Дружба народов

Продолжаем публикацию глав будущей книги Михаила Михайлова «Как я был ученым». Предыдущие главы см. в предыдущих номерах ТрВ–Наука¹.

Аспирантское общежитие Академии наук располагалось в двух трамвайных остановках от моего научного института. В хорошую погоду можно было пешочком добраться до работы за 10–15 минут. В общежитии была выверенная десятилетиями и вполне разумная система: аспиранты-первокурсники жили втроем, второго года — вдвоем, а аксакалы-третьекурсники занимали отдельные комнаты (в те времена в аспирантуре «учились» три года). Моими соседями по комнате были программист Серёжа Гаранин и аспирант института, изучавшего историю революционных движений, представитель малых народностей — эвен Цеденбал.

На самом деле эвена звали, конечно, иначе, но его имя и фамилия были настолько замысловаты, что он сразу же согласился откликаться на позывной тогдашнего руководителя Монголии. Чувствовалось, что это ему и льстило. Это был очень добрый, полный тридцатилетний мужчина с усталыми от напряженной работы, всегда печальными глазами.

Его задачей на первом этапе, насколько я представлял, было установление частотности употребления определенных слов вождем международного пролетариата в его послереволюционных речах и публикациях. На столике перед кроватью Цеденбала лежало несколько томов полного собрания сочинений вождя, в которых он и высчитывал число упоминаний. Компьютеров в те времена не было, и он заносил свои данные в записную книжечку и простенький калькулятор, который время от времени отказывал. Это занятие вызывало постоянное напряжение в глазах эвена: он пытался сохранить в уме обнаруженные в течение дня сведения, что-то складывал и вычитал. Цеденбал перелистывал страницы томов, лежа в постели. Он был очень трудолюбив и практически не двигался в течение дня. Его работе на родине придавали большое значение: почти каждый вечер он уходил докладывать итоги по телефону своим тамошним руководителям.

Мы с Сергеем понимали, что собранные им данные войдут как кирпичик в серьезное лингвистическое исследование, и Гаранин даже предполагал связаться с его руководителями по поводу методов их математического обсчета. Но большинство наших приятелей-аспирантов считали эту работу совершеннейшей белибердой и подсмеивались над эвеном. Это обижало Цеденбала, он нервничал, замыкался, почти не выходил из комнаты и всё крепче привязывался к нам обоим.

Однажды, в канун какого-то праздника, выпив рюмку спиртного и моментально опьянев так, что его глаза утратили печаль и приобрели абсолютную безмятежность, он застенчиво сознался, что по заданию региональных руководителей дополнительно ищет в речах вождя упоминания об эвенах, что особенно грело бы сердца представителей немногочисленного племени. Тогда же он рассказал о нелегкой судьбе пожилого учителя-эвена, который в результате десятилетнего поиска в середине 1950-х годов нашел в сибирской газете воспоминания ссыльных революционеров, тепло отзывавшихся об эвенских охотниках. Среди них был и недавно почивший в бозе правитель страны. Высшее руководство региона пригласило учителя на беседу, в ходе которой он узнал, что осуществлял свой поиск в составе большой группы краеведов, которую возглавлял тогдашний председатель территориального совета. Местные власти решили посвятить этот научный подвиг очередному съезду партии, направив в Москву соответствующие документы и надеясь на серьезные поощрения. Увы! На этом форуме бывший правитель был обвинен во многих крупных промахах, настолько серьезных, что даже в конце концов лишился места в мавзолее.

Его разоблачение на съезде застало начальников врасплох. Они, однако, быстро перестроились. В Москву понеслись отчеты об активных мероприятиях по изобличению культа личности. Одно из центральных мест в них заняло и персональное дело старика учителя, как оказалось, целенаправленно внедрявшего элементы этого культа в общественное сознание. В качестве наказания его отправили рядовым работником в рыболовецкую артель без права занимать в ней руководящие должности.

Все эти непростые события поднимали значение работы Цеденбала в его глазах, и он относился к ней исключительно трепетно и ответственно.

* * *

Третий жилец нашей комнаты, программист Сергей Гаранин, был совместным аспирантом одного из академических институтов и подразделения Госплана. Он активно работал и до аспирантуры, участвовал в каких-то крупных международных проектах. В комнатах не было телефонов, и я был свидетелем того, как несколько раз нарочные приносили ему приглашения на совещания, которые проводил председатель Госплана.

Это был замечательный парень. Он писал стихи, которые, на мой взгляд, не уступали произведениям профессионалов. В ранней молодости он собирался стать поэтом — и, я уверен, стал бы незаурядным творцом, — но в институте на него обрушилась страсть к программированию, которой он не смог противиться. Какое-то время он пытался совмещать обе склонности, благо вычисления на ЭВМ занимали тогда много времени, и пока машина тихо урчала, переваривая информацию и трансформируя ее в новые сведения, он мог бы отдаваться стихосложению. Ничто не мешало ему заниматься этим без помех и по ночам, когда ему с удовольствием давали время на ЭВМ, поскольку днем всё там было занято выше крыши. Но на каком-то этапе Серёжа понял, что профессии следует отдаваться целиком, и запретил себе писать стихи.

Он был специалистом с широким размахом. Я как-то показал ему зарубежные статьи с квантово-химическими расчетами. Он заинтересовался этими методами, быстро разобрался в них, и мы сделали с ним несколько статей, вышедших в «Докладах Академии наук».

Временами к Сергею заходил высокий, крупный и от этого казавшийся заматерелым (хотя ему не было тридцати) африканец по имени Аднан. Это был знаменитый в общежитии персонаж. Он входил в четверку молодых людей, приехавших на стажировку из маленькой африканской страны, бывшей колонии Франции. В этом государстве, получившем независимость несколько лет тому назад, решили строить социализм и обратились за опытом, советами и деньгами к нашему руководству. Главным богатством африканцев были бесконечные рощи финиковых пальм. В саванне, занимавшей существенную территорию, резвились антилопы-прыгуны. Наши специалисты назидательно заметили гостям, что независимость надо беречь как зеницу ока, а для этого следует срочно создать собственную промышленность. Начать договорились со строительства металлургического комбината, руководящие кадры для которого предполагалось готовить в Москве из выпускников единственного в той африканской стране университета.

И вот однажды четверых аспирантов, знающих французский язык, среди которых оказался Сергей Гаранин, пригласили в Президиум Академии и попросили принять — в сущности, для проформы — вступительные экзамены в аспирантуру у представителей знойной африканской державы. К сожалению, все эти африканцы окончили гуманитарные факультеты местного университета, поскольку других колонизаторы-империалисты для аборигенов не предусматривали. В связи с этим у молодых африканцев — будущих металлургов — естественно, ожидались сложности в сдаче экзамена по физике. Вот здесь-то нашим аспирантам и рекомендовалось проявить максимальную снисходительность к экзаменующимся, продемонстрировать исключительную доброжелательность и поставить всем хорошие отметки.

* * *

Серёже Гаранину достался Аднан. Аднан был подвижник. Он страстно хотел стать металлургом, оправдать доверие верхов и добиться восхищения сограждан. Но по образованию Аднан был воспитателем детей дошкольного возраста. Вселившись в общежитие, он первым делом кинулся в ближайший книжный магазин за пособием по новой специальности. Путаясь во французских и немногих русских словах, он наконец втолковал молоденькой испуганной продавщице, что ему нужна книга, связанная с металлургией. Преисполненная гордости, что поняла иностранца, она продала ему книгу Николая Островского «Как закалялась сталь».

И вот Аднан предстал перед Сергеем Гараниным на экзамене. Он не знал физических законов и не понимал смысла вопроса «почему?». Почему яблоко падает на землю? А куда же ему деваться? Электричество? Да, всевышний заставил электроны бегать туда-сюда. Как почему, это опять же вопрос к всевышнему! Чем отличается чугун от стали? Можно ли кусок железа перевести в жидкое состояние? Из чего состоит ржавчина? Гаранин понял, что всё это — terra incognita для представителя жаркого континента, и затосковал. Он не понимал, как поставить Аднану положительную оценку без потери лица. Его, правда, подкупала непосредственность африканца. Тот не лукавил, а искренне не понимал, чего от него хотят, и, кажется, даже не осознавал, что он на экзамене. Гаранин решил бросить ему спасательный круг.

— Видите банку с водой на окне? В ней стоит стеклянная палочка.

— Да, вижу.

— Видите, как она искривляется в воде? Почему?

— Вижу. Кривая палочка. Такой ее создал Аллах.

— Нет, не кривая! На самом деле она прямая, но кажется кривой. Существует закон преломления в жидкостях, знаете о таком?

— Всевышний руками человека согнул эту палочку.

Они препирались так несколько минут. Наконец, Сергей не выдержал:

— Это прямая палочка, сейчас я вам это докажу.

И он вытащил ее из банки с водой. Палочка действительно оказалась кривой!

Они молча разглядывали стекляшку. Аднан — совершенно спокойно, понимая, что так и должно было быть. Сергей — не зная, как выпутаться из дурацкой ситуации: они смотрели на банку с палочкой с разных ракурсов, а со стороны аспиранта кривизна не была заметна.

— Я, кстати, мог бы выправить такую стекляшку. У нас в колледже была стеклодувная мастерская, и я любил возиться с поделками из стекла, — спас положение африканец.

— О-о-о, это чрезвычайно важно! Владение стеклодувным делом — первый шаг к мастерству металлурга. Такой опыт бесценен. Ставлю вам четверку.

Со временем, пересекаясь в общежитской столовой, они подружились. Аднан частенько приходил к Сергею по вечерам. Любил смотреть, как тот возится с перфокартами, и молчал. Он скучал по родине, по многочисленной родне. Иногда они тихонько переговаривались по-французски.

Спустя пару лет пребывания африканцев в нашей аспирантуре, где, ко всеобщему удивлению, дело с экспериментом у них шло неплохо, в их стране произошел очередной переворот, и к власти пришли руководители, которым металлургическая стезя была чужда. Они сконцентрировались на продаже антилоп-прыгунов в зоопарки европейских стран, а также фиников. Котлован под металлургический комбинат был засыпан. Всю эту громадную территорию отдали французской компании, которая устроила на ней площадку для гольфа и выстроила поселок из бунгало.

Все аспиранты вернулись на родину. Их, к счастью, никто не преследовал, и они вернулись к своим прежним профессиям. Аднан к тому времени преуспел в русском языке и устроился в филиал международной организации, имевший интересы в Восточной Европе.

Сергей с конца 1990-х руководил чем-то крупным в Силиконовой долине в Калифорнии и изредка баловал меня известиями о себе и предложениями присоединиться к ним.

С Аднаном мы довольно вяло переписывались, но в конце 1980-х годов меня пригласили выступить с лекцией на конференции в соседней африканской стране, и я дал ему знать о своей поездке. Он приехал, забрал нас с женой после форума в свой автомобиль, и мы помчались на его родину…

* * *

…Мы договорились, что я побеседую с врачами в местном госпитале о современных лекарственных препаратах в пульмонологии. Мое выступление назначили на пять часов вечера, а в полдень Аднан забросил нас на местный рынок — действительно, международную достопримечательность, — условившись, что мы не будем углубляться далеко и встретимся у входа через пару часов. Базар, на который мы попали, был совершенно необъятный. На него в те дни съезжались торговцы и покупатели из пяти соседних государств. Зрелище, конечно, было потрясающим. Здесь было всё, что окружает человека с пеленок до погребального савана, в количествах, позволяющих обеспечить потребности всего населения Земли. В некотором отдалении, с наветренной стороны, раскинулся рынок с бесконечными рядами коз, овец и верблюдов.

Сверху базар, очевидно, напоминал гигантские пчелиные соты. В них, отделенных от соседей кусками материи, висели и лежали мириады товаров. Мы зашли в один из таких отсеков. Жена решила купить мне рубашку. Это была прекрасная рубашка одной из западных фирм. Я заплатил за нее пятьдесят франков. Продавец, пятнадцатилетний паренек, вручил нам ее в пакете. В это время в наше подобие палатки вошли двое мужчин, знакомых с продавцом. Мы уже собирались уходить, когда жена вдруг уговорила меня купить такую же рубашку другого цвета. Я показал на нее, и молодой человек вытащил рубашку. В это время взрослые что-то сказали ему, и он, не отдавая мне товар, на плохом английском и знаками дал мне знать, что предварительно я должен расплатиться за первую покупку.

Вначале я подумал, что чего-то не понял, но вскоре уже вполне отдавал себе отчет, что мы с женой стоим против трех аборигенов, которые просто нагло требуют денег. Как быть в этой ситуации? Скандалить, вызывать полицию? Но как это сделать? А кроме того, полиция наверняка встанет на сторону местных, тем более, что они наплетут с три короба на их наречии. Любой скандал будет обращен против нас. К тому времени я поездил по миру и, к сожалению, твердо усвоил, что работники наших посольств за рубежом будут последними, кто нас защитит.

Я медлил, не желая уступать хамству, но понимал, что пора на что-то решаться. В конце концов пятьдесят франков погоды не сделают. Но где гарантия, что речь пойдет только о них… И в этот момент — прямо как в сказке — в палатку, откинув полог, вошел Аднан. Увидев по-европейски одетого представительного соплеменника, взрослые моментально слиняли, а паренек кинулся к Аднану с криком «миль пардон, миль пардон», лопоча что-то на местном наречии.

— Он ошибся, он решил, что вы хотите поменять рубашку, — пояснил Аднан. Мы не стали порочить местных торговцев, но рубашку покупать отказались…

* * *

…Однако вернемся к годам моей юности.

Так мы и существовали в аспирантском общежитии. Возвращаясь с работы, я предвкушал, как увижу Серёжу, раскладывающего на столике пасьянс своих перфокарт, возможно, Аднана и уж точно Цеденбала. Он обрадуется, быстро запишет в блокнотик очередные цифры, приподнимется, пожмет мне руку и опять погрузится в свои поиски.

Конец 1960-х годов был, на мой взгляд, началом расцвета нашей науки, продлившегося, пожалуй, до конца 1980-х. Конечно, мы бегали по театрам, выставкам, ходили на концерты, интересовались общественной жизнью страны, обсуждали ситуацию с аспирантами обществоведческих институтов, спорили. Но, честно говоря, всё это было для нас просто приправой к главному блюду — собственным научным исследованиям.

Продолжение следует

¹ www.trv-science.ru/tag/mihail-mihajlov/