Договорились встретиться в восемнадцатой аудитории физического факультета.
— Там редко проходят занятия, — объяснил Айзек. — и можно спокойно поговорить.
— Это на втором этаже? — спросил Брайс. — Я нечасто бываю в Колумбийском университете, а расположение аудиторий здесь довольно причудливое.
— На третьем. Запомнить легко: восемнадцать — трижды шесть. Третий этаж, шестая комната, если идти от лифтов направо.
— А если налево?
— Не получится, там выход на лестницу.
— Отлично. Через четверть часа?
— Договорились.
Так и встретились.
— Брайс, — представился Девитт. — Не люблю, когда коллеги называют меня доктором и профессором.
— Айзек, — протянул руку Азимов, сразу установив взаимные доверительные отношения.
Пожали друг другу руки и сели на стоявшую у окна — на солнечной стороне — скамью.
— Не буду отнимать у вас время, — сказал Азимов. — У меня пара вопросов, а у вас через полчаса, насколько знаю, продолжение конференции.
— Вообще-то, — сообщил Девитт, — я хотел пропустить первый доклад, так что время у нас есть. Да и вообще не так уж часто удается поговорить с известным фантастом.
— Хм… — Азимов задумчиво посмотрел на собеседника. — С каким еще известным фантастом, кроме меня, вы знакомы?
— Э-э-э… — Девитт подумал, что, назвав знакомого, может уязвить самолюбие собеседника, обругал себя мысленно за неуклюжий, как оказалось, комплимент, но всё же сказал:
— В прошлом году к нам в Чапел-Хилл приезжал Роберт Хайнлайн.
— О! — успокоился Азимов. — Роберт — фантаст не известный, а выдающийся, поверьте! Его «Вселенная» и «Чужак в чужой стране» — шедевры. Правда, «Свободное владение Фарнхэма» кажется мне… Впрочем, неважно.
Сделав небольшую паузу, Азимов продолжил:
— Я пишу сейчас научно-популярную книгу об атомной физике: строение атома, ядро и оболочки, квантовая механика…
— Это не совсем то, чем я занимаюсь, — заметил Девитт.
— Знаю, — улыбнулся Азимов, — но, собирая материал, я набрел на вашу статью в Physical Review четырехлетней давности, и она меня заинтриговала. Боюсь, я не всё понял так, чтобы объяснить простыми словами.
— Вы имеете в виду статью о волновой функции Вселенной? — уточнил Девитт.
— Именно.
— Давайте пересядем, — предложил Девитт. — Слишком яркое солнце, чувствую, как раскаляется затылок.
— Может, спустимся в кафе?
— Нет! — взмахнул руками Девитт. — Там сейчас полно коллег, меня непременно попытаются затащить на заседание. Пересядем на заднюю скамью.
Так и сделали.
— Дорогой Айзек, — сказал Девитт, вытерев платком вспотевшую шею, — я бы не стал связывать строение атома с волновой функцией Вселенной.
— Я и не собираюсь! — весело согласился Азимов. — Это действительно разные темы. Я лишь сказал, что, когда подбирал материал, набрел на вашу статью. Стало интересно. А когда увидел вашу фамилию в списке участников конференции, решил спросить… Уверен, что пригодится — не для этой книги, так для другой.
Девитт кивнул.
— Волновая функция Вселенной, — сказал он, — слишком абстрактная штука. Мои мысли сейчас заняты другой идеей. Вот что действительно достойно популяризации!
— Слушаю вас, — коротко сказал Азимов и расположился удобнее. Точнее — попытался. Ноги всё равно упирались в деревянную балку, скреплявшую несколько столов, а в спину упирался верхний ряд скамей. Повозившись и не найдя удобной позы, Азимов оставил попытки и повернулся к собеседнику.
— Так всегда, — усмехнулся Девитт. — Что-нибудь всегда мешает.
— Или кто-нибудь, — согласился Азимов. — Но мы не об этом, верно?
Девитт скрестил руки на груди.
— И об этом тоже, на самом деле. Айзек, я полагаю, вам незнакома фамилия Эверетта?
Азимов посмотрел на потолок, честно подумал и сказал:
— Не уверен, что знакома. Но уверен, что эту фамилию встречал. Знаете, Брайс, когда пишешь несколько научно-популярных книг в год, то читаешь столько всякого интересного, и обо всём хочется рассказать, но объем книги ограничен… Записываю только нужное, а десятки, если не сотни интересных фактов и имен постепенно выветриваются из памяти. Правда, если что-то нужно для следующей книги, то обычно вспоминаю. Так что — да, фамилию встречал, но по какому поводу — пока не помню.
— Пока? — улыбнулся Девитт. — Или уже?
— Пока. Если надо будет… А надо? Я верно понимаю?
— Да. Я сейчас пишу об Эверетте большую статью. Уверен, его интерпретация квантовой механики…
— А, вот что! — Азимов хлопнул себя по лбу. — Я же говорю: вспомню, как только понадобится. Интерпретация квантовой механики. Конечно. Альтернатива копенгагенской. Но это было давно! Лет пятнадцать назад. Я слышал, Бор не оставил от интерпретации Эверетта камня на камне. Сомнительная теория, чтобы писать о ней в научно-популярной книге.
— Вам виднее, — сухо произнес Девитт. — Жаль, популяризатор из меня никакой.
Азимов еще раз попробовал устроиться удобнее, правая нога затекла, и он сел боком, выставив ноги в проход.
— Расскажите, Брайс, — примирительно сказал он. — А я, как студент с дырявой памятью…
— Нет! — неожиданно воскликнул Девитт. — Не как студент, а как писатель-фантаст с прекрасным воображением. Вот что мне нужно, и я рад, что вам именно сейчас пришло в голову задать мне пару вопросов.
Азимов вывернул шею, чтобы видеть собеседника.
— Скажите, Айзек, у вас когда-нибудь пропадали вещи? Скажем, лежало что-то на видном месте, вы привыкли находить вещь именно там, но однажды ее на месте не оказалось.
— Бывает, — согласился Азимов.
— Естественно. Бывает с каждым. А всегда ли вы потом эту вещь находили? В другом месте или на том же самом?
— Ох… Вы напомнили… Я был студентом — давненько. У меня была изумительная точилка для карандашей. Я почти всё записывал карандашами разных цветов. Привычка. Точилка всегда лежала на письменном столе рядом с кюветой для бумаг. Однажды я рефлекторно протянул руку, чтобы взять точилку, но рука встретила пустоту. Точилки не было. Я поискал на столе — может, случайно положил в другое место. Точилки не оказалось нигде. Поискал на полу. На полках. В мусорной корзине. На диване и под диваном. Я потратил час и убедил себя в том, что кто-то в мое отсутствие… Хотя этого быть не могло, но… Наверно, кто-то вошел, когда меня не было…
— Вы вернулись на место, — нетерпеливо перебил Азимова Девитт, — и обнаружили точилку на том месте, где всегда.
Азимов подозрительно посмотрел на Девитта.
— Откуда вы… А! — обрадовался он. — С вами тоже такое происходило?
— Много раз, — кивнул Девитт. — И вы, конечно, решили, что у вас что-то произошло с памятью, верно? Или со зрением.
— Ну да, — простодушно сказал Азимов. — Именно. У вас иная гипотеза, если я верно понял?
— Вы правильно поняли, — кивнул Девитт. — Но для начала я хочу убедить вас, что пропажи и появления, а также множество других случаев, на которые мы обычно не обращаем внимания или списываем на плохую память или забывчивость, происходят с каждым из нас постоянно, ежедневно. Это рутина, и именно потому мы чаще предпочитаем такие случаи вовсе не замечать, что нам обычно прекрасно удается.
Азимов внимательно выслушал длинную тираду и хотел было сказать, что Девитт наверняка много раз проговаривал ее в уме, скорее всего, намереваясь вставить в статью. Фраза прозвучала слишком литературно. Хотел сказать, но вовремя подумал, что Девитт может воспринять возражение слишком болезненно, и беседа на этом закончится, а ему хотелось все-таки узнать, к чему клонит физик на самом деле.
Приняв молчание Азимова за желание услышать продолжение, Девитт сказал:
— Дорогой Айзек, я имею в виду только те случаи, свидетелем которых был сам, а не слышал от кого-то, даже от человека, которому полностью доверяю.
— Безусловно, — пробормотал Азимов, всё еще не понимая, что хочет доказать Девитт.
— Так вот. У моей жены Сесиль есть, конечно, женская сумочка, в которой можно найти всякую необходимую всячину. Как-то около года назад… Собственно, вот точная дата: третье ноября семидесятого года. Мы тогда вернулись с Сесиль из гостей. При мне Сесиль положила сумочку на столик, сняла с пальца кольцо, которое надевала по особым случаям. Сняла и бросила в сумочку. Наверно, собиралась потом переложить в шкатулку. Я лично видел. Потом мы выпили кофе, поговорили о пустяках, вернулись в гостиную, и Сесиль — опять-таки при мне — открыла сумочку, чтобы взять кольцо и переложить на место. Но кольца в сумочке не оказалось. Айзек, вы наверняка представляете, что такое женская сумочка. Я не понимаю, как женщины там находят нужный предмет. Энтропия системы предметов в женских сумочках наверняка максимальна, и это физический закон, который никогда не нарушается…
— Надо полагать, — нетерпеливо сказал Азимов, уже утомленный подробным изложением, — жена высыпала содержимое сумочки на стол…
— Конечно! И мы оба стали перекладывать предмет за предметом. В общем, вы уже поняли: кольца не было. Мы посмотрели друг на друга, Сесиль перевернула сумочку, потрясла ею… Ничего! Мы долго перебирали предметы, прекрасно уже понимая, что кольца не найдем. Испариться оно не могло! Дорогое, кстати, кольцо, мой подарок Сесиль на годовщину свадьбы.
— Не хотите ли вы сказать, — медленно произнес Азимов, — что на следующее утро, открыв сумочку, ваша жена…
— Нет! — воскликнул Девитт. — То есть да, утром первым делом Сесиль открыла сумочку и заново — при мне, отмечу — всё перебрала. Кольца не было.
— То есть оно пропало навсегда, — резюмировал Азимов.
— Да, мы так и решили. Сесиль, конечно, погоревала какое-то время, я пообещал купить дубликат кольца, но… честно говоря, прошли месяцы, и я просто забыл, а Сесиль, наверное, помнила мое обещание, но напоминать не стала.
Прежде чем продолжить, Девитт достал платок и еще раз вытер шею — в аудитории стало душно.
— Прошло около полугода, — вздохнул Девитт. — Мы собирались в гости, и Сесиль — опять-таки при мне, так что я видел всё своими глазами, — открыла сумочку и вскрикнула. Я, помню, подумал, что она оцарапалась о маникюрные ножницы. Но она — при мне, повторяю! — достала из сумочки то самое кольцо, лежавшее на самом, можно сказать, видном месте — поверх других предметов, куда Сесиль его положила несколько месяцев назад. Представляете, Айзек? Мы осмотрели кольцо вместе. Это был не дубликат, а то самое кольцо — мы его узнали! Было физически невероятно, чтобы оно пролежало в сумочке пять месяцев… В тот момент энтропия внутри сумочки скачком уменьшилась на несколько порядков!
— А могло быть, что… — начал Азимов, но прикусил язык. Обижать Девитта он не хотел, но в голову пришло лишь одно логичное объяснение.
— Не могло! — отрезал Девитт, поняв, о чем подумал писатель. — Не могла Сесиль сыграть со мной такую шутку. Исключено.
Азимов пожал плечами. Смысла в этих рассказах он по-прежнему не видел. Да, бывало в жизни всякое. Как-то в лаборатории неожиданно взорвалась реторта, в которой был безобидный красный порошок — катализатор Уилкинсона. Запечатали реторту вечером, чтобы утром продолжить эксперименты, а ночью порошок взорвался, разбросав по лабораторному столу осколки стекла и остатки химического соединения, отличавшегося от катализатора Уилкинсона, но также не взрывоопасного: это был оливин, силикат магния, непонятным образом оказавшийся в злополучной реторте.
Взрыва не должно было случиться, но — случилось. Кто мог заменить катализатор Уилкинсона на оливин? Зачем? Обсуждали долго, слухи ходили самые разные, гипотезы выдвигали самые экстравагантные, к единому мнению не пришли, и уже через неделю об инциденте не то чтобы забыли, но разговаривать перестали.
— Полицию не вызывали? — полюбопытствовал Девитт, когда Азимов рассказал историю со взрывом, которого быть не могло.
— Нет, конечно. Зачем?
— Ну… Сняли бы отпечатки пальцев. Выяснили, кто подменил препараты.
Азимов пожал плечами.
— Вот уж о чем никто не подумал. Пострадавших не было. А химия — наука, хотя и точная, но иногда неожиданная. Если вы имеете в виду, что кто-то мог намеренно подменить реагенты… Нет, тут была именно научная загадка — почему взорвалось то, что взорваться не могло, а не детективная — кто мог, кому выгодно, у кого был мотив… Кстати, Брайс, вы мне напомнили: после того случая в лаборатории я написал свой единственный реалистический детектив. История там, правда, другая. «Дуновение смерти», читали? Нет? В детективе все-таки главное — психология, мотивации. А у нас тогда была сугубо научная загадка, и мы ее не разгадали.
— Пожалуй, я попробую вашу загадку разгадать, — сказал Девитт с удовольствием. — В мою конструкцию, о которой я собирался вам рассказать, эта проблема укладывается даже лучше, чем пропажа и появление вашей точилки и кольца Сесиль.
— Вот как? Что общего в этих трех случаях?
— И во множестве других, — подхватил Девитт, — которые мы постоянно списываем на причуды памяти или вовсе не обращаем внимания.
— Вы меня заинтриговали, Брайс! Объяснитесь, наконец! И еще: почему вы упомянули Эверетта? Какая связь?
— В том-то и дело, что прямая и непосредственная. Четырнадцать лет назад Эверетт опубликовал статью, которая, на мой взгляд, должна была принципиально изменить мировоззрение физиков. Четырнадцать лет прошло — и число физиков, которые с интерпретацией Эверетта согласились, можно пересчитать на пальцах. Правда, обеих рук, а не одной, и это, наверно, можно считать большим прорывом.
Азимов, вообще-то, немного погрешил против истины. Он читал в свое время статью Эверетта. Слышал — не помнил от кого, — что Эверетт обсуждал свои идеи с Бором, и великий физик назвал интерпретацию молодого коллеги глупой, а кто-то из его сотрудников сказал, что американец просто туп и не разбирается в физике. Зачем популяризировать идеи, у которых нет перспектив? Незачем. А о параллельных мирах коллеги-фантасты написали так много, что Айзеку очень не хотелось попадать в эту довольно мутную струю.
Он так и сказал.
— Параллельные миры? — обиженно произнес Девитт. — Глупости. Миры Эверетта не параллельны. И попасть из одного в другой невозможно через порталы или дыры в пространстве, как это изображают ваши коллеги-фантасты.
— Тогда, — нетерпеливо спросил Айзек, — какой в них интерес? Никакого. Ни для фантастики, ни для физики.
— История с вашей точилкой и кольцом Сесиль вас не заинтересовала?
— Если честно — не очень. Эти истории вполне объяснимы психологически. Вы убеждены, что ваша жена не могла вас разыграть, вы не можете в такое поверить. Но она могла, например, через пару часов после происшествия случайно обнаружить кольцо там, куда оно закатилось, а вы, когда искали, в это место заглянуть не смогли или не подумали. Сесиль кольцо нашла, но не было повода вам об этом рассказать, носить она его не стала — мало ли у женщин причин, — а потом вспомнила, положила в сумочку…
— Боже мой, Айзек, я и сам могу придумать десяток таких объяснений!
— Вот видите! Прежде чем остановиться на безумной гипотезе, нужно перебрать все — без исключения — обыденные варианты, какими бы нелепыми они вам ни показались. Вы не согласны?
Девитт покачал головой:
— Согласен. Если мне не изменяет память, Черчилль как-то сказал, что американцы всегда поступают правильно — после того, как испробуют все — без исключения — неправильные возможности.
— Вот видите! — повторил Айзек.
— И это, — с горечью произнес Девитт, — говорит один из самых замечательных фантастов и популяризаторов науки!
— Дорогой Брайс, я не ретроград, уверяю вас. Просто не вижу пока…
— О! Вы сказали «пока». Почти все физики, с кем я говорил об интерпретации Эверетта, отвечали: «не вижу смысла». Без «пока». Физики прекрасно понимают, что коллапс волновой функции в момент наблюдения — философская бессмыслица. Но возникновение в момент наблюдения множества ответвляющихся вселенных представляется бессмыслицей гораздо большей. В первом случае бессмыслица вполне реальная. А во втором — сугубо психологический эффект. Люди просто не верят, что такое может быть.
— А такое может быть? — иронически произнес Азимов.
— Дорогой Айзек, вы же не думаете, что в момент наблюдения десятки миллионов новых вселенных возникают из ничего?
— Вы сами сказали…
— Ничего подобного я не говорил, — сухо произнес Девитт. — Мы говорили о волновой функции — решении уравнения Шрёдингера. Волновая функция имеет множество значений. Копенгагенцы утверждают, что в момент наблюдения все значения волновой функции обнуляются, коллапсируют, кроме одного, которое и наблюдается. Это чепуха. Волновая функция любой частицы охватывает всю Вселенную. Иными словами, теоретически частицу можно обнаружить в Туманности Андромеды или еще дальше. Вероятность этого чрезвычайно мала, но не равна нулю! В момент наблюдения вы обнаруживаете электрон в своей установке. И в этот момент вероятность обнаружить его в Туманности Андромеды становится тождественно равной нулю. Так?
— Ну… — протянул Азимов. — Так.
И более уверенно:
— Конечно, так! Если электрон уже находится там, где вы его нашли, он не может находиться ни в каком другом месте!
— В том числе в Туманности Андромеды.
— Естественно.
— Но информация не может распространяться быстрее света, а до Туманности Андромеды два миллиона световых лет. Каким образом…
— Дорогой Брайс! — воскликнул Азимов. — Я читал об этом. Я даже об этом писал! Это одна из причин, почему Эйнштейн не верил в квантовую механику.
— Рад, что вы это понимаете. Но все-таки волновая функция имеет множество значений, а не одно-единственное. Эти значения уже существуют! Они не появляются ниоткуда в момент, когда Вселенная расщепляется на множество вариантов. Все варианты уже существуют, повторяю. Просто, пока вы не произвели наблюдения, вы можете оказаться в любом из вариантов, да вы во всех них и существуете. А в момент наблюдения вы видите один результат, ваше второе «я» видит другой результат, третье…
— Да-да, я понял! — возбужденно воскликнул Азимов. — Отличная идея, черт возьми! Фантастически красивая!
Девитт с подозрением посмотрел на Азимова.
— Фантастически? — переспросил он. — То есть…
— Это метафора. Надо подумать. Но при чем здесь ваши кольца и мои точилки? А! Я понял. Если существует множество вселенных, то они могут взаимодействовать, вы это имели в виду? И предметы — а может, и люди — почему нет? — могут на время или навсегда перемещаться из одного варианта в другой? Но, дорогой Брайс, этого быть не может. Уравнение Шрёдингера линейно, я сам об этом писал, и все решения не зависят друг от друга, они не могут взаимодействовать по определению.
— Это, — вздохнул Девитт, — мне и говорят все коллеги, когда я рассказываю об удивительных случаях появлений и исчезновений предметов и о многих других подобных вещах.
— Справедливо говорят, — пробормотал Азимов.
— Потому я решил поговорить с фантастом, — с горечью произнес Девитт. — Коллеги меня утомили. Никто не способен принять простую идею: если мироздание может ветвиться, то ветви могут время от времени сходиться и расходиться вновь. Две ветви могут соединиться в одну — и так существовать долго, пока опять не разветвятся. Идея соединения ветвей ничем не хуже идеи ветвления.
Азимов задумался. Девитт ждал, рассматривая длинную царапину на поверхности стола.
Не дождавшись ответа, он заговорил медленно, будто выдавливая слова одно за другим. Сокровенным физик делился сейчас с фантастом, которого видел впервые, но которого читал и вообразил, что Азимов поддержит его идеи, его мысли, которыми он… Да, пробовал заговаривать с коллегами и, к своему удивлению (а впрочем, разве он на самом деле был сильно удивлен?), коллеги или пропускали его слова мимо ушей, или резко обрывали, даже не намекая, а прямо говоря: «Брайс, не говорите глупостей, научную репутацию очень трудно приобрести, но легко растерять, вам это надо?» «Нет», — поспешно говорил он и прекращал «дозволенные речи».
— Думаю, вы знаете, Айзек, что представляет собой самое, казалось бы, рафинированное научное сообщество. Ведь это вы написали «Дуновение смерти». Что важнее: должность или новая идея? Вы знаете наверняка, как себя чувствует человек, если коллеги смотрят на него как на нарушителя спокойной жизни…
Он вспоминал, как тяжело было добиваться финансирования программ в той же квантовой физике, если рецензенты (иногда он даже точно знал, кто именно, узнавал по «почерку», стилю возражений) усматривали в его предложениях «посягательства на основы». На словах все считали себя прогрессистами, а на деле… Если приходилось выбирать между странными идеями и возможностью получить постоянную профессорскую должность… или надо было выбрать: пойти против «научного мейнстрима», прослыть фриком — или рассчитывать на повышение, на высокую зарплату… на место в президиуме престижной конференции, наконец…
Выбор, выбор…
И чаще всего — почти всегда! — отрицательный.
А Азимов молчит. Неужели он такой же, как Ларс Хопкинс, неудачливый физик без единой собственной идеи, но член ученого совета, от мнения которого для хорошего ученого зависит очень многое… В прошлом году из-за интриг Хопкинса вынужден был оставить любимую работу и уйти в техническую фирму доктор Шерман.
Оказалось, что всё это Девитт произносил вслух, хотя ему казалось…
Азимов с сочувствием посмотрел на него и тихо произнес:
— Знаю. Иногда бывает проще уйти, чем бороться с непониманием. Я слышал, что Эверетт…
— Нет! — воскликнул Девитт. — То есть да, Эверетт разочаровался в физике… точнее, в физиках. Но науку он оставил не из-за этого. Еще до защиты диссертации он подписал контракт с Пентагоном. Но, конечно, уже потом, после разговора с Бором, после того, как коллеги Бора назвали Эверетта выскочкой и тупицей… он решил, что поступил правильно.
— Вы… — сказал Азимов. — Вы тоже собираетесь?..
— Нет! Простите, Айзек, это для меня, как вы понимаете, больная тема. Я знаю, что Эверетт прав. Мы с Джоном написали работу о волновой функции Вселенной. Такую статью должен был написать Хью, это прямое следствие его интерпретации. Как и идея о взаимодействии ветвей. Нет, Айзек, я не уйду из физики. В отличие от Хью, у меня нет запасной профессии, которая увлекла бы меня так же сильно. Но… Даже Джон в последние годы отступился от многомировой интерпретации.
— Уилер?
— Да. А ведь он был первым, кто поверил в Эверетта. Но…
Девитт вздохнул.
— В юности я любил читать пьесы. Не смотреть спектакли — в театре я бывал редко, — именно читать. Представлять самому, — он говорил будто с собой, вспоминал, глядя в пространство. — Меня поразила и обескуражила фраза из «Орлеанской девы» Шиллера: «Mit der Dummheit kämpfen Götter selbst vergebens».
— Простите? — не понял Азимов.
— «Против глупости сами боги бороться бессильны». Я поразился, насколько точно это сказано.
— Не каждый, кто не согласен с вашими идеями, — глупец, — заметил Азимов.
— Безусловно! Джон — мудрец. Бор — гений. Однако я не это имею в виду. Столкновение идей в науке необходимо. Я говорю о столкновении идей с косностью мышления. Столкновение нового и странного с банальным и привычным. У Бора была своя концепция, но те его сотрудники, кто назвал Эверетта тупым, — именно они были «агентами влияния». И почти всегда в университетах не выдающиеся ученые, а «средний научный класс» — люди, для которых борьба за выживание важнее, чем борьба за идеи, — тормозят развитие науки, насколько это возможно. Вы в «Дуновении смерти»…
— Да-да, — перебил Азимов. — Вы правы, я успел убедиться. Скажу честно: мне повезло, мои научно-популярные книги и моя фантастика сделали меня независимым.
— Потому я и обратился к вам, — кивнул Девитт.
— А я, — подхватил Азимов, — не оправдал надежд, не поверил, повел себя как ретроград. Не возражайте, это так. Просто… Ваша идея оказалась даже для меня очень неожиданной. Но, черт возьми, это действительно интересно! Взаимодействие миров! Правы вы или нет… Прав ли Эверетт… В любом случае, это замечательное поле для научно-фантастических идей. Я себе представляю… Не скажу, что прямо завтра примусь за новый роман, но уже начал думать. И кое-что приходит в голову.
— Вот как, — несколько отстраненно бросил Девитт. Он не успел привыкнуть к неожиданным поворотам в мыслях Азимова.
— Да! — воскликнул Азимов с энтузиазмом. — Как вам такая идея? Если существуют эвереттовские ветви… хорошо, не «если». Они существуют и, как вы утверждаете, переплетены друг с другом. Это отправная точка. Человек из нашей ветви может знать, чувствовать, что происходит в другой. В других. Так? Идем дальше. У человека пять чувств, с помощью которых он познаёт окружающее. Зрение, слух, ощущение вкуса, обоняние и осязание. Теперь представим, что видит он то, что происходит в нашей ветви, в нашей с вами реальности, а слышит то, что происходит в это время в другой ветви. Представляете жизнь такого человека? А если он слышит то, что происходит во второй ветви, а обоняет то, что происходит в третьей? И осязает то, что происходит с ним в четвертой?
— Вряд ли такое… — запротестовал Девитт, но Азимов прервал его взмахом руки.
— О, теперь возражаете вы! — рассмеялся писатель. — Быстро же вы превратились из новатора в ретрограда!
— Ничего подобного! Продолжайте, Айзек! Да, я представил жизнь такого человека. Это кошмар!
— И я уверен, в психиатрических клиниках немало пациентов с таким синдромом, — голос Азимова гремел теперь на всю аудиторию. Чья-то голова появилась в раскрытой двери, но сразу исчезла.
— И врачи, — гремел Азимов, — даже диагноз поставить не могут, потому что никому в голову не приходит, что происходит с пациентом — абсолютно здоровым психически — в его уникальной реальности.
— Я вижу, Айзек, ваша замечательная фантазия, наконец, заработала!
— А вот еще вариант! — Азимова было уже не остановить. — Ближе к академической среде. В лаборатории, исследующей физику микромира, получают странные данные в ходе, казалось бы, заурядного эксперимента. Данные из другой реальности, где законы природы отличаются от наших. Другая физика, а? Почему бы в другой ветви и физике не оказаться иной? Главный герой именно такую идею и предлагает, но окружение… глава лаборатории, где он работает… коллеги, каждый из которых разрабатывает свою маленькую научную делянку… Обычная современная научная лаборатория. С уникальной ситуацией люди сталкиваются впервые… И начинается… Как, вы говорите, писал Шиллер? «Против глупости…»
— Сами боги бороться бессильны, — закончил Девитт.
— Запомню, спасибо, Брайс!
Дверь открылась, и в аудиторию влетела, будто стая диких птиц, группа студентов. Стало шумно, захлопали крышки столов, звонкие голоса перебивали друг друга.
— Перед вами, — усмехнулся Девитт, — будущие ученые. Кто-то из них выдвинет гениальную идею, а остальные примутся его клевать, потому что у них свои жизненные планы…
Азимов поднялся.
— Наверняка вы правы, — сказал он. — Но сейчас…
Поднялся и Девитт.
— Освободим для них аудиторию, — сказал он. — Кстати, я уже пропустил доклад, который не хотел слушать. Идемте, Айзек. Думаю… Надеюсь, наш разговор не прошел даром.
— Я напишу, — пообещал Азимов. — Не знаю пока, о чем конкретно будет роман, но название я уже придумал. То есть придумали вы, Брайс, спасибо.
— Я? — удивился Девитт. — И как вы назовете роман?
— «Сами боги», — сказал Азимов.
Павел Амнуэль
Загрузка...