближе к реальности, чем у его коллег. И он, настоящий физик, понимал, что все оценки человек делает в своей собственной системе отсчета, в своем собственном И-мире. Понимал роль конкретного личного опыта, с учетом которого строится своя личная — теоретическая, то бишь иллюзорная — картина мира. Об особом личном опыте Клауса Фукса, вскоре после его ареста в 1950 году, Теллер написал своей коллеге и другу Марии Гёпперт-Майер:
«Ты помнишь Клауса Фукса? <…> Он был слишком сдержан, на мой вкус, хотя всегда очень мил. Вероятно, жил он в невероятном напряжении. Многие здесь [в Лос-Аламосе] злятся на Фукса. Они чувствуют себя лично оскорбленными. Я воспринимаю это иначе. Мы должны были узнать, что такое коммунистическая партия и какие требования она предъявляет к своим членам. Фукс, вероятно, решил, когда ему было двадцать лет (и когда он увидел приближение нацизма в Германии), что коммунисты — единственная надежда. Он уверился в этом еще до того, как стал ученым. С этого момента вся его жизнь строилась вокруг этой идеи.
Люди всегда таковы: они недооценивали нацистов, а теперь недооценивают коммунистов. Потом приходит беда, и те же, кто не верил, что впереди беда, очень сердятся на отдельных коммунистов или отдельных нацистов.
Ущерб, который нанес Фукс, действительно велик. Он передал, конечно, многое, и сейчас я очень сомневаюсь, сможем ли мы догнать русских в атомной гонке. Но это еще не всё. Дело Фукса, вероятно, существенно затруднит заключение разумного соглашения с англичанами (а оно казалось очень близким). И, наконец, теперь мы наверняка можем ожидать охоты на ведьм»6 .
Британский гражданин Клаус Фукс был приговорен в Англии к четырнадцати годам тюрьмы, девять лет спустя досрочно освобожден (за примерное поведение) и вернулся в Германию (естественно, Восточную). Нет свидетельств, что он усомнился в своем И-мире «научного» социализма. Умер за два года до падения Берлинской стены и краха «научного» социализма-марксизма-ленинизма…
«Физики познали грех»?
Деятельность Оппенгеймера в качестве руководителя ядерного центра в Лос-Аламосе во время войны все ведущие сотрудники (включая Теллера) оценивали очень высоко. Такой успех удивлял многих, поскольку Оппенгеймер был чистым теоретиком без административного опыта, а руководить ему пришлось проектом физико-техническим, в котором участвовали специалисты высшего мирового уровня. Еще более удивительно, как военный руководитель атомного проекта США генерал Гровс, не имевший отношения к науке и к научно-техническим проектам, разглядел в Оппенгеймере подходящую кандидатуру для достижения амбиционной и совершенно ясной цели — создания ядерного оружия раньше физиков гитлеровской Германии — и, ничуть не симпатизируя левым, «продавил» эту кандидатуру через секретные службы, хотя на Оппенгеймера имелся компромат, касающийся его связей с коммунистами.
Поставленная цель была достигнута уже после того, как Германия капитулировала. За пару месяцев до того скончался Рузвельт, и президентом США стал вице-президент Трумэн, ничего не знавший о секретном атомном проекте. Была поставлена новая цель: максимально быстро закончить войну с Японией, сохранив как можно больше жизней американских солдат. Новый президент запросил рекомендации военных и физиков, создавших новое — ядерное — оружие. Для этого был создан «Временный комитет» во главе с военным министром, куда 31 мая 1945 года пригласили четырех видных физиков, включая Оппенгеймера. Когда речь зашла о проблеме контроля и международного сотрудничества по ядерной энергии и о позиции России, Оппенгеймер «указал, что Россия всегда была очень дружелюбна к науке» и предложил обсуждать эту проблему, «не предвосхищая позицию России» 7. Его мнение о советском дружелюбии к науке было основано скорее на коммунистической вере его американских друзей, чем на свидетельствах советских ученых-«невозвращенцев» (таких, как Джордж/Георгий Гамов) или на историю насильственной «репатриации» Капицы.
Теллер смотрел на сталинскую Россию совсем иначе. Он был уверен, что Сталин нарушит любые правила шахматно-политической игры, если сочтет это выгодным для себя, а соблюдать политические «приличия» станет только под угрозой силы возмездия.
Такую позицию Теллера его неприятели считали «антисоветской паранойей» или ее симуляцией. Им легче было предположить, что своим крайним антисоветизмом Теллер прикрывает, скажем, зависть к славе Оппенгеймера, желание отомстить за то, что Оппенгеймер его якобы недооценивал, нездоровое пристрастие к большим взрывам, стремление войти в мировую историю, желание иметь устойчивое государственное финансирование для своих научных развлечений. Источник своих знаний о сталинском социализме — свидетельства его друзей-очевидцев, прежде всего Ласло Тиссы, — Теллер раскрыл лишь в конце 1990-х годов, после краха советской системы.
И-мир Оппенгеймера сильнее зависел от внешних обстоятельств, чем от собственных моральных постулатов. После разгрома Германии и в ожидании неизбежной, казалось, капитуляции Японии у некоторых физиков возник вариант небоевого использования А-бомбы, которое побудит японцев принять ультиматум и капитулировать, — демонстрационный взрыв в океане вблизи побережья или на необитаемом острове.
Четверка видных физиков (Оппенгеймер и три нобелевских лауреата — Комптон, Лоуренс, Ферми), рассмотрев этот вариант, отвергла его (учитывая, в частности, то, что пришлось бы оповестить Японию о грядущей демонстрации) и заявила, что, стремясь минимизировать потери, не видит «приемлемой альтернативы прямому военному применению». Это лаконичное заявление от имени четверки подписал Оппенгеймер.
Военные со своей стороны, опираясь на результаты битвы за Окинаву, оценили возможные американские военные потери при высадке на основные острова Японии в миллион человек, а японские — в десять раз больше; настолько же велики были бы и потери гражданского населения.
В конце июля правители Японии ультиматум отвергли и капитулировали лишь после ядерных ударов в августе. При обсуждении этих ударов обычно не упоминают, что число погибших в Хиросиме было примерно тем же, что и в Токио в марте 1945-го от «обычной» ковровой бомбардировки. Очень разными были эффекты этих бомбардировок и внутри Японии, и вне ее. Различие связано с недоступностью Японии для фоторепортеров во время войны. Фоторепортажи из Хиросимы особенно поразили тех, кто не был на фронте и не жил под бомбами.
Среди физиков сильнее других поразился Оппенгеймер. Осенью 1945-го он сказал президенту Трумэну, что чувствует кровь на своих руках. А в 1947 году произнес самую знаменитую свою фразу: «Физики познали грех, и это знание они не могут утратить». Из контекста следовало, что «грех» как-то связан с созданием ядерного оружия, но не ясно, в чем именно физики согрешили. Ведь грех — это некое конкретное действие (или бездействие) человека.
В том ли грех, что вскоре после того, как в нацистской Германии в 1939 году открыли деление урана, физики в Англии и США поняли, что возможна бомба невиданной мощности, и сообщили правительствам о новой опасности? У них были веские причины думать, что такую возможность увидели и физики, оставшиеся во власти Гитлера, который в том же 1939 году развязал мировую войну.
Если же греховной считать роль физиков в принятии решения о применении атомной бомбы, то некую — вовсе не главную — роль сыграло мнение конкретных физиков — трех нобелевских лауреатов и Оппенгеймера. А решение, по долгу службы, принял президент Трумэн, для которого всего важнее была оценка вероятных потерь.
Главные соавторы ядерного оружия считали свою работу совершенно оправданной с учетом конкретных обстоятельств войны. Так же отвечал и сам Оппенгеймер на вопросы журналистов о «грехе физиков», но слово не воробей, тем более вылетевшее из уст «отца атомной бомбы». Гуманитарии увидели в загадочной фразе запоздалое раскаяние и… не приняли его.
Речь идет, прежде всего, о гуманитариях западных, которые могли выражать свои мысли и чувства, не особенно заботясь об их соответствии внешней и внутренней политике правительства. Яркие проявления такой свободы — пьеса «Физики» Дюрренматта (1961) и фильм Кубрика «Доктор Стрейнджлав, или Как я перестал бояться и полюбил бомбу» (1964). Оба произведения — черные комедии, в которых главные герои — физики. Место действия пьесы — психлечебница, где только и место трем физикам, которые, считая себя умственно здоровыми и следуя своей «научной» логике, по очереди душат трех милых медсестер. Фильм показывает высшую военно-политическую жизнь США; некий ядерный физик — с нацистским прошлым и с мечтой применить изобретенное им научное сверхоружие — начинает мировую ядерную войну. Такой взгляд на физиков-шизиков сохранился сорок лет спустя в романе Курта Воннегута «Времятрясение», где черный юмор стал черным враньем в «документальном» рассказе об Андрее Сахарове. Знаменитый американский писатель не потрудился уточнить, за что именно Сахарова наградили Нобелевской премией мира, а свою версию художественно высосал из пальца — ради красного (и черного) словца.
Геннадий Горелик, историк науки
Окончание в следующем номере
1. Kip S. Thorne. Black Holes and Time Warps: Einstein’s Outrageous Legacy. New York: W. W. Norton & Company, 1995.
2. Reports to the U.S. Atomic Energy Commission. U.S. Government Printing Office, May 1953, p.330, 331.
3. А.Д.Сахаров. Воспоминания. Глава 6. Атомное и термоядерное. Группа Тамма в ФИАНе.
1 Dyson F. Birds and Frogs: Selected Papers, 1990-2014 // World Scientific, 2015, p. 134.
2 Dyson F. Seeing the unseen // The New York Review of Books, February, 2005.
3 Teller E. The History of the American Hydrogen Bomb // The International Symposium: “History of the Soviet Atomic Project”. Dubna, May 14-18, 1996. Science and Morality // Science, 22 May 1998, pp. 1200 — 1201. Laszlo Tisza, interview of Feb 28, 1998, conversation of May 28, 1999.
4 Горелик Г. Coветская жизнь Льва Ландау. — М.: Вагриус, 2008.
5 Горелик Г. Андрей Сахаров: Наука и Свобода. — М.: Молодая гвардия, ЖЗЛ, 2010.
6 Teller E. Memoirs: A Twentieth Century Journey in Science and Politics. Basic Books, 2009, pp. 275-276.
7 Notes of the Interim Committee Meeting, Thursday, 31 May 1945:
«In considering the problem of controls and international collaboration the question of paramount concern was the attitude of Russia. Dr. Oppenheimer pointed out that Russia had always been very friendly to science and suggested that we might open up this subject with them in a tentative fashion and in the most general terms without giving them any details of our productive effort. He thought we might say that a great national effort had been put into this project and express a hope for cooperation with them in this field. He felt strongly that we should not prejudge the Russian attitude in this matter».
(7 оценок, среднее: 3,29 из 5)
Загрузка...
Спасибо! Но про Кубрика все-таки не вполне справедливо.
А можно ли подробнее, что именно не вполне справедлико?
1) В фильме нет никаких указаний на то, что др. Стрейнджлав является ядерным физиком. А также каким бы то ни было вообще физиком.
2) Войну в фильме развязывает не он, и не другие учёные, и даже не политики, а военные.
1) Из фильма ясно, что Стрейнджлав придумал бомбу, любит ее и мечтает проверить в деле. И это вошло в гуманитарные массы,
В обсуждении на Свободе, высоко гуманитарная дама уверенно заявила:
“По политическим соображениям надо было подождать, не капитулирует ли Япония после первой бомбы. НО УЧЕНЫМ НУЖНО БЫЛО, ЧТОБЫ ОБЕ ПРОШЛИ ПРОВЕРКУ”.
Дама не знает, что вторая бомба была УЖЕ проверена на полигоне и что первую не проверяли, поскольку физики не сомневались в ее дееспособности
2) В деле мировой войны американские политики и военные озабочены одним делом. А без НОВОЙ БОМБЫ не было бы сюжета.
1) Пардон, из какого именно места фильма это «ясно»? Стрейнджлав представлен как директор по развитию и исследованию вооружений, что не подразумевает ни то, что он что-либо изобрёл, ни, тем более, то, что он физик.
Его рассуждения – чисто стратегически-философские, так что никаких оснований считать, что он придумал что-то конкретное, не говоря уже об атомной бомбе, у нас нет.
2) Давайте не смешивать жизнь и фильм. В фильме у нас есть адекватный и разумный президент, и сумасшедшие военные, которые и заваривают эту кашу. При этом никакой НОВОЙ бомбы в фильме нет. Вы его давно последний раз смотрели?
Вы, похоже, смотрели этот фильм недавно, 60 лет спустя, далеко от американского контекста его зрителей и воспринимаете его юридически. А зрители, жившие в контексте Кубрика, воспринимали его художественно-исторически. И я говорю именно об американском (“евро-атлантическом”) восприятии современников. А там было устойчивое представление, что прототип Стрейнджлава – Теллер.
Об этом написано много где. Например в книге: «Edward Teller: The Real Dr Strangelove», by P. Goodchild, 2004, где можно прочитать: «Dr Strangelove, the ex-Nazi scientist advising the President»
Все интерпретации художественного произведения имеют право на существование, даже самые безумные. Но, однако, Теллер не был немцем, не был нацистом и не был паралитиком (хотя и был хромым). Окей, в чьей-то паранойе это не мешает ему быть Стрейнджлавом, но Вы-то зачем к этой странной интерпретации присоединяетесь? Да ещё и описывая её как фильмический факт…
В общем, по сути дела, Вы проделываете с Кубриком примерно то же самое, что Воннегут проделал с Сахаровым – тогда какие у Вас могут быть претензии к Воннегуту?..
Эта интерпретация-паранойя не моя, а “прогрессивной интеллигенции”, сначала западной, а потом и советской (как Вы увидите в заключительной части статьи) и это – существенный факт истории 20 века. Дело историка – установить существенные факты и проанализировать их. Драматургические таланты Кубрика и Дюрренматта помогают такие факты высветить.
Мифы общественного сознания – несомненно, являются существенными фактами истории, да. Но фактами истории общественного сознания, а не самой истории как таковой. И смешивать эти две истории, по меньшей мере, странно. В общественном сознании Сахаров обожал кровожадные торпеды и царь-бомбы, а Стрейнджлав – это Теллер, фон Браун и даже Киссинджер. Первое Вы отделяете от исторических фактов, а вторым зачем-то подменяете их.
Факты истории общественного сознания – это очень важные факты истории. Мифы, которые жили в общественном сознании Германии 30-х годов, привели известно, к чему.
С этим я никак не спорю. Собственно, я и написал, что это – важная часть истории. Но это не означает, что мифы (факты общественного сознания) и факты (то, что имело место на самом деле) – одно и то же.
Мифы общественного сознания бывают гораздо важнее юридических фактов в определении хода истории.
Конечно. Тогда почему бы в таком случае не написать, что общественное сознание склонно считать, что Теллер устроил апокалипсис в фильме Кубрика, вместо того, чтобы приписывать это самому Кубрику, у которого всё совершенно иначе?
Кубрик жил, окруженный тогдашним и тамошним общественным сознанием, был с ним в художественном диалоге и создал шедевр в жанре “кошмарная комедия”. К нему у меня никаких претензий. Наоборот, его кино помогает художественно – т.е. эмоционально – ощутить общественное сознание в США в 1960-е годы. И оно было важным фактором хада истории.
Что касается самого Кубрика, то основным прототипом Стрейнджлава был Герман Кан из РЭНДа. Правда, прототипом чисто интеллектуальным, а не биографическим (Кан не был ни немцем, ни нацистом, ни инвалидом).
Однако у нас есть три уровня фактов:
1) факты истории создания фильма и намерений авторов;
2) факты самого фильма;
3) его существующие и возможные
интерпретации.
Все три уровня, несомненно, заслуживают внимания – притом, что, вообще говоря, они могут быть никак не связаны между собой. И смешивать их едва ли стоит. Поэтому когда говорится “Фильм показывает…”, естественно ожидать описания на уровне 2, а не на каком-либо ином.
Для историка самый первый уровень – что говорит фильм, роман, песня об обществе, в котором и для которого автор сочинял.
Опять же, это не один уровень: есть то, что говорит об обществе САМО произведение, и есть то, что общество данному произведению приписало.
Любой текст историка – неизбежно художественное произведение.
Похоже, ваше смелое утверждение допускает обобщение:
– все интерпретации истории имеют право на существование, даже самые безумные.
Любой текст историка (равно как и любой текст вообще, включая и нашу переписку) имеет элементы художественности, но сам художественным произведением в норме не является. А к научным и к художественным текстам требования существенно разные.
Хорошо, уточняю:
– не все интерпретации истории имеют право на существование, даже самые безумные.
Разумеется. Право на существование имеют только строго обоснованные интерпретации истории. Честно говоря, я лично полагаю, что и в случае художественного произведения интерпретация должна иметь чёткие основания, но, к сожалению, в наше время это не обязательно.
Пожалуйста, приведите пример «строго обоснованной интерпретации истории».
Странный вопрос. Ну, например, автор обсуждаемого текста достаточно строг в своих рассуждениях (пока не доходит до фильма Кубрика)…
«…автор обсуждаемого текста достаточно строг в своих рассуждениях» – для кого? – ведь явно не для Вас.
Извините, но я перестал понимать, о чём Вы.
Формулирую вопрос в менее эмоциональной форме.
Пожалуйста, назовите «чёткие основания» вашего мнения, что «…автор обсуждаемого текста достаточно строг в своих рассуждениях…».
Он анализирует имеющиеся источники с учётом личностей и информированности их авторов, и дальше логическим путём приходит к своим выводам – как это, собственно, и принято в гуманитарных исследованиях. Что Вас не устраивает?
(Да, а в том месте, где он ошибается, он просто исходит из фактически неверных данных.)
Спасибо, меня устроил ваш ответ на мой вопрос, – точнее, запрос или просьбу, – назвать «чёткие основания» вашего мнения, что «…автор обсуждаемого текста достаточно строг в своих рассуждениях…».
Да, вон фильм “Энигма” по роману некоего Харриса по мотивам операции “Ультра”.
Переврано всё, вплоть до (ортодоксальных в фильме) сексуальных предпочтений.
Нагло врут, буржуазные мерзаффцы типа!
“Правды нет (далее по известной присказке”.
Л.К,.
Ну, в фильмах по реальным событиям всегда всё задом наперёд. Но тут-то (у Кубрика) никаких реальных событий нет. Так что здесь обсуждается не то, как фильм переврал историю, а как историк переврал фильм…
Существует легенда, что на банкете в честь успешного испытания “Кузькиной Матери” АДС произнес тост насчет того, что лучше бы это оружие никогда не было применено. Выступавший после военный ответил солдатским анекдотом насчет диалога деда и бабки по поводу как деду молится. Мол молись, чтобы укрепил, а насчет направить это я сама.
Анекдот этот кристально ясно показывает, кто за что отвечает. Ученые только делают, а применение это исключительно ответственность политиков и военных.
Ce la vie ((
Да. Только не легенда, а воспоминания Сахарова. И не Кузькина мать (1961), а ее предок – первая реализация 3-й идеи (1955): “Наконец, все уселись. Коньяк разлит по бокалам. «Секретари» Курчатова, Харитона и мои стояли вдоль одной из стен. Неделин кивнул в мою сторону, приглашая произнести первый тост. Я взял бокал, встал и сказал примерно следующее: — Я предлагаю выпить за то, чтобы наши изделия взрывались так же успешно, как сегодня, над полигонами и никогда — над городами. За столом наступило молчание, как будто я произнес нечто неприличное. Все замерли. Неделин усмехнулся и, тоже поднявшись с бокалом в руке, сказал: — Разрешите рассказать одну притчу. Старик перед иконой с лампадкой, в одной рубахе, молится: «Направь и укрепи, направь и укрепи». А старуха лежит на печке и подает оттуда голос: «Ты, старый, молись только об укреплении, направить я и сама сумею!» Давайте выпьем за укрепление. Я весь сжался, как мне кажется — побледнел (обычно я краснею). Несколько секунд все в комнате молчали, затем заговорили неестественно громко. Я же молча выпил свой коньяк и до конца вечера не открыл рта. Прошло много лет, а до сих пор у меня ощущение, как от удара хлыстом. Это не было чувство обиды или оскорбления. Меня вообще нелегко обидеть, шуткой — тем более. Но маршальская притча не была шуткой. Неделин счел необходимым дать отпор моему неприемлемому пацифистскому уклону, поставить на место меня и всех других, кому может прийти в голову нечто подобное. Смысл его рассказика (полунеприличного, полубогохульного, что тоже было неприятно) был ясен мне, ясен и всем присутствующим. Мы — изобретатели, ученые, инженеры, рабочие — сделали страшное оружие, самое страшное в истории человечества. Но использование его целиком будет вне нашего контроля. Решать («направлять», словами притчи) будут они — те, кто на вершине власти, партийной и военной иерархии. Конечно, понимать я понимал это и раньше. Не настолько я был наивен. Но одно дело — понимать, и… Подробнее »
Любой научный результат можно применить и во благо, и во вред. К сожалению, ученым обычно делают предложения, от которых нельзя отказаться.
Хотя есть единичные примеры обратного. В. Майорана, который видел лучше и дальше многих, вовремя сообразил, что его привлекут к немецкому атомному проекту. И исчез из плывущего парохода …
По одной из версий (?) его укрыли иезуиты, с которыми у его семьи были связи.
Наука, как и всякая палка, имеет как минимум два конца. Убить человека можно любой достаточно увесистой книгой и даже скрипичной струной.
Любопытно, – а кто такой В. Майорана?
Мне известны два однофамильца вашего, оба итальянцы:
– Этторе Майорана, Ettore Majorana, – гениальный физик-теоретик, недолгое время сотрудничавший с римской группой Энрико Ферми. По наиболее распространенной версии, – в силу так и невыясненных обстоятельств личной жизни, здоровья и жизни его родителей и родственников, – разорвал скоропостижно все человеческие связи и исчез весной 1938г, оставив дав загадочных письма – одно родственникам, другое – директору Неапольского института физики, где работал. В интернете много разнородной информации о нём, – есть итальянский сайт
https://people.na.infn.it/~sesposit/MajoranaSite/index.html
Исчезновение физика Этторе Майорана – до сих пор волнующая загадка
http://www.truecrime.guru/index.php?topic=480.0
– Квирино Майорана, Quirino Majorana, – физик-экспериментатор, оставшийся в памяти людей своими весьма изощренными попытками измерить поглощение гравитации.
Фредерикс В “Поглощение силы тяжести” УФН 2 296–298 (1921) – Majorana Q. On gravitation.
https://ufn.ru/ru/articles/1921/2/r/
Giorgio Dragoni. Q. Majorana’s Experiments on Gravitational Absorption: Further Documents and Manuscripts
https://citeseerx.ist.psu.edu/document?repid=rep1&type=pdf&doi=9232ee69fd370dfbb5a3ce9df8043712036a1e65
Ваш В. очень похож на Этторе, – но если он в 1938 году уже задумывался о будущем немецком атомном проекте, – то он, похоже, не от мира сего.
Этторе …
Химики придумали синтетические наркотики, химическое оружие и сделали так, что эти знания стали доступны всем бандитам и гангстерам, студентам. Вся Латинская америка, США, Канада страдают теперь от дешевых синтетических наркотиков, продаваемых на дискотеках в мире.Только в Бразилии 1 миллион оффициальных наркоманов. У наркомафии тепер триллион долларов. Это огромная, опасная сила.
Позволю себе немного уточнить вашу правду, – химики придумали и синтезировали синтетические наркотики и сделали так, что эти знания стали доступны всем бандитам, гангстерам, студентам химических и биологических факультетов университетов, ВУЗов, а также колледжей и техникумов.
Однако, похоже, их профессиональная и просветительская деятельность оказалась недостаточной, а наркотики – недостаточно дешевыми, – ведь «Вся Латинская америка, США, Канада страдают…»
Почему бы Вам не предложить им сделать бесплатные синтетические наркотики, – тогда все страдания исчезнуть, – особенно «ломка». И наркомафия лишится доходов, – и их «огромная, опасная сила» – один триллион долларов – тут же исчезнет.
Да господь с Вами, какие там наркотики придумали химики! Героин был предложен как средство от кашля.Фенциклидин и кетамин – как анестетики. Люди работали и работают над лекарствами. Да, у многих бывают побочные эффекты. В том числе наркотического плана.
Если хотите мир без наркотиков- это мир касторки и зеленки. Но так редко бывает. Обычно, кода что-то заболит серьезно – бегут к врачам и требуют новейших эффективных лекарств. Про то, что новые лекарства растут на том же научном дереве, что и наркотики – сразу забывают.
Мне импонирует подвижническая деятельность Геннадия Горелика на ниве истории науки.
От права на существование
Никто не вправе отказаться.
В нашем мире почему-то
Надо быть, а не казаться.
Огромная вина американских и советских физиков устроивших гонку вооружений, уничтоживших напрасно природу на Новой Земле, Урале, атоллах Тихого океана.
Атомным оружием обладает всего 6 стран. Остальные прекрасно без него живут. И никто не собирается захватывать Австралию или Новую Зеландию. Советские физики оказались рабами садистов Сталина параноика и вора Берии.
В заключительной части статьи можно познакомиться с мнением акад А.Д.Сахарова и понять, почему “не всё так однозначно”.
«Советские физики оказались рабами садистов Сталина параноика и вора Берии».
Ну дык, сами виноваты, – как Вы проницательно заметили, – нечего было устраивать гонку вооружений и уничтожать напрасно природу на Новой Земле, Урале, атоллах Тихого океана.
Хотя есть неофициальное мнение – не напрасно, а в назидание потомкам.
А в итоге, – как Вы замечательно заметили, – «Атомным оружием обладает всего 6 стран. Остальные прекрасно без него живут».
Хотя могли бы жить еще прекрасней, – как те 6 стран, которые им обладают, – и могли бы тогда позволить себе собраться захватывать Австралию или Новую Зеландию.
Физики никаких войн и гонок вооружений не устраивают. Вина тех людей, которые готовят и устраивают войны. И это не физики.
Но если уж война началась (США) или весьма вероятна (СССР), долг физиков и прочих – обеспечить свою страну тем вооружением, которое есть или может оказаться в руках ее противников.