Прелюдия: солнце бок о бок с Вермеером
Мы смотрим на картину Вермеера «Географ» (1669). Дельный человек, курчавый щеголь, уверенно держит в руке циркуль и проверяет карту, поглядывая в окно. За окном, конечно, распростерлись Нидерланды, эта большая торговая компания в виде государства, хранительница безупречных лоций, начальный пункт множества торговых маршрутов. Он, как инспектор на вокзале сквозь стекла богатого окна, подернутые солнечной дымкой, смотрит мысленно на безупречное движение транспорта, чтобы сделать его еще безупречнее. Без суеты, но уверенным шагом подойдя к столу, с мягкостью взгляда, но непременностью всех деталей.
На стене — географическая карта, как раз предназначенная для правильного прохождения пути, для прибытия в порт Нидерландов, этих Штатов Старого Света, и отбытия. Это, можно сказать, логистическая схема, наподобие нынешних компьютерных программ учета. За деловыми порывами персонажа теоретические несколько подзабыты. Книги и глобус примостились наверху шкафа: мы бы сказали «пылятся» — но не спешим так говорить, в этой комнате нет ни пылинки. Просто шкаф забит книгами и бумагами, коммерчески значимыми расчетами, как в современном банке, и не всё влезло в его живот. Тем более глобус развернут к нам Индией — функциональной вотчиной Голландской Ост-Индской компании, а значит, дела географов идут неплохо.
Карта не умещается на столе и как будто решительным крылом сопротивляется обеим мастеровитым рукам Географа. На переднем плане полотна — узорная ткань — фирменный прием Вермеера, говорящий, что товар представлен лицом, лицевой стороной ковра. Это не кабинет ушедшего в печальную науку ученого, а центральное производство, заводской цех, или, как мы уже сказали, вокзал, несгораемый ящик разлук и встреч.
Ярким солнцем освещены и свернутые карты на полу — кажется поэтому, что Географ немного задумался, нашел какой-то научный принцип, позволяющий реформировать систему знаний. Светотень на лице Географа — задумчивость человека, совершающего открытие. Он, «Фауст и фантаст», не знает, что делать со «страшной красотой» собственного открытия.
Прототипом персонажа, как считается, стал лучший друг Вермеера Антони ван Левенгук, поставивший на поток производство микроскопов. Это нужно было, чтобы обойти Лондон в открытии микромира. Озадаченность строением бытия, где микроорганизмы многое решают, — но впервые мы открываем благодаря линзам и настоящее устройство глаза, который всё решает, — вот о чем нам говорит светотень Географа.
Открыть вещи еще недостаточно — нужно открыть общее строение тех инструментов, которые и позволяют нам познавать вещи и вовремя останавливаться. Тень озадаченности сменяется светом ясных намерений, ясной вспышкой под бровями, легким пробелом нового, открытого уже всем зрителям картины способа упорядочить материал. Вот мы уже готовы сами вступить в картину, погнаться за солнечным треугольником, в котором и кроется, как пружина, наше намерение сделать окружающий мир лучше.
Фуга: пространство напрямую
Книга Томаса Рейнертсена Берга — большой очерк истории географических карт — от древних цивилизаций до наших дней. Еще Цицерон в трактате «О дивинации» говорил, что ассирийцы изобрели астрономию, потому что их привычный быт был привязан к плоскогорью, откуда легче всего наблюдать появления звезд, восходы и закаты. Так описание неба, космография, становилось общей рамкой для географии, членения земли. Цицерон резко порвал с привязкой наук к профессиям: географии — к межеванию участков; созерцания небесного свода — к навигации.
Для наследников многовековой классической теории любые науки существовали как общий принцип рассмотрения причин. Тогда надлежащая дистанция — уходящий во тьму веков опыт — позволяет собрать небесные и земные явления в одну объясняющую картину. И хотя сам Цицерон требует от мудреца умеренности — не торопиться с объяснениями, но понимать человеческую немощь, — путь к географическим обобщениям, выходящим за рамки простого собирания сведений, был открыт.
Переломным этапом в развитии географического воображения Берг считает деятельность александрийского подвижника науки Клавдия Птолемея (ок. 100 — ок. 170). Географические расчеты с опорой на астрономические данные проводились и до него — Птолемей стоит в конце огромной традиции накопления знаний об известной грекам вселенной.
Хотя, конечно, исследованием шарообразности Земли занимались за много поколений до Птолемея, для простого исторического изложения, веками считавшегося нормой, можно было пренебречь тем, что объекты с шара перенесены на плоскость. Всё равно мы не перейдем к другому объекту, не рассмотрев первый, так что задумываться об изгибах земной поверхности не обязательно; мы смотрим объекты по отдельности. Так и у Гомера никогда не было «а в это время в Трое», «а в это время в стане ахейцев» — сначала будет до конца изложено одно событие, и уже потом можно перейти к другому, важному для общего хода действия.
Для Птолемея же было очевидно, что если земной глобус вписывается в небесный, то любое моделирование на плоскости требует сначала правильно изобразить параллели и меридианы, а уже после располагать объекты. Это был настоящий переворот в географическом воображении: отказ от Гомера и Геродота ради стереоскопического понимания сложных мировых событий. Для нас уже привычно изложение нескольких одновременных событий в современном романе или фильме.
Чтобы представить происходящее в нескольких местах одновременно, надо было принять особую философию, в которой боги заботятся о разных человеческих делах, и при этом небо движется неостановимо и необратимо. Это отличалось от концепции Цицерона, в которой боги думают только о самых важных делах, и как-то это сочетается с движением неба. Но как именно сочетается, отмечал всякий раз Цицерон, мы сказать не можем, несмотря на всю нашу мудрость, — разве Платон в «Тимее» пытался что-то сказать. Тогда как теперь, после Птолемея и его последователей, можно видеть происходящее на небосводе и на земном шаре как связку одновременных событий; наподобие того, как геральдические символы в Средневековье связывают идею рыцарства, намерение рыцаря и наиболее вероятное направление его подвигов и побед.
Классическое учение о климатах поддерживало такое астрономико-географическое воображение — можно было мысленно воспарить над Землей, как это сделал Цицерон во «Сне Сципиона», и увидеть правильное устройство Земли как опоясанного климатами шара. Только для Цицерона это было дерзкое философское обобщение, головокружительное торжество человека, вдруг один раз приблизившегося к богам; а для последователей Птолемея — единственный непротиворечивый способ выстраивать науку.
Для христианских писателей космография — это способ прояснить и церковные судьбы. Евангелие надо проповедовать по всей Земле, а значит, на круглой Земле с параллелями и меридианами надо совершать созидательные движения. Как Адам показал движение из рая в нерайские края земли, так и Церковь должна идти из городов священной истории в прежде не освоенные земли — ведь люди обитают везде, где позволяют климаты.
Получается, что история спасения уже как бы свершилась — о ней не надо собирать рассказы и располагать их на плоской модели Земли, привязывая их к известным местностям. Наоборот, надлежит, зная священную географию — понимая, где находится Иерусалим, а где Рим, — следовать с проповедями дальше по земному шару. Тогда память об уже совершенном будет работать на новые подвиги христиан и связка небесного и земного будет совпадением замысла и спасения.
Интерлюдия: mappa, сестра паруса
Хочется получить в комплекте с книгой Берга инструменты — хотя бы циркуль, — но только книги так продавать не принято. Вот чего не хватает данной книге — так это холста, памятуя, что латинское слово mappa означает «холст», а уж потом — «карту». Именно с холстом связывается следующий этап развития географического воображения: торговые экспедиции требуют уже не просто хорошо ориентироваться в самом море, но и находить опознаваемые приметы на суше — постоянно мысленно замерять до них расстояние.
Теперь требуется прокладывать путь, исходя из множества замеченных сухопутных подробностей. В позднем Средневековье в картографии обозначается перелом, который можно сравнить с тем, как изменилось изображение дороги с развитием автомобилизма. Нас, привычных к путешествиям на мягких шинах, интересуют уже не столько километровые столбы, сколько заправки, рестораны и объездные дороги.
Взгляд требует всё бо́льших подробностей. Это уже не просто путешествие из города А в город Б, но путешествие, в котором нужно быть готовым к управлению непривычным кораблем, к движению вместе и к тому, что порт открывает путь и к отдаленным от побережья городам. Карта превращается в подобие биржевой сводки: нужно уже знать не только расположение городов, но и их размеры, и альтернативные пути, и затерянные острова, на которые выносит корабль в бурю.
Вообще, идея необитаемого острова появляется в эпоху Возрождения. Туда может выбросить шлюпку спасающихся после кораблекрушения. Конечно, до Великих географических открытий норвежские и любые другие известные острова были обитаемыми — но рано или поздно пришлось бы столкнуться и с необитаемыми. Ведь если в систему взгляда входят разные риски, а не просто общее представление об опасном море, как это было в античности, то рано или поздно появится риск существования острова без людей.
Постлюдия: геодезия как тщательность
Герой Вермеера не был геодезистом: вместо геодезии в то время работал опыт торговых компаний, которые вполне делали весь мир обитаемым и превращали его в источник капитала. Так что Географ стоит словно в банковском помещении у огромного окна и ожидает новых данных, используя астрономические приборы лишь для деловой корректировки маршрутов. Вероятно, первым таким идеальным картографом был Герард Меркатор (1512–1594), создатель проекции глобуса на плоскость с параллелями и меридианами для точности всех вычислений в экспедиции.
Но как раз национальная картография Нового времени требует геодезии, вынуждает подниматься в горы и спускаться, находить лучшие пути спуска с высот. Геодезия — это почти альпинизм, только требующий умения быть себе самому проводником. Берг на примере французских карт Кассини показывает, как демократизация Франции и появление зажиточных крестьян создало стандарт карты с цветовыми акцентами, с передачей рельефа местности, с нюансированием путешествия, а не просто прокладыванием вектора маршрута.
Отныне важно, где именно ты закрепился, где хорошая точка для ведения хозяйства и защиты страны, а не как ты связал торговлей один город с другим — города уже всецело связаны. Так, автор описывает, как наблюдения прохождения Венеры по диску Солнца в 1761 и 1769 годах, развернутые в отдаленных уголках мира — от норвежского городка Вардё за северным полярным кругом до острова Таити, — позволили рассчитать расстояние от Земли до Солнца. Помимо «явления Ломоносова» (светящегося ореола вокруг силуэта Венеры), тогда был открыт и так называемый «эффект черной капли»1, который также поспешили объявить доказательством существования венерианской атмосферы; сегодня найдены другие объяснения.
Так и получается, что от Гекатея Милетского до современных электронных карт всё время мы задаем вопрос о поведении неба, и даже иногда спешно всё приписываем небу, а на Земле продолжаем руководствоваться привычками и знаниями об освоенной ее части.
Но не случайно Географ Вермеера смотрит на солнце, а не на землю. Он думает о том, как сама видимость земли, само то, что она освещена должным образом, требуют скорректировать географию, пустить в действие циркуль. Географ — это корректор земли, выучившийся в грамматической школе неба. Тогда и необитаемые острова рано или поздно станут обитаемыми.
Александр Марков, профессор РГГУ
(1 оценок, среднее: 4,00 из 5)
Загрузка...