Русалка оказалась такой, какую Джон много раз видел на фотографиях. А чего он ждал? Чуда?
Он постоял у камня, не ощутил ожидаемого восторга и, засунув руки в карманы пальто, вернулся в отель. Пешком, будто наказывая себя за то, что, обладая хорошей фантазией, не сумел разглядеть чуда в известной статуе.
Джон не стал подниматься в номер, заказал в баре двойной виски и со стаканом направился в лобби — в баре оказалось много народа, все, естественно, говорили по-датски, негромко, но даже тихий гомон сейчас его не то, чтобы раздражал, но пробуждал беспокойство, которое он приписывал грохоту волн и крикам чаек.
В лобби было уютно, стояли вразброску несколько кресел, у каждого небольшой столик, куда можно было поставить напитки или положить книгу. Кто-то сидел в кресле спиной к нему, Джон видел затылок мужчины и слабый дым сигареты. Он сел, поставил на столик стакан, посидел, думая о том, что напрасно затеял эту поездку. Задумал рассказ, героиней которого была копенгагенская русалочка, ожившая и ничего не понимавшая в чужом для нее мире. Он хотел описать чудо, приехал на чудо посмотреть, к чуду прикоснуться, но… Он вернулся бы домой в Петерсфилд прямо сейчас, но пароход уходил завтра вечером, и придется почти два дня провести в одиночестве — датского он не знал, кроме трех слов: «Здравствуйте», «Спасибо» и «Сколько?». Он почему-то был уверен, что в Копенгагене все знают английский, ведь это язык международного общения… Вот что значит давно не выбирался из Петерсфилда. Только в Лондон — но, оказывается, это совсем другое дело.
Джон потянулся за стаканом, отпил глоток, подержал во рту, просмаковал напиток, виски приятно обожгло горло, и только тогда он почувствовал взгляд. Поднял глаза — оказывается, мужчина повернул кресло в его сторону и смотрел — не пристально, а как бы мимо, чтобы не выглядело навязчиво, но в то же время изучающе и… как-то по-свойски. Будто они были знакомы.
Мужчина чем-то был похож на Джона, только гораздо моложе. Такой же подбородок, две такие же залысины.
Мужчина отвел взгляд и выпустил струйку дыма — казалось, что сигарета в зубах была такой же частью его самого, как взгляд, подбородок… и еще что-то, что делает людей ближе друг к другу.
Джон кивнул, мужчина кивнул в ответ, и оба спросили одновременно:
— Вы говорите по-английски?
Одновременно прозвучал и ответ:
— Да, конечно.
На самом деле это было совсем не тривиально, и оба улыбнулись.
— Приятно встретить в Копенгагене земляка, — сказал Джон.
— Да, — согласился мужчина. — Только мы не земляки, судя по выговору. Вы ведь с острова?
— А вы из Америки, — понял Джон и спросил: — Будете виски?
По его мнению, ни один американец и дня не мог бы прожить без «Блэк Джека».
Мужчина покачал головой, передвинул столик, и Джон увидел три бутылки «Карлсберга» и почти опустошенную пивную кружку.
Американец подтащил кресло ближе, чтобы можно было разговаривать, не повышая голоса, допил пиво, положил докуренную сигарету в пепельницу и сразу закурил новую.
— Люблю виски, — сказал он, — но не с пивом, вы понимаете.
— О да, — улыбнулся Джон.
И сразу стало легко говорить — будто со старым знакомым.
— Я приехал сюда, чтобы посмотреть на русалочку, — признался Джон. — Ощутить чудо. Не знаю, как объяснить…
— Не надо объяснять! — сказал, будто отрубил, американец. — Чудеса необъяснимы.
— Когда они происходят, — с грустью произнес Джон. — Я стоял и смотрел… И к чему-то внутренне готовился. Но загоготали чайки — и чудо пропало. Оказалось, это просто статуя.
Американец посмотрел на Джона внимательным взглядом. Не сочувствующим, но понимающим.
— В каком-то смысле, — сказал он, — я тоже приехал в Копенгаген за чудом. И тоже оказалось, что чуда не будет.
— А что будет? — вырвалось у Джона.
Визави пустил к потолку струйку дыма, положил сигарету на край пепельницы и налил себе пиво из бутылки.
— Физика, — сказал он. — Будет физика. В физике чудес не бывает.
— Вы физик? — сделал логичный вывод Джон.
Американец отпил пиво и, посчитав, видимо, что ответ очевиден, задал встречный вопрос:
— А вы? — и добавил, спохватившись: — Извините, если вопрос неуместен.
— Ну что вы! — воскликнул Джон. — Я писатель. — И добавил, отрезая возможность дальнейших расспросов: «Писатель? Что вы написали? Какие книги?» Этот американский физик наверняка скажет с сожалением: «Жаль, не читал»: — Давно хотел поговорить с профессиональным физиком, но всё не складывалось.
— Вот как? — нейтральный вопрос. Американец прикурил новую сигарету от недокуренной и высказал вполне тривиальную мысль, дав возможность Джону продолжить свою: — Пути физиков и писателей редко пересекаются.
Джон кивнул в знак согласия. Отодвинул стакан с виски. Пить ему расхотелось. Он действительно давно хотел поговорить с человеком, знающим физику. Не то чтобы, как он выразился, «не складывалось». Он не проявлял инициативу. Всегда считал литературу, тем более фантастическую, игрой свободного ума, а наука — физика в том числе, и математика в особенности, — игру ума сковывала твердыми и непреклонными законами.
— Вы правы, — согласился он с американцем. — Мы на одно и то же явление смотрим по-разному. К примеру, время. Писатели… я не о себе, хотя и я написал как-то рассказ о путешествиях по времени. В прошлое, например. Интересно представить, что произошло бы, если бы некий Роберт попал, скажем, во времена Карла Первого и убил Кромвеля. Он изменил бы историю Британии, верно?
Американец смотрел на Джона и слушал без особого интереса. Допил пиво, потянулся было за новой бутылкой, но все три оказались пусты, он вздохнул и, как показалось Джону, с тоской посмотрел на пустую кружку. Наверно, зря Джон заговорил о Карле и Кромвеле. У этих янки своя история и свои авторитеты. В том числе в литературе.
— Или взять вашего Брэдбери! — воскликнул Джон, ожидая от американца хоть какой-то реакции. Уж про убитую в прошлом бабочку тот должен был читать или хотя бы слышать. Лицо американца, однако, осталось не то, чтобы бесстрастным, какая-то эмоция на нем мелькнула. Узнавание? Удивление?
— А… — неожиданно широко улыбнулся он. — Вот вы о чем!
«Все-таки до американцев с трудом доходит, — с раздражением подумал Джон. — Даже до физиков».
— Знаете, — произнес американец доверительным тоном, — я тоже иногда думаю о времени.
— Вот! — ухватился Джон. — И что же вы как физик о нем думаете? Можно ли прошлое изменить и при этом вернуться в свое время?
— А давайте спросим иначе, — усмехнулся американец. — Можно ли изменить будущее?
— То есть? — Джон не ожидал такого вопроса и не сразу нашелся с ответом. — Будущее еще не наступило. Изменять просто нечего, верно?
— Почему же? — искренне удивился физик. — Выбор — тоже изменение. Представьте некую миссис Долдерсон. Старушка сидит в кресле у выходящего в сад французского окна и думает: пойти погулять по саду или на кухню — приготовить чай. Она решает погулять, и ее будущее становится вполне определенным: спускаясь по ступенькам, она спотыкается, падает, ломает ногу. Открытый перелом, заражение крови — и бедная старушка умирает в больнице. Но она подумала — и решила выпить чаю с вареньем. Будущее изменилось. Теперь миссис Долдерсон доживет до девяноста пяти и спокойно умрет во сне. Два очень разных будущих, не так ли?
Джон покачал головой. Американец ошибся в своем умозаключении, хоть и физик.
— Нет, — сказал Джон. — Миссис Долдерсон ведь все-таки пошла готовить чай. Значит, другое будущее не произошло, вот и всё.
— Вы нашли ошибку в моем умозаключении? — усмехнулся американец. — Но ошибаетесь вы. Существуют два будущих. В одном миссис Долдерсон пьет чай, в другом спускается в сад. И первое будущее ничем не хуже второго. Оба физически реальны. Я вам больше скажу. За минуту до того миссис Долдерсон передвинула кресло в тень, подумав сначала, что лучше, наверно, было бы остаться на солнце. Вечернее солнце так приятно… И значит, будущих стало уже не два, а четыре.
— Четыре, — повторил Джон, как зачарованный, лихорадочно соображая, как возразить.
— Скажу еще больше. — Голос американца неожиданно обрел силу и уверенность, сигарета в его руке погасла, и он бросил ее на стол. Ни один англичанин даже в порыве эмоций не позволил бы себе… Но голос заставил Джона откинуться в кресле и молча слушать. — Будущих — множество, потому что каждую минуту, каждое мгновение миссис Долдерсон принимает то или иное решение, меняя не только свое будущее, но и будущее всех людей. И будущих этих столько, что никто не сможет их сосчитать, ведь на Земле миллиард людей, и каждый из них каждое мгновение делает какой-нибудь выбор. Понимаете? Каждый! И только ли люди? А животные?
— А что животные? — пробормотал полностью выбитый из колеи Джон.
— Ну как же! Лиса выбирает добычу, акула выбирает, напасть или проплыть мимо, даже букашка — и та каждое мгновение меняет будущее просто потому, что могла побежать налево, а могла направо.
— Букашка… — повторил Джон, не зная, как выбраться из этой лавины. Он понимал, что американец над ним шутит, надо найти достойный ответ, но почему-то рассуждения физика ему понравились, хотя он не хотел в том признаться. Фантастика! Такое ему и в голову не приходило.
— И все эти мириады будущих существуют в природе, — неожиданно спокойным тоном заключил американец, закурил новую сигарету и с удовольствием вдохнул дым. — Вы скажете — и будете правы, — что миссис Долдерсон наблюдает одно-единственное будущее. Конечно. Потому что люди так устроены. А другой вариант будущего наблюдает другая миссис Долдерсон в другой вселенной и тоже воображает, что именно ее будущее — единственное.
— Потрясающе! — воскликнул Джон. — Изумительная идея. Если позволите, я напишу об этом рассказ.
— Я-то позволю, — пожал плечами американец. — Но вы не напишете.
— Почему? — спросил Джон обиженно.
— Фантазии не хватит. И не обижайтесь. Литература — не физика. Я могу представить бесконечное число ветвей мироздания. Даже описать это формулами. А писатель имеет дело с единственной реальностью. Конечно, я читал рассказ про бабочку. И «Конец Вечности» Азимова. И «Хроноклазм» вашего соотечественника Уиндема.
Джон отхлебнул виски, будто воду.
— И везде будущее — одно, — поставил точку американец. Точнее, запятую, потому что, не дав Джону вклиниться в паузу, продолжил:
— Но вы спрашивали не о будущем, а о прошлом.
— Именно! — возбужденно чуть ли не выкрикнул Джон. — Я спрашивал о прошлом!
— А какая разница? — Американец посмотрел на Джона с искренним недоумением.
— Ну… — Джон также с искренним недоумением посмотрел на физика. — Разница принципиальная! Будущего еще нет, оно не определено. А прошлое уже случилось, прошлое зафиксировано. Оно было, и изменить его невозможно. По крайней мере, насколько я понимаю, так утверждает наука. Потому-то я и хотел… не то, чтобы хотел, но раз представился случай… посоветоваться с настоящим физиком. А вы говорите «какая разница».
— Послушайте, давайте рассуждать логично. Всё зависит от точки отсчета. Мы с вами сейчас в настоящем, верно? Здесь и сейчас. А теперь представьте, что мы в прошлом. Пусть даже в этом самом отеле «Остерпорт», но не в марте тысяча девятьсот пятьдесят девятого года, а в марте тысяча восемьсот… неважно. Сидим в лобби и разговариваем. И для нас тогдашних то место и то время — настоящее. Представили?
Джон кивнул. «Остерпорт» — старый отель. Наверняка существовал и в прошлом веке.
— Отлично. И для нас будущее не определено, верно? Может быть одним, может — другим. Для нас тогдашних мы нынешние — в их будущем. Которое не определено и может быть разным. А если взять за точку отсчета еще более раннее время, которое для современников — настоящее, и для них тоже будущее неопределимо и может быть всяким… Вы улавливаете мою мысль?
Джон поразился самому себе: ему удалось одновременно кивнуть и отрицательно покачать головой. Американец посмотрел на него с подозрением.
— Собственно, всё остальное — обычная индукция. Ваш Шерлок Холмс назвал бы этот метод дедуктивным, но он, точнее, его создатель, ошибался.
У Джона создалось впечатление, что фраза не окончена. Он даже подозревал, как хотел ее закончить американец: «Ох уж эти британские писатели»… А может, Джону только показалось. Да, наверняка показалось.
— Существует множество будущих, множество настоящих и множество прошлых. Вот и всё. Каждое событие в настоящем становится причиной множества разных событий в будущем. Каждое событие в прошлом становится причиной множества разных событий в настоящем. И наоборот, конечно.
— Наоборот? — Джон хотел сказать «какая чушь!», но ему пришла в голову простая мысль, заставившая его прикусить язык. Кто здесь кто, в конце-то концов? Физик имел право сказать писателю в ответ на его фантазии: «какая чушь». Но писатель — физику?
— И наоборот, — повторил американец с чувством удовлетворения. — Физические законы, видите ли, обратимы во времени. Может, вы этого не знали, но это так.
Джон пропустил шпильку мимо ушей.
— Вы хотите сказать…
— Да, — наверно, американец решил, что британец все-таки уловил его мысль. — Каждое событие в настоящем становится причиной множества событий в будущем. Но каждое событие происходит в будущем другой вселенной.
— Другой вселенной, — эхом повторил Джон.
— Конечно. Потому что при каждом событии вселенная разветвляется на столько миров, сколько следствий может быть у произошедшего сейчас события. Я уже говорил об этом.
— Э-э-э… Да, говорили.
— И, соответственно, каждое событие в настоящем может — и становится! — следствием множества разных событий прошлого. Я слышал фразу: «История не имеет сослагательного наклонения». Типичное утверждение гуманитария! Прошлых огромное количество. Колоссальное. Это вытекает из физических уравнений.
Физик сделал долгую паузу, будто намеренно дал Джону время обдумать, принять, осознать, прочувствовать сказанную… чепуху? Гипотезу? Истину?
— То есть, — осторожно, будто ступая на тонкий словесный лед, произнес Джон, — к тому, что мы с вами сейчас тут сидим и беседуем, могло привести множество событий прошлого?
Американец широко улыбнулся, будто хотел сказать: «Вот видите, лед не провалился, идите дальше».
— Конечно, — сказал он почти добродушно. — Это кажется странным, вы хотите сказать? С бытовой точки зрения — наверно. Но с точки зрения физики — вполне естественно. Если у одного события в настоящем существует бесконечное число разных будущих, то неизбежно должно существовать бесконечное число разных прошлых. Прошлое вовсе не одно-единственное. Прошлых бесконечно много.
— Вы шутите! — не удержался от восклицания Джон.
Американец вздохнул, выпустил струйку дыма, проследил, как дым рассеивается в воздухе и признал:
— Может, и не бесконечно много, вы правы. Бесконечно много было бы, если бы Вселенная была бесконечной в пространстве и времени. Но она имеет границы, и число элементарных частиц во Вселенной конечно. Огромно, да, но всё же конечно. Если говорить о горячей модели… — он увидел, как вытянулось лицо у Джона, и оборвал фразу, не закончив.
— Прошу прощения, — сказал он. — Увлекся. Вы правы. Прошлых не бесконечно много, но очень, очень много. И будущих тоже.
— Как-то в это не очень верится, — поежился Джон, будто на него дохнуло ледяным ветром с залива. — Я не хочу сказать, что вы не правы. Но в сознании не укладывается.
Американец кивнул.
— Я забываю, что вы писатель, а не физик. Писатель мыслит образами, а не формулами и числами. Давайте объясню на примере. Всё та же миссис Долдерсон. Старушка сидит в кресле и читает книгу. О том, что во множестве миров у миссис Долдерсон разное будущее, мы уже знаем.
Джон хотел сказать: «Вы знаете», — но промолчал. Мы — так мы.
— Она положила книгу на колени и задумалась. Услышала шаги, и в сад вошел Артур, которого она не видела много лет. Когда-то он хотел попросить ее руки, но она была увлечена другим, обычное дело, верно? Она вышла за Колина Долдерсона, родила двух сыновей, овдовела и иногда представляла себе, что вышла за Артура. И вдруг Артур предстал перед ней во плоти. Оказывается, он в свое время женился, но брак был неудачен, он уехал из Англии, недавно вернулся… И пришел. Это один вариант прошлого. А вот другой. Миссис Долдерсон откладывает книжку, задумывается… И появляется Артур, но рассказывает совсем другую историю. Да, в свое время он хотел сделать девушке предложение, но… В общем, от обиды записался в армию, воевал, вернулся, устроился работать, разбогател, но вспоминал, как побоялся сделать девушке предложение, и однажды неодолимая сила повлекла его в родные когда-то места. И вот он встречает миссис Долдерсон… Обратите внимание: то же самое настоящее, но другое прошлое. А могло быть третье прошлое. Миссис Долдерсон отложила книгу, задумалась, из-за кустов появляется Артур. Вроде тот же, но рассказывает совсем другое: в тот день, когда он хотел сделать девушке предложение, его сбила машина. Черепно-мозговая травма — он потерял память. Документов при нем не было… Таких случаев много, не так ли? Через какое-то время память вернулась, но он уже вел другую жизнь. Через много лет набрался смелости и вернулся туда, где жил когда-то. Хотите, я приведу четвертый вариант, десятый, сто тридцать восьмой? Событие одно и то же: миссис Долдерсон сидит в кресле и читает книгу. Абсолютно одно и то же событие. Но прошлых столько, что глаза разбегаются.
Джон приободрился.
— Отличная у вас фантазия! Я тоже могу придумать столько вариантов прошлого, что…
— Но если, — перебил физик, — вы можете разные прошлые представить, то это как раз и означает, что все эти разные прошлые приводят к одному и тому же результату в настоящем! Нет законов физики, которые это запрещали бы! И значит, существует множество вселенных, где всё это происходит!
— Но ведь, — Джон тоже повысил голос, — все эти прошлые происходят в разных вселенных! А в нашей прошлое одно!
Американец выпустил очередную струйку дыма и ткнул сигаретой в сторону Джона.
— Вот видите, — сказал он. — Вы уже согласились с тем, что вселенных великое множество, и в каждой есть миссис Долдерсон, сидящая в кресле, и у нее огромный выбор прошлых, а не только будущих. И всё зависит от ее выбора.
— Но вселенные разные, — упрямо сказал Джон.
— Ох уж эти британские писатели… — усмехнулся американец. — По-моему, прекрасная идея для рассказа. Но я не писатель, а физик. И физику я в ответ сказал бы: дорогой коллега, вы утверждаете, что при всяком наблюдении волновая функция схлопывается, коллапсирует, и все возможные прошлые и будущие в этот момент исчезают. Остается одна-единственная реальность. А я говорю, что ничто никуда не исчезает, волновая функция не схлопывается, и не только все возможные будущие, но и все возможные прошлые существуют так же реально, как сигарета, которую я докурил.
Джон подумал, что американец теперь говорит с горечью о чем-то своем. Джон не знал, что такое волновая функция, да это и не имело значения. Он ощутил в американце родственную душу. Что-то у физика произошло. Неприятное. Его не поняли. И он излил душу. А Джон… Тоже не понял.
— Простите, — пробормотал он.
Американец внимательно на него посмотрел и, может, хотел что-то сказать, но не успел. Открылась дверь — и в лобби вошла молодая женщина. Она толкала перед собой складную детскую коляску, в которой сидела белокурая девочка лет полутора.
— Нэнси! — воскликнул американец, поднялся и поспешил навстречу вошедшей. — Ты уже погуляла? Лиз, тебе понравилась прогулка?
— Да, папа, — пропищала девочка.
— Где вы были?
— Дошли до Цитадели, — сообщила Нэнси. — Там очень приятная детская площадка.
Физик обернулся к Джону.
— Прошу прощения, мне нужно идти. Надеюсь, я не очень вас утомил.
Джон не ответил. Впрочем, американец его уже не слушал: поднял дочку на руки, поцеловал жену в щеку; он уже был с ними, а не с Джоном. Нэнси что-то говорила мужу, Лиз прижалась к отцу и обняла его за шею. Еще несколько секунд — и они исчезли за дверью, оставив ощущение семейного благополучия, которого Джон был лишен. Лишен ли? Он сам в свое время выбрал…
Джон отогнал ненужную мысль, непрошенное воспоминание, подумал вскользь, что и его прошлое могло быть иным, и где-то, наверно, было, если прав физик. Если…
Он больше не хотел находиться в лобби, сидеть в одиночестве, поднялся и направился к двери, на ходу обратив внимание, что физик оставил на столике три пустые бутылки «Карлсберга» и полную пепельницу окурков.
— Ох уж эти американцы, — пробормотал он. Англичанин убрал бы после себя мусор — корзина стояла в метре от кресла, где сидел физик.
Выйдя в холл, Джон успел увидеть в конце северного коридора семью американцев — девочку отец спустил на пол, жена открывала ключом дверь номера.
Джон подошел к портье и спросил:
— Вы не скажете, кто эти люди? В конце коридора, видите?
Портье и смотреть не стал.
— Американцы, — сказал он небрежно. — Из семнадцатого номера.
Спросить фамилию Джон счел неприличным.
— Спасибо, — поблагодарил он и пошел к лестнице — его номер был на втором этаже.
Портье сказал ему в спину:
— Хью и Нэнси Эверетт. Всего доброго, мистер Харрис.
* * *
Эверетт обычно ужинал с бокалом красного вина и книгой в руке. Читал что-нибудь легкое, давая голове отдохнуть, и запивал легким полусухим собственного производства.
Нэнси, смотревшая телевизор в большой комнате, услышала хохот мужа и пошла на кухню узнать, что его так развеселило.
— Нэнси, ты только посмотри! — воскликнул Хью, протянув жене книгу в тонкой обложке. — Узнаёшь?
— «Избери путь ее», — прочитала название Нэнси. — Джон Уиндем. Даже не слышала о таком авторе.
— На обороте, — нетерпеливо сказал Хью. — Фотография.
На фотографии автор выглядел холеным английским джентльменом лет под шестьдесят. Приятное лицо. Наверно, неплохой человек.
— Я должна его знать? — спросила Нэнси.
— Ох, — Хью ударил себя ладонью по лбу. — Ты же видела его меньше минуты. Прости. Помнишь нашу глупую поездку к Бору два года назад? Ты пошла гулять с Лиз, а я ждал тебя в лобби «Остерпорта» и разговорился с английским писателем — так он себя назвал, а я не спросил имени. Но разговор запомнил. После неприятных часов с Бором мне хотелось хоть кому-нибудь объяснить… Я рассказал… Да, этому, его, оказывается, звали Джоном Уиндемом. Известный автор фантастики, представь себе. Поговорили о многомировой интерпретации, я и пример придумал, чтобы ему было понятнее. Про миссис Долдерсон, сидящую в кресле у окна. Так вот, мистер Уиндем написал рассказ… как же он называется… Вот, «Прореха во времени». Там некая миссис Долдерсон сидит в кресле у выходящего в сад французского окна и думает о молодости, об Артуре, который так и не сделал ей предложения. Всё точно так, как я рассказал.
— Тебя рассмешило, что он на тебя не сослался?
— Да бога ради! Сослался? Мы же просто беседовали! Меня рассмешило, что он ничего не понял. Ничего! Известный фантаст! Богатое воображение — так написано на обложке. Множество будущих миров, множество миров прошлых. Такой простор для фантазии! А что сделал Уиндем? Прореха во времени. Физик, сын миссис Долдерсон, ставит эксперимент… Боже! Как это скучно!
Хью отобрал у Нэнси книгу, которую она уже стала перелистывать, и швырнул в стену через всю кухню.
— А я обижался на Бора, — мрачно сказал он.
Нэнси обняла мужа.
— Не нужно вспоминать о неприятном.
— Ох уж эти британские писатели… — пробормотал Эверетт.
Павел Амнуэль
Загрузка...