Этот подвиг остается в тени

Л. С. Никулина. Фото Елены Пузыниной, ОИЯИ
Л. С. Никулина. Фото Елены Пузыниной, ОИЯИ

Техногенные катастрофы советского времени — будь то авария на Чернобыльской АЭС в 1986 году или взрыв резервуара с ядерными отходами на производственном объединении «Маяк» в 1957-м — не перестают будоражить умы широкой общественности. И в особой степени эта тема коснулась Дубны — наукограда, который долгие десятилетия являлся частью структуры Средмаша. Из этого города на ликвидацию Чернобыльской катастрофы отправились как минимум 350 человек, к тому же там обосновались несколько десятков бывших «маяковцев». ТрВ-Наука публикует интервью с председателем Дубненского Совета вдов ликвидаторов чернобыльской аварии Любовью Сергеевной Никулиной, а в последующих номерах — с К.А. Вишняковой и М.М. Беленьковой — женщинами, судьбы которых непосредственно связаны с ликвидацией страшнейших ядерных катастроф XX века. Беседовал Ян Махонин.

— Сколько дубненцев участвовало в ликвидации катастрофы на Чернобыльской АЭС?

— Это очень сложно определить, но мы считаем, что на ликвидацию было направленно около 350 человек.

— По сравнению с другими городами тогдашнего СССР это много?

— Это приличная цифра. В тот период здесь было 58 тыс. населения. Из наукоградов и тем более из ядерных центров — Дубны, Новосибирска, Омска — шло относительно больше народу. Там же были специалисты, дозиметристы — у них был опыт с радиацией.

Вы знали, что это не первая катастрофа такого рода? Что была, например, авария на Производственном объединении «Маяк» в 1957 году?

— Конечно. И также про катастрофу в Семипалатинске. Мой муж родом из деревни Глуховка около Семипалатинска. Вблизи от деревни был полигон, где проводились ядерные испытания, помимо прочего, первой водородной бомбы. Так, в их деревне от этих взрывов сносило крыши домов. В сборнике памяти дубненских «чернобыльцев», который мы издали, есть статьи и про катастрофы на «Маяке», и в Семипалатинске.

— А тогда, в 1986 году, вы знали?

— Я вышла замуж в 1960 году, и почти каждый год мы с мужем ездили в ту деревню, где он родился. И там всё было на виду: взрывом снесло крышу, но восстановить ее никак не получалось. Все об этом говорили. Но это, конечно, было засекречено. А рассекретили уже только тогда, когда произошла катастрофа в Чернобыле, — в 1990-x, когда из Казахстана выгоняли русских, в том числе из Семипалатинска — это же Казахстан. Разъехались и родственники моего мужа, и его мама тоже — еще хорошо, что у нее была дочка в Тамбовской области. Когда уезжали, данные о катастрофе уже были рассекречены, и они получили справки, что будучи еще детьми получили определенную дозу радиации. Деревня, в которой они родились, входила в состав загрязненной территории.

— Вернемся к дубненским ликвидаторам катастрофы в Чернобыле. Сколько из них были сотрудники ОИЯИ?

— Из ОИЯИ было направлено 32 человека.

— А остальные?

— Из всяких разных дубненских организаций и заводов — строители, механизаторы, медики, профессора, инженеры и люди других специальностей.

— Это организовалось централизованно или каждое предприятие само по себе подбирало людей?

— Каждая организация должна была от себя отправить определенное количество людей. Координировал это горисполком. Если нужны были строительная техника или автотранспорт, обращались в организации, на балансе которых находились эти типы механизации, и согласно разнарядке отправляли в район Чернобыля. Строительные предприятия направляли каменщиков, штукатуров, маляров. То есть каждая организация подбирала людей по отдельности. Из горисполкома названивали, куда нужно. Помню, моему мужу позвонили среди ночи с тем, что в Чернобыль надо срочно направить бензовозы с полными баками. Позже пошли краны, машины, автобусы. Организации, связанные с техникой, выделяли всё, что могли.

— Участвовали ли в спасательных работах также ученые из ОИЯИ?

— Обязательно. Наши ученые уже раньше разработали специальные респираторы, «лепестки», которыми впоследствии пользовались ликвидаторы. Это было наподобие сегодняшних респираторов, только те были разработаны на основе ядерных фильтров. Над разработкой «лепестков» тогда трудился начальник отдела прикладной ядерной физики ЛНФ ОИЯИ проф. Е. Д. Воробьёв. В июне 1986 года он, несмотря на запрет врачей, вместе с Г. Н. Флёровым и В. Н. Покровским вылетел в Чернобыль, чтобы испытать на эффективность изобретенный респиратор. Ну и в основном в Чернобыль направляли дозиметристов. Об этом в нашей брошюре «Опаленные атомом» (Дубна, 2006) очень интересно написал специалист по радиационной физике и участник спасательных работ в Чернобыле, сотрудник Лаборатории радиобиологии ОИЯИ Г.Н. Тимошенко (увы, недавно скончавшийся).Ездили даже профессора, они пытались разобраться с реактором. В ликвидации катастрофы активно участвовал, например, проф. С. Г. Покровский.

— Когда людей из Дубны начали направлять на место аварии?

— Некоторые выезжали сразу после катастрофы. Как только об этом сообщили, туда отправили людей из управлений механизации. Авария случилась 26 апреля, но дня четыре-пять, в праздничные дни, это держалось в тайне. А потом в мае — уже какая тайна, когда со всей страны народ повалил помогать?

— Люди туда ездили по принуждению или сами хотели туда ехать?

— Больше было добровольцев. Когда кого-то назначали, а он сказал, что ехать не может, например потому что молодой и у него еще детей нет и это опасно, то на это обращали внимание. Отправляли не всех. В отдельных предприятиях и организациях обязательно спрашивали, кто готов, а кто не готов ехать. Насилия не было.

— Солдат из Дубны туда тоже отправляли?

— В Дубне было расположено Высшее военное строительное командное училище (ВВСКУ). И вот из этого училища направлялись ребята молодые в возрасте 20–21 год на ликвидацию аварии.

— Сколько их туда отправили?

— У меня в списке 13 человек. Только вдовы пишут о своих мужьях, которые совсем молодые туда были направленны. По словам моего мужа, их отправляли убирать куски радиоактивного графита с крыши реактора. Работали всего по несколько минут, но всё равно здоровье моментально подкачало — многие из солдат умерли сразу в 1986 году. И это, конечно, было по принуждению. Об их судьбах знали только их жены и вдовы из нашего Совета. Некоторые из них вышли замуж за солдат, которые уже отработали в Чернобыле и вернулись. Я спрашивала у этих женщин — оказалось, у их детей имеются отклонения в здоровье. Но ничего не сделаешь.

— Что толкало людей на такой подвиг?

— Моральный долг, патриотизм — это тогда совмещалось. В чем-то это было похоже на мобилизацию. Сказали — поехали. Редко кто «тормоз делал», в основном ехали. Уезжали с мыслью, с настроением, что едут защищать родину.

— До людей доходило, какая им угрожает опасность?

— Первые — те, что отправлялись в мае, — еще не знали, что они там будут делать и насколько это опасно. А потом уже пошло — телевидение и радио начали глаголить — и всем стало ясно, куда едут. К тому же у нас тут институт рядом, и все прекрасно понимали, что такое радиация, какая от нее грозит опасность, даже в лабораториях. Так что они уже знали, что произошло и на что идут. И, конечно, боялись.

— Когда случился взрыв, вы с мужем были в Дубне?

— Да. О случившемся я узнала от мужа, когда ему ночью позвонили. В тот самый день он и отправил туда бензовозы.

— Когда ваш муж узнал, что поедет на место катастрофы?

— Это стало понятно сразу. Все начальники должны были там по очереди присутствовать, потому что там работали их люди. Мой муж, Виктор Прокопьевич Никулин, тогда работал начальником участка № 4 Управления механизации автотранспорта № 1 треста «Спецмонтажмеханизация». Уже в начале мая он начал организовывать отправку в Чернобыль бензовозов, их сопровождал его заместитель, а сам он туда поехал только в сентябре, на смену. Позже туда был отправлен и другой автотранспорт — везли бытовки, душевые, столовые для участников ликвидации последствий аварии. С участка в Чернобыль был откомандирован 31 человек — это водители, машинисты кранов и трубоукладчиков. Муж там руководил большими кранами «Демаг», которые пришли из Германии и поднимали тяжелейшие конструкции для «Саркофага», там был громадный тоннаж — 1200 тонн, грузоподъемностью 650 тонн и длиной стрелы 72 метра! Он сидел за пультом и наблюдал за работой крана, которая контролировалась дистанционно из бункера.

Кран «Демаг», которым управлял муж Любови Никулиной при сооружении саркофага
Кран «Демаг», которым управлял муж Любови Никулиной при сооружении саркофага

— Дубненцы, которые попадали в Чернобыль, самоорганизовались, держались вместе или были распределены по разным секторам спасательной операции?

— Каждый выполнял свое, и жили они по-разному. Наши жили в тридцатикилометровой зоне. А собирались все вместе, когда устраивались какие-нибудь мероприятия. Знаю, что в этот период приезжали Иосиф Кобзон и Алла Пугачёва.

— Вы получали от мужа письма, новости?

— Конечно. В основном созванивались.

— Вы за мужа переживали?

— Конечно, переживала — тогда я уже знала, что он там радиации нахватается, если даже начальники главных управлений министерства, управляющие трестов и начальники управлений механизации уже нахватались. Тогда, в 1986-м, быстрая смерть настигала в основном персонал станции, а также первых пожарных, которые тушили огонь между третьим и четвертым блоком, и летчиков. Уже к концу мая от острой лучевой болезни скончалось 30 человек.

Памятник погибшим чернобыльским пожарным
Памятник погибшим чернобыльским пожарным

— Статистика говорит о 22 тыс. пострадавших из тех, кто участвовал в ликвидации катастрофы в 1986–1989 годах. Она соответствует действительности?

— Она не точная, потому что тех, кто страдает от последствий облучения, каждый год прибавляется. Правда, только у тех, кто стоял в первых рядах, несложно было подтвердить, что болезнь связана с ликвидацией Чернобыльской катастрофы. Были списки болезней, которые могут быть от радиации. И по этому списку радиологическая больница № 6 в Москве выдавала заключения. В этой знаменитой «шестерке» парами лежали и сотрудники лабораторий нашего института, которые работают с радиацией, из ЛЯРа например. А сегодня больной, инвалид, даже если он побывал в Чернобыле, будет уже с большим трудом доказывать, что его болезнь связана с тогдашним облучением. Не каждому при получении инвалидности присваивают связь с аварией на ЧАЭС. Это очень сложно получить.

— У тех, кто в первые дни, месяцы работал поблизости от взорвавшегося реактора, впоследствии появилась лучевая болезнь. Как на эту ситуацию реагировали власти? Выплачивали компенсации пострадавшим?

— При Горбачёве ничего такого не было. С 1986 года, когда всё это началось, Минздрав и соцзащита компенсации не выплачивали. С наступлением гласности мы все читали, что они должны компенсировать ущерб пострадавшим и их семьям, мы знали, что у нас на это есть право, но ничего такого не было, нас держали в неведении. И за все эти годы это потом выплачивалось с 1991 года, когда Ельцин стал у власти, т. е. заплатили сразу за несколько лет. Мы это, конечно, приветствовали.

— Как составлялись списки тех, кто имел право на компенсацию?

— Каждому ликвидатору аварии выдавалась справка об участии его в ликвидации аварии с указанием срока пребывания на ЧАЭС и приобретенная радиация в бэрах, что являлось основным документом для получения льгот и компенсаций. На основании этих справок уже соцзащита составляла списки на компенсацию и получение льгот.

— Когда начали возникать общественные ассоциации пострадавших и их родственников?

— Это тоже началось уже с 1990-х.

— Как организовались ветераны-ликвидаторы и их родственники в Дубне?

— Где-то в 1990-х годах организовалась Дубненская городская организация Общероссийской общественной организации инвалидов Союз «Чернобыль» России, председателем которой был Николай Фёдорович Бершанский. Все ликвидаторы аварии были под эгидой этой организации. Зачастую в Москве устраивались совместные мероприятия «чернобыльцев», из разных регионов направлялось по несколько делегатов. Траурные мероприятия проходили на Митинском кладбище, где похоронены первые жертвы, которые шли через «шестерку». Но главным образом эти организации создавались для того, чтобы защищать права жертв и их родственников.

— Как возникло дубненское Общество вдов ликвидаторов чернобыльской аварии?

— Когда мой муж умер, я пошла к председателю дубненских «чернобыльцев», чтобы узнать, какими льготами я могу пользоваться. Председателем Московской областной организации был тогда Вячеслав Викторович Китаев, который всем пострадавшим оказывал юридическую помощь — помогал писать письма в суды и прочее. Он всё мне рассказал, объяснил, но там оказались какие-то сложности, и мне пришлось поехать в область, чтобы защитить себя и добиться выплаты компенсации. Мы поехали, и оказалось, что там как раз начинали собирать книгу памяти жертв Чернобыльской катастрофы. Смотрю — другие организации приносят тексты, фотографии. Тогда я познакомилась с некоторыми из дубненских вдов пострадавших, мы собрали всех остальных и оповестили их: кто хочет о своих мужьях написать и дать материалы для этой книги — пусть мне приносят. Хоть тексты и были небольшие, но каждый свою душу изливал. Я из них вытаскивала всё, что можно, мне казалось важным, чтобы люди побольше написали. И я потом уже всё скомпоновала, отредактировала и передала в Москву издателям. На этой почве возникло наше общество.

— Сколько дубненцев скончалось непосредственно вследствие Чернобыльской аварии?

— Из 350 человек, которые участвовали в ликвидации, на сегодняшний день осталось в живых 195. Выходит, скончалось 150–160 человек, здоровье которых было так или иначе подорвано последствиями их пребывания в Чернобыле. Но это, конечно, относительные цифры, потому что, например, имена «чернобыльцев», которые от военкомата, нигде не числятся. То есть в наш список они не входят, а должны бы.

— Можете оценить вклад ОИЯИ в решение ситуации с Чернобыльской АЭС?

— Эти заслуги, этот подвиг остается в тени… Мы все остаемся в тени.

— То есть на этих людей общественность должна обращать больше внимания?

— Да. Впрочем, про институт: я уже говорила о том, что его вклад был существенный — он давал ликвидаторам дозиметры и эти «лепестки» собственной разработки. А вклад дубненских строителей и механизаторов — он же огромный, они же были основной силой, которая была брошена на ликвидацию по монтажу саркофага над четвертым энергоблоком! Это была основа основ!

— По-вашему, на это мало обращается внимания?

— Сейчас на всё это обращается мало внимания. Начиная с 2014 года об этом не говорят, потому что Чернобыль на Украине — и всё. Всё ушло, оно не наше. И могут сказать: «Кто вас отправлял? Мы ведь вас не отправляли. Поехали — ваше дело».

— То есть к «чернобыльцам» нет такого внимания, как, допустим, к ветеранам Великой Отечественной войны или «афганцам»?

— «Афганцы» — они хотя бы такая сильная кучка. А «чернобыльцы» здесь, в Дубне, рассыпаны. Как обидно за них, что они так рассыпаны! Нет предводителя, нет организатора, мэрия не организовывает никаких мероприятий. Еще спасибо инициативной группе «чернобыльцев» офицерского состава, их председателю Ивану Михайловичу Василенко — ежегодные поминальные митинги проходят благодаря ему. Только благодаря ему и его составу установили памятник жертвам техногенных катастроф на площади Мира. А так мэрия — ноль. Институт тоже не вносит особый вклад в наше дело — дадут немного денег — и всё. Хотя бы своих чтит — если они что попросят, для них всё делается. А другие отброшены. Областное министерство социальной защиты выделяет каждый год ко дню памяти аварии 20 тыс. руб. на этих 195 человек ликвидаторов и 48 вдов, на которые зачастую приобретаются билеты на концерты или на спектакль. Получается 10–12 билетов на это количество людей. «Распределите!» — и всё. Это смешно. Я иногда обзваниваю «чернобыльцев», раздаю им эти билеты, и они, слава Богу, благодарны, что о них хотя бы вспомнили. Так что чтобы их особо чтили, как было раньше, — такого сейчас не вижу. Раньше, в 1990-х и в 2000-х, «чернобыльцы» вместе выезжали, их возили на экскурсии, в театр. А вот последних лет пять я такого не вижу.

Памятник ликвидаторам последствий радиационных катастроф, установленный на Площади Мира в Дубне в 2016 году. Скульптор — Самвел Сардарян
Памятник ликвидаторам последствий радиационных катастроф, установленный на Площади Мира в Дубне в 2016 году. Скульптор — Самвел Сардарян

— Центральная московская организация тоже не помогает?

— Нет никакой помощи, всё рассыпано. Это общая проблема, не только Дубны.

— Сколько людей, участвовавших в ликвидации аварии, и их близких родственников еще в живых и нуждаются в поддержке?

— Таких данных у меня нет. Но если учесть, что в ликвидации катастрофы участвовало 850 тыс. человек, — это огромные цифры.

— С жителями Дубны, которые пострадали от других техногенных катастроф — на производственном объединении «Маяк» или в Семипалатинске — вы были знакомы?

— Да, я знакома со многими вдовами тех, кто из-за этих катастроф приехал в Дубну и начал работать в институте. У меня список тех, кто там пострадал, и их вдов. Они слились с «чернобыльцами» в одно русло, вошли в тот самый список. У нас был общий председатель организации, т. е. Николай Бершанский, и он всех взял под свое крыло. Тем более, что у них были те же самые проблемы.

— Когда вы с мужем приехали в Дубну?

— Мы здесь с 1981 года.

— Откуда вы родом?

— Я сибирячка, из Новокузнецка.

— Где вы познакомились с мужем?

— В Новокузнецке, на строительстве Западно-Сибирского металлургического завода. Я туда поехала в 1957 году. Будучи комсоргом класса, я сделала призыв поехать по комсомольским путевкам, и мы с девчонками поехали. А в 1959 году туда приехали наши солдаты, служившие в Германии, тоже по комсомольским путевкам. И мы этих солдат себе в мужья «выбирали».

— Почему вы оттуда уехали в Узбекистан?

— Муж не любил город Новокузнецк, он был очень загазованный, там шахты, металлургия, алюминиевый завод, ужасная экология: утром встаешь — дышать нечем. Муж всё трындел-трындел, ну и ладно — у меня знакомые, с которыми я работала на строительстве, уехали в Джалал-Абад республики Кыргызстан. Я с ними списалась — и они ответили: приезжай, работа есть. Но там не светила квартира, и муж с другом поехали в Наманган республики Узбекистан, где строилась шелкоткацкая фабрика. Прозондировали — оказывается, можно переехать. В июле приехали и в ноябре получили квартиру. Я работала в строительном тресте, а он — начальником специализированной передвижной механизированной колонны.

— В Узбекистане вы прижились?

— Всё было хорошо до 1981 года, когда начались волнения во всех центральноазиатских республиках. На рынок придешь — только и говорили нам: езжай в свою Россию. Впрочем, уехали мы из Узбекистана не по этой причине, а из-за моего здоровья. Там везде хлопок, и на меня это очень сильно действовало. И, может быть, еще больше химия — там обрабатывались поля. Потом оказалось, что аллергией страдала не я одна, а многие. На то, что у нас развивалась аллергия от хлопка и химических удобрений, нам не давали больничных листов. У нас даже не брали пробы, потому что у каждого обнаружили бы. Поэтому пришлось уехать. Еще хорошо, что знакомые помогли нам. Только мы уехали — и волнения начались.

— Что было причиной этих волнений?

— Это всё было на национальной почве, очень напряженно стало. Узбеки гнали русских, и те уезжали массово.

— А советская власть как реагировала?

— В том-то и была проблема. Главой ЦК партии Узбекистана был Шараф Рашидов, и при нем хлопок загоняли — врали, показывали в статуправления большие цифры, хотя их не было, и Узбекистан спустили на дно. Можно сказать, этот первый секретарь нарушил нормальные взаимоотношения. Узбекский народ взбунтовался и пошел громить русских под горячую руку. Я погромов не видела, но они были. Даже из квартир русских выгоняли, все стали уезжать. Наши друзья там жили и всё рассказывали.

— Как вы попали в Дубну?

— Нам помогли сюда попасть наши друзья. На тот момент это был закрытый город, и надо было действовать по особой схеме. Нам предложили на выбор Дубну, Протвино и Серпухов, это всё наукограды. Я посмотрела по карте, из всех городов понравилась только Дубна: реки, леса — это всё то, что нам нужно. Мы родились среди сибирской природы — кругом тайга; нам нужен был такой же климат. Хотя мы не были ни ядерщиками, ни физиками, но всё же устроились: я в отдел капитального строительства ОИЯИ, муж — начальником участка механизации автотранспорта.

— Сколько ваш муж прожил после того, как участвовал в ликвидации последствий катастрофы на Чернобыльской АЭС?

— Прожил он еще 14 лет, но уже больной. Инвалидность ему дали уже после первой поездки в 1986 году, у него тогда развился цирроз. А в 1988 году поехал туда снова, уже зная, что больной. Цирроз уже был при нем, и тут он прихватил дополнительную дозу радиации и целый месяц пролежал там с гепатитом. И даже потом не поехал домой и проработал там с мая до ноября. Вернулся уже инвалидом. Лечился в Москве, в «шестерке» — там же связь с Чернобылем поставили и дали справку. Помогали всячески, давали путевки в санатории, но цирроз не вылечишь.

— У него осталось ощущение исполненного долга?

— Конечно! Мы же были патриоты своей родины, по комсомольским путевкам на строительство ездили… и там патриоты, и тут патриоты. Но главное — он не погиб в наших душах.

«Кто-то должен был поехать»

Подписаться
Уведомление о
guest

0 Комментария(-ев)
Встроенные отзывы
Посмотреть все комментарии