Наблюдение и только наблюдение. Рассказ Павла Амнуэля

См. также: Время и только время. Фантастический рассказ Павла Амнуэля // ТрВ-Наука № 404 от 21.05.2024.

Мимо окна неторопливо прошел грузный джентльмен средних лет в темно-синем костюме-тройке. Аккуратные темные усики придавали профилю его аристократического лица сходство с политическим деятелем, фамилию которого Джон запамятовал и поразился собственному сравнению: известный писатель — и мелкий политик…

Джон торопливо поднялся и, едва не опрокинув стул, поспешил к двери. Сейчас старый друг пройдет мимо, растворится в толпе отъезжающих, приезжающих, провожающих и встречающих, и когда им еще доведется встретиться?

Дверь распахнулась, и из промозглой серости приморского полудня в зал привокзального ресторана вошел…

— Кого я вижу! — воскликнул вошедший. — Джон, друг мой!

— Герберт! — Джон протянул руку, и случилось крепкое дружеское рукопожатие. — Какими судьбами?

— О… — джентльмен, названный Гербертом, немного отстранился от Джона, чтобы внимательно рассмотреть того знакомым цепким и в то же время добродушным взглядом серых глаз. — Вы прекрасно выглядите, Джон. Уверен, вы и сейчас отдаете должное ловле форели на сухую муху?

— Не так, как раньше, — смутился Джон. — Однако мы загораживаем проход. Я за столом один и…

— Прекрасно! — прогремел раскатистым баритоном Герберт. — У меня есть в запасе три часа.

Через минуту старые друзья сидели за столиком у окна друг напротив друга, и вездесущий официант, прекрасно чувствуя настроение клиентов, поставил перед каждым стаканчики с пламенеющим виски, графинчики с виски и содовой и удалился, всем видом показывая, что, пока его не позовут, не будет докучать друзьям своим присутствием.

Герберт выглядел лет на пятнадцать старше своего визави, и по всему было видно, что отношения между этими людьми были далеко не такими простыми, какими они сами хотели бы их видеть. Джон смотрел на Герберта восторженно, но и с опаской, будто не знал, чего ожидать от него в следующую минуту. А Герберт разглядывал Джона так, будто сам хотел понять все перипетии его судьбы. Они не виделись с далекого 1920 года, когда их развела бессмысленная, как сейчас обоим казалось, ссора.

— Друг мой Джон, — сказал Герберт, глотнув виски, — надеюсь, вы не в обиде?

— Ну, что вы! — воскликнул Джон. — Напротив! Как раз сегодня я подумал: было бы замечательно, если бы я смог подарить Герберту свою книгу.

— Так подарите! — с энтузиазмом воскликнул Герберт. — Я бы тоже с удовольствием подарил вам свой новый роман, но не захватил ни одного экземпляра. Как называется ваша книга, Джон? О чем она?

Джон наклонился над портфелем, лежавшим у его ног, достал небольшой, апельсинового цвета томик в твердом переплете, извлек из наружного кармана пиджака автоматическую ручку, отвинтил крышку, аккуратно написал четким почерком несколько слов, подписался и поставил дату.

Герберт внимательно прочитал написанное, улыбнулся и проникновенно сказал:

— Спасибо. Это то, чем вы занимались еще в наши лучшие годы?

Джон кивнул.

— Завидую вашему упорству, — с чувством произнес Герберт. — У меня так не получается. То одно приходит в голову, то другое… Кстати, куда вы сейчас направляетесь, друг мой?

— Домой, в Лондон. А вы, Герберт?

— В Грасс, — сказал Герберт неохотно, и Джон намек понял.

— Знаете, откуда я возвращаюсь? Не догадаетесь — из Брюсселя.

— Брюссель? — поднял брови Герберт. — Там пару дней назад закончился Пятый Сольвеевский конгресс. Вы могли увидеть самого Эйнштейна! И Бора. И Планка. Весь цвет мировой физики.

На его лице легко было прочитать, какой вопрос он хотел задать: «А вы-то что там делали, дорогой Джон?»

— Я, — ответил Джон на невысказанный вопрос, — тихо сидел в последнем ряду и пытался понять, каким образом идеи великих ученых связаны с темой моей книги.

— Вот как, — произнес Герберт, не проявив, впрочем, как показалось Джону, особого интереса.

Конечно, где Джон, авиаинженер, пусть и способный, и где лучшие в мире физики-теоретики, спорившие в Брюсселе о свойствах невидимого и непонятного мира элементарных частиц и атомов…

Джон слишком резко поднял свой стаканчик с виски, и капля янтарной жидкости пролилась на скатерть.

— Ах, я неуклюжий… — Он попробовал промокнуть пятнышко кончиком носового платка, но Герберт отвел его руку.

— Оставьте, — сказал он добродушно. — Я вижу: вам не терпится рассказать, а мне — послушать ваш рассказ. Чем поразили вас господа Бор и Эйнштейн? Я читал: у них возник спор, верно?

— Верно! Именно о том, о чем я писал в моей книге.

— Вы пишете о квантовой механике? — удивился Герберт. — Помню, вы исследовали сновидения.

— Да, — согласился Джон. — Я много лет записывал сны.

— И приобщили к этому занятию своих близких, — улыбнулся Герберт. — Ваша кузина как-то рассказывала… — на лицо Герберта набежала тень.

— Да, — повторил Джон. — В этой книге, — он показал на томик, который Герберт держал в руках, перелистывая страницы и быстро пробегая взглядом по строчкам. Герберт умел «схватывать» материал с одного взгляда, но сейчас хотел слушать, а не смотреть, закрыл книгу и отложил в сторону.

— В этой книге, — повторил Джон, — я описал разгадку вещих снов.

Герберт вежливо кивнул. Вещие сны… Этой идефикс его друг Джон увлекся еще в годы их знакомства. Как давно это было! Двадцатый век только начался, но Герберт был уже популярным писателем, автором фантастических романов, а Джон — молодым инженером, недавно вернувшимся со Второй бурской войны. Свела их авиация — летающие машины, которые Герберт описал в своем романе о будущем, а Джон такие машины — бипланы без хвостового оперения — проектировал и строил.

Однажды Джону приснился сон о часах, и, проснувшись, он увидел свой сон воочию — во всех приснившихся деталях. Джон загорелся, с ним стало почти невозможно говорить ни о чем другом. Он всех родственников заставил записывать сны. Записывал, конечно, и сам. Герберт только посмеивался, когда Джон попытался и его привлечь к этой игре.

Хорошее было время…

— Что вы сказали, друг мой? — Герберт будто выплыл на поверхность из внезапно нахлынувших воспоминаний.

— Вещие сны возникают потому, что в снах мы наблюдаем себя со стороны, понимаете? В снах мы способны видеть себя во всех временах — и в прошлом, и в будущем. Не каждый раз, но иногда это происходит, и такой сон — из будущего — мы называем вещим.

— Конечно! — с деланым энтузиазмом воскликнул Герберт. — Но давайте все-таки сделаем заказ. Мой поезд отходит только через три часа…

— А паром через Канал — в час пополудни.

— Значит, у вас мало времени?

— Я успел поесть утром в отеле, а сюда зашел выпить виски.

— Тогда, с вашего разрешения, я закажу…

— Конечно!

Через несколько минут, заказав себе бифштекс и крабовый салат, Герберт с удовольствием вытянул под столом ноги, закурил сигару, решил, что день прекрасен, и он готов послушать забавные логические построения Джона. Герберт еще раз перелистал подаренную книгу. Надо прочитать на досуге. Досуга сейчас у Герберта было больше, чем он того бы хотел.

— Так вот, — говорил тем временем Джон, — наблюдатель первого уровня видит свою жизнь от рождения до смерти. Но есть наблюдатель второго уровня, который наблюдает за наблюдателем первого уровня, и для него время — штука еще более сложная.

Герберт вздохнул и отложил книгу. О времени он и сам в далекой юности написал роман, сделавший автора популярным. Идея была любопытная, но роман получился слабым, сказалась его неопытность. Сейчас Герберт — так ему представлялось — писал гораздо более глубокие книги. Книги, которые — он был уверен — смогут пережить автора, в отличие от того романа…

— А есть еще третий наблюдатель, над ним четвертый… — продолжал тянуть свое Джон.

Все-таки с фантазией у Джона всегда были проблемы. Он и авиацию забросил, когда понял, что не способен придумать ничего сложнее, чем бесхвостый биплан Д8.

Пятый наблюдатель, седьмой, двадцать третий… Дурная бесконечность.

— И наконец на вершине — Абсолютный наблюдатель, понимаете, Герберт? Наблюдатель, для которого времени нет — есть вечность.

Так и доводят идею до абсурда — когда воображение подобно складыванию кубиков. Абсолютный наблюдатель, надо же. Конечно, это Бог, кто еще?

Герберт отодвинул книгу Джона на край стола, освободив место, куда подошедший с подносом официант поставил тарелку с мясом. За еду принялся неторопливо, бифштекс оказался прожаренным, как ему нравилось, а Джон, так и не допив виски, увлеченно говорил и говорил, глядя куда-то в пространство воодушевленным взглядом (взором — так Герберт написал бы, если бы вставил эту сцену в роман).

— И теперь представьте: в тот день, когда я принес из издательства пачку только что отпечатанных книг, мне попалась на глаза статья в Time. И я прочитал, что физики — лучшие физики мира! — пришли к той же идее. Не абстрактно рассуждая, а сугубо практически. Оказалось, что результат эксперимента зависит от того, наблюдает за ним экспериментатор или нет. И только если существует наблюдатель, любой физический эксперимент приобретает конкретный смысл и результат. Как в моей книге! Я ведь писал, что только наш внутренний наблюдатель способен видеть всё, и именно он выбирает то, что показывает нам в снах. Наша с вами реальность, Герберт, зависит от того, что нам показывает наш наблюдатель. И от того, что нашему наблюдателю показывает наблюдатель более высокого уровня. А тому — еще более высокий наблюдатель… По сути, моя книга описывает реальность гораздо глубже, чем реальность того единственного наблюдателя, о котором говорят великие физики.

— Да-да, — рассеянно пробормотал Герберт и налил в свой опустевший стаканчик немного виски из графинчика. Хотел было добавить содовой — для вкуса, исключительно для вкуса, но передумал. За ту секунду, что он принимал решение, ход мысли Джона резко изменился, и Герберт не сразу воспринял новое направление мысли друга.

— Мог ли я не попытаться? Нет, не мог! Я почувствовал себя обязанным! Статья в Time вышла в первый день работы Сольвеевского конгресса. Представьте, в каком я был возбуждении и предчувствии! Я собрался — и уже пару часов спустя был на вокзале «Виктория». Еще несколько минут — и у меня в кармане лежал билет до Брюсселя.

— Вот как! — поднял брови Герберт и отложил вилку. — Вы видели Эйнштейна? Бора? Де Бройля? Госпожу Кюри?

— Представьте себе! — воскликнул Джон.

— Неужели вы даже сумели выступить? — с легкой иронией, чтобы не обидеть друга, предположил Герберт.

— Выступить? — удивился Джон. — Это было бы смешно. Заседание закончилось, и я вышел в коридор. Мимо меня прошли Эйнштейн с Бором. Как я потом понял, они шли в сад Королевского дворца, чтобы сфотографироваться на память. Они о чем-то говорили на немецком, я ничего не понял. Эйнштейна и Бора я знаю по фотографиям. И еще Планка и де Бройля. А остальных… Я стоял с книгой в руке и не мог выбрать, к кому обратиться. Позади всех шел молодой человек в светлом пальто. Он один был в очках. Шел, опустив голову, погруженный в свои мысли. Меня будто некая сила подтолкнула к нему, и я спросил, не найдется ли у него пяти минут. Должно быть, он принял меня за репортера. Посмотрел вслед удалявшимся коллегам и ответил — к счастью, на английском. Естественно, ведь я и вопрос задал по-английски, не подумав, что меня здесь могли не понять. «Хорошо, — сказал он со вздохом. — Но не больше пяти минут». Я показал ему книгу и уложился точно в отведенное мне время. Никогда в жизни не был более лаконичен. Откуда только взялись слова и формулировки? Успел сказать об Абсолютном наблюдателе и показал картинку на сто сорок пятой странице. Молодой физик скользнул по картинке взглядом, и ему этого оказалось достаточно, чтобы понять больше, чем понял я сам!

— Вот как… — протянул Герберт. Ему стало жаль друга, предпринявшего поездку в Брюссель, чтобы показать свою работу людям, обсуждавшим интимнейшие тайны мироздания.

Джон наклонился через стол и в волнении опять пролил на скатерть несколько капель виски. Герберт отодвинулся, его немного коробила экзальтация друга, больше свойственная женщинам.

— «Любопытно, — сказал физик, и мне показалось, что он посмотрел на меня с интересом. — Вы продемонстрировали, мистер… э-э-э…» «Данн, — представился я. — Джон Уильям Данн». «Ваш аргумент — аргумент адвоката дьявола, если вы понимаете, что я имею в виду. Я не согласен с Бором. Он ошибается, наблюдатель не может влиять на результат наблюдения! И вы это доказали, господин Данн». Я удивился. Подумал, что физик все-таки ничего не понял — ведь я говорил, что наблюдатели существуют, и влияние их на нашу жизнь велико! «Вижу, господин Данн, вы сами не очень поняли, что именно следует из ваших рассуждений, как и из выводов профессора Бора».

Он потянул меня за рукав — к нам приближалась группа студентов, они спорили так яростно, что, казалось, в окнах зазвенели стекла. Мы отошли, дав им пройти.

«Послушайте! В вашей системе есть Абсолютный наблюдатель — Бог. Об этом профессор Бор не подумал — он не верит в Бога, видите ли. Но наблюдение — не вопрос веры. Это то, что мы в физике называем инструментализмом. Давайте оставим в стороне вопрос, создана Вселенная Творцом или была всегда. Вы вынуждены признать, что Бог — Абсолютный наблюдатель в вашей системе — за Вселенной наблюдает. Ничего более! Только наблюдает и тем самым — ведь именно об этом говорит профессор Бор — влияет на результат наблюдения. Что для Бога люди? Да то же, что для нас — элементарные частицы! Даже еще проще. Бог не делает ничего! Только наблюдает. Надеюсь, вы можете сами продолжить цепочку рассуждений? Ведь это ваша цепочка!»

Молодой человек говорил с таким напором, что я растерялся. Я смотрел на него, понимал, что вывод будет… не знаю… чудовищным…

«Ну же!»

Мне показалось, что он и сам не решался высказать вслух то, о чем подумал. И о чем подумал я… и подумал на самом деле давно, еще тогда, когда пришел к выводу об Абсолютном наблюдателе. Подумал, но утопил мысль в подсознании, чтобы она не мешала жить.

— Бог, — произнес кто-то моим голосом, и я не сразу понял, что это сказал я, — наблюдая за нами, вносит в мир хаос.

«Вот! — воскликнул физик. — Вы сказали!»

А мой голос — я сам? — продолжил:

— И со временем хаоса в мире становится больше.

Логическая цепочка мгновенно продолжилась в прошлое, и я уже не помню — как на духу говорю, Герберт! — не помню, кто это сказал: я или молодой человек, нетерпеливо размахивавший перед моим носом моей же книгой: «Вот почему раньше в мире были пророки, а теперь их нет. Вот почему войны становятся всё более жестокими, и значит, в недалеком будущем нас ждет война более ужасная, чем та, что закончилась девять лет назад. Вот почему…»

В конце коридора, у выхода во двор кто-то громко призвал поторопиться.

— Прошу прощения, — сказал молодой человек, — мне нужно идти, все уже собрались, сейчас лучшее время, чтобы сделать фотографию.

Он сунул книгу мне в руку, сказал пару фраз на немецком, которые я не понял, и быстрым шагом пошел по коридору.

Я постоял немного, приходя в себя, и тоже направился к выходу. Во дворе намечалась съемка: стояла тренога с камерой, фотограф делал последние приготовления, кого-то просил подвинуться, кого-то привстать… В первом ряду физики сидели, во втором стояли, я обошел место съемки кругом, чтобы не мешать, встал за спиной фотографа, всё стихло, замерло, в ряду сидевших я узнал знакомые по фотографиям лица Эйнштейна, Бора, де Бройля… И неожиданно увидел молодого человека, с которым только что говорил в коридоре. Он стоял в третьем ряду и выглядел немного смущенным.

Фотограф что-то крикнул и сделал круговой жест обеими руками. Сразу всё задвигалось, мой знакомый — знакомый ли? — остался стоять, скрестив руки на груди и, прищурившись, смотрел на солнце, бившее ему в глаза.

Я огляделся и спросил у студента — они группой столпились неподалеку — не знает ли он, как зовут вон того… да-да, в светлом пальто, очках и со скрещенными руками…

Студент посмотрел на меня с удивлением:

— Вы не знаете? Это профессор Эрвин Шрёдингер.

Вот оно как… Я стоял и смотрел, как они расходились — великие физики, изменившие взгляд на Вселенную.

* * *

Джон Данн, автор книги «Эксперимент со временем», аккуратно, чтобы не пролить, поднял стаканчик с виски и сделал глоток.

Герберт Уэллс отложил вилку, вытер губы салфеткой, провел пальцем по усикам, будто проверяя, на месте ли они, чем вызвал у Джона нервный смешок, и сказал:

— Интересная мысль. Бог проводит эксперимент и наблюдает над его ходом. А на Земле времена пророков сменяются темными веками, хаос нарастает, чему, кстати, помогает развитие промышленности и науки… хотя бы та же квантовая механика. Интересно, да. Я бы написал об этом роман. Но…

Уэллс покачал головой.

Данн был не чужд житейских сплетен и слышал, конечно, о романе Герберта с Одетт Кен. К ней в Грасс сейчас и направлялся Герберт… Да, роман, только другой.

— А вы, мой друг, не пробовали… — Уэллс не закончил фразу, но, встретив нетерпеливый ожидающий взгляд Данна, всё же продолжил: — Я имею в виду: не пробовали ли вы создать математическую модель ваших наблюдателей? Математический ряд, восходящий к бесконечности, к вашему Абсолютному наблюдателю. Что-то вроде уравнения, придуманного Шрёдингером, с которым вы обошлись как со студентом.

— Я не… — запротестовал Данн.

— Я шучу, — поднял руки Уэллс. — Не вы, но когда-нибудь кто-то из физиков — может, Эйнштейн, может, Бор или Шрёдингер, а может, некто, еще не родившийся, такое уравнение напишет и назовет его уравнением Бога.

— Бор не верит в Бога.

— Неважно, — отмахнулся Уэллс. — Подкову на двери он всё же повесил.

— Это легенда, — вяло возразил Данн.

— Неважно, — повторил Уэллс. — Но вы доказали, друг мой, что кто-то там, — он показал пальцем вверх, — назовите его Абсолютным наблюдателем, Богом или Природой — наблюдает. И мы для него — элементарные частицы. И потому хаос нарастает. Человечество обречено.

— Вы шутите, Герберт, — пробормотал Данн. — Только потому, что Бог…

— Абсолютный наблюдатель, — поправил Уэллс. — Бога, возможно, нет, но Абсолютный наблюдатель существует. Вы это предположили, Джон, а физики доказали. Квантовая механика работает, и наблюдатель наблюдает…

Уэллс пожал плечами.

Данн поднялся, взглядом поискал официанта.

— Я заплачу за ваш виски, — усмехнулся Уэллс. — Вы же ничего не заказали.

— Нет, я…

— Пожалуйста, не спорьте, — отрезал Уэллс. — Вы торопитесь?

— Паром уходит через полтора часа, а мне нужно еще забрать вещи из отеля.

Поднялся и Уэллс.

— Рад был повидаться, — сказал он, протянув Данну руку. — В следующем издании книги вы, конечно, напишете о вашем разговоре с Шрёдингером?

— Я? — похоже было, что Данн растерялся. — Не уверен, стоит ли. Впрочем, одному Богу известно…

— Вот уж нет! — воскликнул Уэллс. — Если Бог существует, то не может точно знать ничего! Он сам создал квантовые законы. Наблюдая, он инициирует хаос. Вряд ли имеет смысл призывать Бога в свидетели чего бы то ни было.

— Даже на Библии поклясться не сможет, — пробормотал Данн.

Виски он все-таки допил.

Павел Амнуэль

Время и только время. Фантастический рассказ Павла Амнуэля