Автор не филолог, а физик по образованию, увлекающийся английской литературой эпохи Ренессанса как любитель. Посему критика профессионалов, если таковая последует, будет искренне приветствоваться. Речь пойдет об одном стишке Бена Джонсона (1572–1637), английского поэта, драматурга и актера.
Phoenix Analysed
Now, after all, let no man
Receive it for a Fable
If a Bird so amiable,
Do turn into a Woman.
Or (by our Turtle‘s Augur)
That Nature’s fairest Creature,
Prove of his Mistress‘ Feature,
But a bare Type and Figure.
Я намеренно привожу текст в оригинале, со шрифтовыми выделениями, в том виде, как он был напечатан в так называемом «Честеровском сборнике» после неозаглавленной поэмы, подписанной именем Шекспира. Традиционно ее сейчас называют «Феникс и Голубь» (The Phoenix and the Turtle). Даже перевод названия вызывал трудности, о чем говорится ниже. Перевод и понимание смысла как поэмы, так и всего сборника представляют большие сложности, попытке разъяснения которых и посвящена эта заметка.
Жалоба Розалинды
«Честеровский сборник» производит необычное впечатление. В нем собраны разного рода непонятные произведения и небольшие сочинения звезд английского поэтического небосвода того времени: Бена Джонсона, Джорджа Чепмена, Джона Марстона и Уильяма Шекспира. Все они восхваляют какого-то усопшего поэта (но не упоминают, кого именно) и какую-то Феникс.
С годом издания сборника что-то не так. До нас дошли всего три экземпляра — один датирован 1601 годом, другой 1611-м, а последний вообще без даты. При этом все они совершенно одинаковы — тот же шрифт, те же опечатки. Очень сомнительно, чтобы издатель хранил сделанный в 1601 году набор десять лет, так что принято считать, что сборник был опубликован в 1601 году, а 1611 год на титуле — ошибка наборщика.
Неясно, и кто такой Роберт Честер, составитель сборника и автор нескольких включенных в него сочинений. Несмотря на многолетние усилия, поэта того времени с таким именем найти не удалось. Другие его произведения не были опубликованы или не сохранились.
Полное название поэтического сборника — «Мученик [Мученица?] Любви, или Жалоба Розалинды, аллегорически скрывающая правду о любви и жестокой судьбе Феникс и Голубя. Поэма редкостно и разнообразно украшена; теперь впервые переведена с итальянского подлинника почтенного Торквато Челиано Робертом Честером». Заявление о переводе с итальянского — выдумка. Позднее обнаружилось, что «почтенного» Торквато Челиано в Италии никогда не существовало. Видимо, подразумевается, что «поэма редкостно и разнообразно украшена» в переносном смысле. Кроме нескольких обычных виньеток, стилизованных заглавных букв в первой строке и парочки маленьких гравюр с неясными изображениями, других украшений с типографской точки зрения нет.
Жалоба влюбленной женщины была в то время обычной поэтической формой, как правило, следовавшей за циклом сонетов. Но жалоба Розалинды совершенно невразумительна. На что она жалуется и жалуется ли вообще остается неясным. Потом идут длинные диалоги Феникс и Природы. За ними следует вымышленное жизнеописание легендарного короля Артура, правившего в V–VI веках, снабженное двухстраничным списком с латинскими именами никогда не существовавших высокоученых древних историков.
Весь сборник производит впечатление надувательства, мистификации, или, как говорят англичане, in-joke, розыгрыша, понятного только посвященным. Это не только мое мнение, так считают многие специалисты по английской литературе Ренессанса, так что, скорее всего, сборник так и остался бы непонятным курьезом, если бы в нем не оказалась поэма Шекспира.
Феникс и голубь
Из четырех поэм, подписанных именем Шекспира, эта, несомненно, самая загадочная. Первые две — «Венера и Адонис» (1593) и «Обесчещенная Лукреция» (1594) — откровенно эротические, именно они и обеспечили Шекспиру громкое имя. Эти поэмы были весьма популярны — «Венера и Адонис», например, к 1616 году переиздавалась 16 раз. Поэма «Жалоба влюбленной» была напечатана как приложение к «Сонетам» в 1609 году. Эта «Жалоба» при жизни автора не переиздавалась ни разу, современники ее также не заметили. То же относится и к «Феникс и Голубю». Никаких тогдашних откликов на нее не обнаружено. Найти что-то общее между четырьмя поэмами трудно. Современные исследователи склонны полагать, что Шекспир просто экспериментировал с разными формами стихосложения. Им виднее.
Сейчас шекспироведы называют «Феникс и Голубь» метафизической аллегорией, восхваляющей мистический союз и трагическую смерть двух птиц, символизирующих идеальную любовь. Исследователи давно пытаются понять смысл этой поэмы. Предположения выдвигались самые разные — от философической медитации на тему любви до аллегорий политических событий того времени. Одним словом, о чем шла речь в поэме, оставалось непонятным. Как и во всем сборнике.
Раз уж опытные литературоведы за много лет не смогли понять, зачем и о чем был написан «Честеровский сборник», то мне нечего и пытаться. Попробуем разобраться хотя бы в смысле шекспировой поэмы «Феникс и Голубь», прибегнув к правдоподобным рассуждениям. Если они допустимы в математике (см. книгу Джорджа Пойа 1), то уж тем более годятся для литературоведения, где, собственно говоря, других путей и нет.
Непонятности начинаются с главных персонажей — Феникс и Голубя. Русские переводчики придерживались разных мнений об их, как теперь принято выражаться, гендерной принадлежности. Потому в переводах фигурировал и мужского рода Голубь, и женского рода Голубка или Горлица. Соответственно, на противоположный менялся и пол Феникс. В конце концов остановились на том, что Феникс была женского рода, а Голубь мужского, хотя в русскоязычной «Википедии» соответствующая статья называется все же «Феникс и голубка».
Советский шекспировед Илья Менделевич Гилилов в своей нашумевшей книге «Игра об Уильяме Шекспире, или Тайна великого Феникса» предположил, что персонажами поэмы является супружеская пара — пятый граф Рэтленд и Елизавета Сидни (дочь знаменитого поэта, воина и дипломата Филипа Сидни). Именно они, по мнению Гилилова, являются подлинным «Шекспиром», авторами всех его произведений, причем в этом содружестве главным был Рэтленд.
Гилилов доказывал, что безумно и платонически любившая мужа Елизавета Сидни покончила с собой после его смерти. Они действительно умерли с интервалом в три недели, но было это в 1612 году, а на титульном листе «Честеровского сборника», в котором напечатана поэма, как мы видели, стоит 1601 год. Гилилов утверждает, что эта дата подделана, что на самом деле сборник был напечатан уже после смерти супружеской пары, в 1612 или 1613 году, а год, стоящий на титуле, — намеренная мистификация.
Здесь не место перечислять его резоны. Убедительными или хотя бы правдоподобными их назвать трудно, однако многие читатели книги Гилилова прониклись его аргументацией. На мой взгляд, эта аргументация уж слишком ad hoc. Да и год публикации сборника косвенно подтверждается подписью Бена Джонсона. Джонсоноведы установили, что честолюбивый Бен выбросил из своей фамилии букву h примерно в это время. После 1602 года он подписывался Jonson, без h. Ему, видимо, казалось, что так благородней или более узнаваемо, чем простонародный вариант Johnson. Однако в «Честеровском сборнике» он подписался именно так, с h, значит, сборник был издан не позднее 1602 года.
Но отвергнуть чужих кандидатов мало, нужно предложить своих. Попробуем найти пару персонажей конца XVI века, которые подпадали бы под приметы Феникс и Голубя. По моему мнению, такая пара была, хотя и не супружеская, но связанная семейными и литературными узами.
Верная сестра
Персонажами поэмы, да и всего сборника вполне могли быть брат и сестра — Филип Сидни и Мэри Сидни Герберт. Несмотря на семилетнюю разницу в возрасте, Филип и его младшая сестра были очень близки. Их связывали общие литературные интересы — вместе они взялись за перевод библейских псалмов, часть из которых перевел Филип, а остальные, после гибели брата в 1586 году от раны, полученной в бою, перевела и позже опубликовала Мэри.
Филип знаменит тем, что одним из первых в Англии написал цикл сонетов. За ним последовали другие, так что повальное увлечение сонетами продолжалось по крайней мере двадцать лет, и не было ни одного крупного поэта, не написавшего хотя бы одного сонетного цикла. Филип написал также пасторальную поэму «Аркадия» и трактат «Апология поэзии». При его жизни эти сочинения не публиковались, но ходили в списках и были хорошо известны.
Мэри буквально боготворила брата. После смерти Филипа она носила траур целый год, и в ее семье создался его культ. На его примере и на его стихах она воспитывала своих сыновей и часто подолгу живших в ее доме племянниц — дочерей Филипа и ее второго брата Роберта, которые позднее стали поэтессами.
Филипом восхищалась не только Мэри, но и почти все его знавшие. Судя по воспоминаниям, он обладал редкими обаянием и умом. Согласно легенде, его преподаватель велел написать на своей могильной плите только то, что он был учителем Филипа Сидни. Джордано Бруно посвятил ему два своих сочинения.
Мэри целиком посвятила себя редактированию и изданию сочинений брата. Она опубликовала посвященную ей Филипом «Аркадию», «Апологию поэзии», а также его сонетный цикл «Астрофил и Стелла». Их перевод на русский был опубликован в академической серии «Литературные памятники».
Вся эта самоотверженная деятельность снискала Мэри имя «Феникс»: она будто стала реинкарнацией блестящего брата. Именно так и названа книга о ней, вышедшая в 1990 году: «Феникс Филипа: Мэри Сидни, графиня Пембрук» 2. Правда, автор этой книги — известный специалист по английской литературе Ренессанса — не связала Мэри и Филипа с персонажами поэмы «Феникс и Голубь». «Честеровский сборник» на почти трехстах страницах ее книги вообще ни разу не упоминается. Либо, по ее мнению, он не имел никакого отношения к Мэри и Филипу, либо, как многие узкие специалисты, она не замечала того, что не входило в сферу ее непосредственных интересов.
Мэри Сидни окружила себя поэтами и драматургами, всячески поддерживала их, в том числе финансово. В те времена жить только писательством было трудно. Все авторы стремились заполучить себе покровителя (как теперь говорят, спонсора). Мэри Сидни была одной из самых щедрых покровительниц авторов своего кружка. Его называли «малым университетом».
Ее примеру последовал и старший сын Уильям Герберт, который близко сошелся с Беном Джонсоном. Джонсон посвящал тому свои произведения, а Герберт нередко делил с ним кров и стол и раз в год выдавал 20 фунтов на покупку книг. Это была немалая по тем временам сумма, соответствующая примерно десяти тысячам современных фунтов. Квалифицированный ремесленник зарабатывал за год вдвое меньше.
Учитывая всеобщее обожание Мэри членами ее кружка, которые не только были благодарны за финансовую помощь, но и восхищались ее литературным даром, можно предположить, что близкие к ней поэты решили преподнести ей к 40-летию подарок — сборник собственных сочинений, понятный только посвященным. В нем они воспели любовь Мэри к брату и его трагическую кончину. А 40 лет Мэри стукнуло как раз в 1601 году, когда был напечатан «Честеровский сборник». В том же году достиг 21 года ее старший сын Уильям. Он стал совершеннолетним и унаследовал титул третьего графа Пембрука, стал появляться при дворе и прослыл очень красивым юношей.
Авгур Голубя
Теперь, пожалуй, уместно обратиться к восьми строчкам на первый взгляд непонятного стихотворения Бена Джонсона. Поясню, как я его понимаю, дав подстрочник с комментариями.
Название весьма любопытно. Казалось бы, зачем нужно анализировать мифологическую птицу Феникс? О ней ведь образованным людям и так должно быть всё известно. Значит, требуются разъяснения, которые и следуют ниже.
Phoenix Analysed
Now, after all, let no man
Receive it for a Fable
If a Bird so amiable,
Do turn into a Woman.
Пусть никто не примет за сказку,
Что столь привлекательная птица
Могла превратиться
В женщину.
Тем самым Джонсон прямым текстом заявляет, что изучаемая им птица на самом деле есть очаровательная женщина. Как и многие другие, он, помимо прочего, восхищался красотой Мэри, потому не исключено, что именно ее, Феникс, он имел в виду.
Or (by our Turtle’s Augur)
That Nature’s fairest Creature,
Prove of his Mistress’ Feature,
But a bare Type and Figure.
Как сказано авгуром Голубя,
Прекраснейшее создание природы
Повторяет черты его госпожи,
Кроме пола и фигуры.
Авгур Голубя — предсказатель будущего по полету птиц, выступающий от имени Филипа. Этот авгур, встречающийся и в поэме, предсказал, как будет выглядеть прекраснейшее создание природы — fairest creature. Это словосочетание встречается в первой строке самого первого шекспировского сонета в сборнике 1609 года: «From fairest creatures we desire increase» («Всегда мы от прекрасного творенья / Потомства ждем», перевод А. Шаракшанэ). Согласно базам данных Early English Books Online (EEBO) и Corpus of Early Modern English (CEME), эти слова встречаются только там. Это означает, что Джонсон видел этот сонет задолго до публикации сборника сонетов в 1609 году.
В своем стихотворении Джонсон оправдывает предсказание авгура — прекраснейшее создание во всем походит на женщину, кроме пола и телосложения. Слово mistress здесь переведено как «госпожа», хотя в то время оно имело множество значений, в том числе «наставница» или «хозяйка дома».
Первые 17 сонетов Шекспира умоляют адресата завести себе наследника. Видный американский шекспировед Ричард Грант Уайт с 1857 по 1865 год руководил подготовкой к печати 12-томного издания произведений Шекспира в США. В предисловии к этому изданию по поводу сонетов «о продолжении рода» за номерами 1–17 он писал: «Трудно вообразить себе причины, которые вызвали бы к жизни эти поэтические воззвания. Вот если бы с ними обращалась мать, в этом не было бы ничего странного (выделено мной. — В. М.); понятно, что она страстно желала бы наконец увидеть прекрасных детей ее собственного прекрасного отпрыска».
Если на минуту предположить, что этой матерью была Мэри Сидни Герберт, умолявшая сына Уильяма обеспечить продолжение рода, то об этом вполне мог знать или догадываться Бен Джонсон, на что и намекнул в коротком стихотворении строкой из сонета.
Сейчас некоторые ведущие шекспироведы высказывают сомнения в том, что поэму «Жалоба влюбленной» написал Шекспир 3. Так почему бы не усомниться в авторстве Шекспира и в случае «Феникс и Голубя»? Но пока, как и всё, под чем стоит имя Шекспира, эта поэма объявляется гениальной и великолепной автоматически. Пусть ее никто и не понимает.
Виталий Мацарский
1 Математика и правдоподобные рассуждения. 2-е изд. — М. Наука, 1975.
2 Margaret P. Hannay, «Philip’s phoenix: Many Sidney, Countess of Pembroke». Oxford University Press, 1990.
3 B. Vickers. Shakespeare, «A Lover’s Complaint,» and John Davies of Hereford. Oxford University Press, 2007.
Заметка понравилась, — автор, ну прям Ш. Холмс.
Любопытно, — ИИ называет Филипа Сидни наиболее вероятным автором стишка Бена Джонсона.
Вот мой диалог с ИИ.
Я: Представь себя английским поэтом 16 века, владеющим русским языком, — и переведи на русский стихотворение из двух четверостиший:
GPT4: Конечно! Вот перевод, сохраняя стиль и дух XVI века:
Теперь пусть не дерзнёт никто
Считать сие за сказку,
Что птица столь мила была,
Да стала дамой в ласку.
Иль, следуя пророчеству
Любовной нашей птицы,
Прекраснейшая на земле
Лишь тенью той царицы.
Я: Дай список английских поэтов 16 века, способных написать это стихотворение.
GPT4: Предоставленное вами стихотворение имеет философский тон и касается трансформации и аллегории, — тем, часто исследуемых поэтами 16 века. Вот список английских поэтов той эпохи, которые могли написать что-то в этом стиле:
1. Сэр Филип Сидни (1554–1586) – Известен своей поэмой *Астрофил и Стелла*, часто писал о любви и природе.
2. Эдмунд Спенсер (1552–1599) – Прославился *Королевой фей*, его произведения полны аллегорий и мифов.
3. Томас Кэмпион (1567–1620) – Поэт и композитор, чьи работы объединяют изящество и философские размышления.
4) Джордж Гаскойн (ок. 1535–1577); 5) Джон Лили (1554–1606); 6) Роберт Саутвелл (1561–1595); 7) Майкл Дрейтон (1563–1631); 8) Ричард Барнфилд (1574–1627); 9) Генри Говард, граф Суррей (1517–1547); 10) Томас Уайетт (1503–1542).
Среди них наиболее подходящими авторами для такого стихотворения могли бы быть Сидни, Спенсер или Кэмпион, учитывая их интерес к аллегориям и философским мотивам.
Кто все эти люди…
Кому вопрос? Автору заметки или комментария?
Это был риторический вопрос, иначе говоря, никому.
Понятно.