В издательстве «Вита Нова» выходит двухтомник воспоминаний современников об Осипе Эмильевиче Мандельштаме [1]. Книга подготовлена Олегом Лекмановым 1 и Леонидом Видгофом при участии Софьи Киселёвой, Ольги Бартошевич-Жагель и Дмитрия Зуева. Все тексты ранее публиковались, однако впервые под одной обложкой дано максимально полное собрание воспоминаний о поэте — как современников, относившихся к Осипу Эмильевичу с симпатией, так и тех, в чьих отзывах он представал резко карикатурной персоной. В двухтомник вошли очерки примерно 130 мемуаристов (для некоторых авторов даны по несколько очерков разного характера), еще несколько десятков свидетельств приведены в постраничных примечаниях.
Уникальность издания — в развернутом комментарии, сопровождающем каждый очерк или выдержки из писем, интервью или дневников. Комментарии уточняют биографические данные, исправляют детали, случайно или намеренно искаженные авторами воспоминаний, вводят дополнительный материал — фрагменты дневников, писем и мемуаров, где упоминаются Осип Эмильевич или связанные с ним люди и события. Комментарии даны и к включенным в тексты воспоминаний фрагментам художественных произведений. Всё вместе представляется срезом современного состояния мандельштамоведения: в результате титанического труда, вложенного составителями в это издание, читатель может увидеть, какие детали жизни Мандельштама достаточно надежно установлены, а где еще остались сомнения или вовсе «белые пятна». В меньшей степени это касается произведений Мандельштама, но и здесь в комментариях можно найти еще не разрешенные вопросы. Как было написано в предисловии к одной из региональных сводок по птицам Советского Союза, «эта книга, подводя итог исследованиям, выполненным к настоящему времени, призвана послужить основой для будущих работ». В публикации такого характера даже пропуски и ошибки — не случайны.
Мне довелось принять участие в работе над двухтомником. В основном я работал над аннотированным указателем имен людей, упомянутых в основном тексте воспоминаний [2]. Кроме того, как профессиональный биолог я просматривал комментарии, в первую очередь биологического содержания, и заодно мог оценить, насколько колоссален массив собранной информации. По сравнению с имевшейся в моем распоряжении рукописью готовая книга обильно дополнена архивными документами и фотографиями персонажей. Эту часть опубликованного труда мне еще предстоит оценить. Сейчас я собираюсь дать примеры нескольких находок и рассуждений, как послуживших поводом к началу моей работы над изданием, так и сделанных по ходу дела и уже после того, как гранки были подписаны к печати.
Черепаха на солнце, ягнята на лугу
В очерке, обращенном к Мандельштаму, Марина Цветаева критически цитирует два его стихотворения. В одном из них, о черепахе, она отмечает «неловкость, увы, друзьями непредупрежденную», и цитирует две строки:
Она лежит себе на солнышке Эпира,
Тихонько грея золотой живот.
«Черепаха, лежащая на спине! Черепаха, перевернувшаяся и так блаженствующая? Вы их никогда не видели», — восклицает Цветаева.
Напомню строфы о черепахе, которые Марина Ивановна неточно цитирует по памяти:
Нерасторопна черепаха-лира,
Едва-едва беспалая ползет,
Лежит себе на солнышке Эпира,
Тихонько грея золотой живот.
Ну, кто ее такую приласкает,
Кто спящую ее перевернет?
Она во сне Терпандра ожидает,
Сухих перстов предчувствуя налет.
Мандельштам описывает черепаху близко к текстам научно-популярных рассказов, появлявшихся в журналах XIX века. В одном из таких журналов [3] читаем: «Отличительную черту [земных] черепах составляет устройство их лап, которые у них тупы и как будто обрублены. Пальцы соединены в одну массу и оканчиваются тупыми когтями. <…> Поэтому движения у них слабы и неправильны. <…> Лучший и известный древним вид — греческая черепаха, Testudo graeca. Она водится только в южных странах Европы, то есть в Греции, в Италии и на главных островах Средиземного моря. <…> Подобно всем земным пресмыкающимся, они любят зной и солнечные лучи. В полдень, в самое знойное время очаровательного сицилийского лета, случалось находить черепах, которых щиты были так горячи, что до них нельзя было дотронуться».
Вопреки мнению Цветаевой, зоологической ошибки у Мандельштама нет. Пресмыкающиеся греются не только (а порою — и не столько) на солнце, но и на теплой от солнца поверхности — на земле и камнях. В том, что черепаха «греет живот», нет ничего ни удивительного, ни неправильного. В той же статье утверждается, что классические «арфы и лиры» делались из другой черепахи — Chelonia coriacea, которая «даже и теперь называется у французов luth». Вот этой информацией Мандельштам предпочел пренебречь, перенес всё на греческую черепаху.
Цветаева также пеняла Мандельштаму, что в ранней версии стихотворения «Зверинец» были строки «Пока ягнята и волы / На тучных пастбищах плодились…». В сборнике стихотворений Мандельштама к строчке «На тучных пастбищах водились» Цветаева сделала рукописное примечание: «*у него раньше было: плодились. Я, не объясняя, умоляла заменить». В других записях Цветаева выражается более резко, упрекая Мандельштама в самонадеянности, допускающей неловкие строчки вопреки здравому смыслу и советам друзей. Авторы комментария к собранию воспоминаний защищают Мандельштама: «Цветаева была неправа. Одно из значений глагола «плодиться» — «появляться в больших количествах»». Все-таки это значение — довольно редкое, и «незнание» Цветаевой совершенно не случайно. Похоже, Мандельштам имел в виду другое значение, которым слово «плодились» не обладает, а именно — «нагуливались», т. е. тучнели, прибавляли в весе. Можно предположить, что Мандельштам дает отсылку к книге пророка Иоиля (Иоил. 1:18): «Паствы овчия погибоша, восплакашася стада волов, стада овец погибли, яко не бе пажити им». Если у Иоиля конец благоденствию положило нашествие саранчи, сравниваемой с вражеским войском, разоряющим землю, то у Мандельштама — мировая война. Не случайно Мандельштам внял замечаниям и заменил «плодились», неловкое в отношении холощеных быков (волов) и не достигших половой зрелости ягнят, другим, пусть и невыразительным, глаголом.
Судьба мадам Переплётник
Уточняя биографические данные упоминаемых в указателе лиц, я пользовался в основном метрическими записями и генеалогическими базами, имеющимися в свободном доступе. Однако и такие источники могут не только уточнить даты рождения и ухода из жизни, но и позволить по-новому взглянуть на, казалось бы, проходных, но запоминающихся читателям персонажей. Вот фрагмент из «Египетской марки» Мандельштама:
— Выведут тебя когда-нибудь, Парнок, — со страшным скандалом, позорно выведут — возьмут под руки и фьюить — из симфонического зала, из общества ревнителей и любителей последнего слова, из камерного кружка стрекозиной музыки, из салона мадам Переплётник — неизвестно откуда, — но выведут, ославят, осрамят…
О салоне мадам Переплётник, действительно существовавшем в дореволюционном Петербурге, известно немного, как и о хозяйке салона. Мне удалось обнаружить, что судьба была к ней не более благосклонной, чем к обессмертившему ее автору. Елизавета Адольфовна Переплётник погибла в Аушвице, куда ее депортировали из Парижа 27 июля 1942 года вместе с мужем, Георгием Моисеевичем (Гершем Мойсеевичем) Переплётником. В Берлин, а затем в Париж бывшая хозяйка литературного салона и ее муж-адвокат эмигрировали из Петрограда после революции (но сохранили советское гражданство). Родилась мадам Переплётник 26 марта 1893 года в Одессе, и при рождении ее звали Лиза Абрамовна Коссодо. Отец Лизы именовал себя «профессором каллиграфии», держал контору на Дерибасовской, откуда рассылал рекламные письма, написанные прихотливым курчавым почерком. Адольф Исидорович Коссодо предлагал обучать «лично и заочно» «красиво писать изящным конторским шрифтом». Он составил руководство к изучению каллиграфии, переиздания которого и в наши дни можно найти на полках книжных магазинов [4]. Коссодо разработал и «фирменное» стальное перо, упомянутое, например, у Валентина Катаева в повести «Белеет парус одинокий»: «Все отделения пенала Петя с большим вкусом и старанием наполнил предназначенными для них предметами, особенно заботясь, чтоб ни одно не пустовало. Были положены разных сортов перышки: синие с тремя дырочками, „коссодо“, „рондо“, „номер восемьдесят шесть“, „Пушкин“ — с курчавой головой знаменитого писателя — и множество других».
Отцу Елизаветы «повезло» скоропостижно скончаться в январе 1917-го на 56-м году жизни от апоплексического удара, прежде чем революционные бури охватили Российскую империю (известно, что единственная дочь успела приехать на похороны).
Музыкант-любитель и врач-профессионал
Иная, более счастливая, судьба была суждена герою стихотворения 1931 года «Жил Александр Герцович, еврейский музыкант…». Жизнь Александра Герцовича Беккермана уже была описана Леонидом Вигдофом [5], но новые архивные поиски, как и обнаруженная мною заметка к 60-летию Беккермана [6], позволили расширить и уточнить эти сведения. Александр Герцович, музыкант-любитель, по образованию и основной профессии врач, родился 17 декабря 1903 года, жил в коммунальной квартире в Старосадском переулке, где другую комнату занимал Александр Эмильевич Мандельштам, брат поэта. Во время обучения во 2-м МГУ (в настоящее время — Российский национальный исследовательский медицинский университет им. Н. И. Пирогова) Александр Герцович специализировался на урологии, с 1926 года (по окончании курса обучения) работал в организованной при 2-м МГУ урологической клинике Н. Ф. Лежнева. С 1931 по 1934 год служил в армии, по возвращении работал в I Коммунистическом госпитале и в урологической клинике 1-го Московского медицинского института (в наши дни — Первый Московский государственный медицинский университет им. И. М. Сеченова). 22 февраля 1939 года в 1-м ММИ Беккерман защитил кандидатскую диссертацию по теме «Патогенез и объективная диагностика энуреза», затем был избран доцентом в Медицинский институт Алма-Аты. Призванный на военную службу в 1941 году майор медицинской службы Беккерман лечил солдат как Западного, так и Дальневосточного фронта, не изменяя своей основной медицинской специальности. Военную службу Беккерман закончил в 1948 году, с 1955-го стал заведующим урологическим отделением в только что открытой Городской больнице № 53 города Москвы. Последняя дата, которую удается установить по доступным документам, — 1972 год, когда Беккерман в соавторстве с В. И. Воробцовым опубликовал биографический очерк о урологе Н. Ф. Лежневе, под чьим руководством он начинал профессиональную деятельность [7]. На сайте с информацией о еврейских могилах удалось обнаружить информацию о захоронении Александра Герцовича и фотографию заросшего мхом надгробия на Востряковском кладбище в Москве. Скончавшийся 13 июля 1976 года Александр Герцович дожил не только до отечественных публикаций стихотворения Мандельштама (первая — в 1964-м), но и до первой музыкальной композиции, созданной на его основе (композитор Александр Вустин, 1975), и мог знать их.
В начале апреля 2025 года, в солнечный день, наполненный пением зябликов, я посетил могилу Александра Герцовича и его отца, Герца Иосифовича (1872–1941). Под затянувшим надгробие мхом обнаружилась надпись: «ВРАЧ-ДОЦЕНТ / ЧЕЛОВЕК БОЛЬШОЙ ДУШИ». Хотя у нас почти нет свидетельств людей, знавших Александра Герцовича, надпись подтверждает, что портрет этого человека, рисующийся в воображении читателей Мандельштама, соответствует действительности. В литературе существует два варианта написания отчества А. Г. Беккермана — «Герцевич» и «Герцович», но предпочтение стоит отдавать последнему. Именно так — и в стихах Мандельштама, и на могильной плите, и в большинстве прижизненных документов.
А был ли Гриша?
Один из мемуаристов, Раиса Сегал [8], упоминает, что в одной комнате с Александром Беккерманом жил его младший брат Григорий, профессиональный музыкант. Именно с братом Александра Герцовича, подрабатывавшим игрой в ресторане, видимо, были связаны строки, сохранившиеся в воспоминаниях Семёна Липкина, позднее отброшенные поэтом: «Он музыку приперчивал, / Как жаркое харчо…» [5]. В том же доме, но в другой квартире, жил музыкант Герасим Герцович Беккерман, родившийся в 1905 году. В 1939-м он переехал с женой и отцом на Большую Садовую, где, уже после войны, родились их две дочери. В 1970-е годы семья эмигрировала в Америку. Примечательно, что если по Герасиму Беккерману существует относительно много документов (записи в домовых книгах, отметки о прохождении военной службы, личное дело с места работы в Большом театре), то Григория мы находим только в воспоминаниях, записанных через много лет после войны. По моему мнению, это говорит лишь о том, что Григорий Беккерман никогда не существовал, и у Александра был только один младший брат — Герасим, регулярно навещавший холостого Александра в его комнате (это ранее допускал и Л. Видгоф [9]). Вместе с Герасимом жил отец — Герц Иосифович, а затем жена, и не исключено, что до переезда Герасим мог держать семейный («колоссальный», по воспоминаниям Раисы Сегал) рояль и работать на нем («с утра до ночи, по двенадцать часов», по тем же воспоминаниям) только в комнате Александра (играл он, вероятно, в то время, когда брат был на учебе или на работе). Замена редкого имени Герасим на Григорий — не обязательно ошибка памяти Сегал. Вполне вероятно, что Герасима звали Гришей дома, он мог пользоваться этим именем и как сценическим в то время, когда играл в ресторанном оркестре. Сегал, родившаяся в 1920 году, запомнила братьев как Сашу и Гришу, другие мемуаристы говорят только об одном музыканте, проживавшем в квартире. Александр Эмильевич Мандельштам, племянник поэта, бывший в 1930-е годы ребенком, вспоминал Григория Беккермана, а его мать — Александра (видимо, по ошибке называя его Айзенштадтом). Подробный рассказ о Герасиме Беккермане и его семье можно найти в книге Дмитрия Опарина [10]. Надо добавить, что я встречался с ситуацией, когда в воспоминаниях очевидцев спутывались имена и занятия родных братьев, что привело к ошибке при публикации архивных материалов и научило меня доверять только документальным свидетельствам [11, 12].
Все перечисленные сомнения неизбежно возникают при работе с воспоминаниями, они побуждают искать новую информацию и превращают сборник, подготовленный Олегом Лекмановым и Леонидом Вигдофом, в увлекательный квест для любознательного читателя.
Павел Квартальнов, МГУ им. М. В. Ломоносова
1. Осип Мандельштам глазами современников: Воспоминания. Дневники. Письма. В 2 т. / Составление О. А. Лекманова и Л. М. Видгофа. Предисловие О. А. Лекманова. Комментарии О. А. Лекманова, С. А. Киселевой, О. В. Бартошевич-Жагель, Л. М. Видгофа, Д. В. Зуева. — СПб.: Вита Нова, 2025. — Т. 1. — 528 с. — Т. 2. — 496 с. — ISBN978–5–93898–883–5.
2. Видгоф Л. М., Лекманов О. А., Квартальнов П. В. Указатель упоминаемых лиц // Указ. изд. 2025. — Т. 2. — С. 450–494.
3. Естественная история пресмыкающихся // Библиотека для чтения, 1845. — Т. 70. Отд. III. — С. 1–24.
4. Коссодо А. Полное руководство к изучению каллиграфии [репринтное издание]. — М.: Грамотей, 2023. — 43 с.
5. Видгоф Л. М. Вокруг поэта: «гражданин Пусловский», «Александр Герцович, еврейский музыкант» и «доктор Герцберг» // Корни, побеги, плоды…: Мандельштамовские дни в Варшаве. — М.: Изд-во РГГУ, 2014. — Ч. 2. — С. 159–173.
6. Хесин Л. Я., Клейн В. Г. А. Г. Беккерман. (К 60-летию со дня рождения) // Урология, 1964. — № 3. — С. 93.
7. Воробцов В. И., Беккерман А. Г. Николай Фёдорович Лежнев. К 40-летию со дня смерти // Урология и нефрология, 1972. — № 4. — С. 56–58.
8. Сегал Р. Из воспоминаний // «Сохрани мою речь…» — М.: Книжный сад, 1993. — № 2. — С. 26–28.
9. Видгоф Л. М. «Александр Герцович, еврейский музыкант…» // Видгоф Л. М. Мандельштам и… — М.: Новый хронограф, 2018. — С. 150–157.
10. Опарин Д. А. Большая Садовая, 10. История московского дома, рассказанная его жителями. — М.: «Кучково поле», 2017. — 320 с.
11. Квартальнов П. В. Пернатый букварь // Троицкий вариант — Наука, 2014. — № 21(165). — С. 8.
12. Квартальнов П. В. Возвращаясь к напечатанному // Троицкий вариант — Наука, 2015. — № 10(179). С. 16.
1 Министерством юстиции РФ Олег Андершанович Лекманов внесен в реестр иноагентов.
Загрузка...