Декабрь 1984 года. Месячная поездка по лазерным центрам США в рамках научного обмена между академиями наук подходила к концу. Последним пунктом путешествия был Лос-Аламос — родина первой в мире атомной бомбы. Мы, два фиановца (теоретик и экспериментатор), изучающих взаимодействие лазерного излучения с веществом, за месяц посетили семь передовых лабораторий и приняли участие в недельной международной конференции в Сан-Франциско. Мы уже привыкли к невероятным сменам впечатлений от правого берега до левого, от Великих озер до Южной Аризоны. Однако то, что произошло в Лос-Аламосе, заслуживает отдельного рассказа1.
Какие они, американцы?
Первое мое знакомство с американцами произошло, как и у многих, через книги. Читать я пристрастился лет в одиннадцать. Приключения в дальних странах будили воображение. В домашней библиотеке были собрания сочинений, изданные «Огоньком». Проскочил через Майн Рида и Марка Твена — и застрял на Джеке Лондоне. Читал-глотал том за томом, любуясь сильными характерами героев в суровой Аляске или на далеких островах южных морей.
Ближе к окончанию школы стал думать, кем быть мне в той стране, где я жил наяву. И тут попалась книжка «Роберт Вуд, современный чародей физической лаборатории: история одного американского мальчика, который стал самым дерзким и оригинальным экспериментатором наших дней, но так и не вырос». Начал читать и не мог оторваться. Мысленно подпрыгнул, прочитав, как Вуд для прочистки трубы самодельного телескопа использовал кошку. Думаю, с той книжки и началась моя страсть к экспериментальной физике. Более того, захотел стать оптиком, как и Вуд.
Следующая встреча с американской культурой произошла у меня на втором курсе физфака МГУ. Помня героев Джека Лондона и любопытствуя, как там поживают их потомки, вечерами я иногда (потихоньку) включал коротковолновый радиоприемник и слушал «Голос Америки». Однажды из приемника донесся низкий теплый голос Луи Армстронга: «Хелло, Долли!» И что-то было в этом голосе такое несоветское (но и не антисоветское), что легло мне на душу пожизненно.
«Выездная» номенклатура
В 1970–1980-х годах Академия наук СССР предпочитала командировать в капстраны научную «номенклатуру». Без продвинутой должности и звания пробиться в этот список было практически невозможно. А мы были относительно молодыми кандидатами наук. Как же удалась наша поездка? Не было бы счастья, да несчастье помогло.
Мы с Володей Тихончуком, опубликовав пару совместных работ, самонадеянно решили попробовать пробить брешь в номенклатурном занавесе. И летом 1983 года начали готовиться. Первым делом набрали персональных приглашений от наших заочных американских коллег. Первый этап — внутри ФИАНа — прошли успешно, наши руководители (В. П. Силин и А. С. Шиканов) активно нас поддержали. Оставалось ждать утверждения планов поездок на 1984 год в Президиуме АН. Там обычно и включался номенклатурный фильтр.
Но 1 сентября произошло событие, которое взбудоражило весь мир (не только научный). Истребитель, охраняющий советское воздушное пространство на Дальнем Востоке, по приказу командования перехватил корейский пассажирский самолет и сбил его вместе с 269 пассажирами за неповиновение приземлиться на советском аэродроме. Самолет рухнул в воду, не долетев считанные километры до корейской границы. Все пассажиры и экипаж погибли.
Эта жестокость всколыхнула мир. Были объявлены санкции, многие соглашения приостановились. Среди них был договор об обмене учеными и сотрудничестве между Академией наук СССР и Национальной академией наук США. Многоуважаемые деятели науки рванули перепланировать свои поездки на 1984 год.
Этот непредвиденный поворот событий предоставил нам с Володей невероятную возможность попасть в список командируемых в США. В начале сентября 1984 нам позвонили из канцелярии Президиума АН СССР и велели срочно предоставить детальный план месячного визита, начиная с 11 ноября. Дата 11 ноября была выбрана неслучайно: 10 ноября должны были состояться выборы американского президента, в которых лидировал Рональд Рейган, открытый критик советского политического режима. Как поездка ученых до выборов могла помочь склонить больше голосующих в пользу Рейгана, неясно, но «установка сверху» была получена, и чиновники должны были ее выполнять, даже несмотря на то, что план поездок на год нужно было заполнить за два месяца. Поэтому в Президиуме все были довольны тем, что мы быстро представили все обновленные приглашения.
За океаном
11 ноября 1984 мы прибыли на чешском самолете в Нью-Йорк (советская авиалиния всё еще не получила разрешение на восстановление полетов в США из-за корейского конфликта) для пересадки в Вашингтон, где должны были рапортовать о прибытии. Было уже поздно, около 10 вечера, и я предложил переночевать в Нью-Йорке, а утром лететь в Вашингтон. При этом я сказал Владу: «Не удивляйся тому, что сейчас увидишь, просто иди за мной и не отставай».
Я-то заранее знал, что должно было произойти. Еще задолго до нашей поездки я познакомился (конечно, по наводке знающих людей) с механиком Сашей на московском автосервисе, где мне ремонтировали тещин «жигуль». Профессия Саши в начале восьмидесятых считалась в определенных кругах элитной — почти как заведующий мясным отделом в гастрономе на Калининском проспекте. Так вот, один из клиентов сашиного сервиса за хорошую работу устроил его на три года шофером в представительство СССР в ООН в Нью-Йорке. Перед выездом мне удалось переправить Саше весточку о нашем прибытии.
Саша встретил нас в аэропорту и повез на ночную экскурсию по Нью-Йорку, а затем в гостиницу на Бродвее, где нам пришлось уплатить 150 долл. за ночь в просторном номере. Так мы в первый же вечер расстались со всеми наличными деньгами, которые Академия наук СССР предоставила нам на самый экстренный случай и настойчиво рекомендовала привезти их обратно. Саша обещал приехать утром и отвезти нас в аэропорт — а пока два искателя приключений, впервые попавших в столицу мира, решили пойти погулять по ночному Бродвею. Хорошо, что в Нью-Йорке все улицы пронумерованы, нужно лишь помнить, с какого номера начал. Два кандидата физмат наук смогли справиться с этой задачкой. Сначала вниз по Бродвею до Таймс-сквер, поворот налево до 5-й авеню, опять налево, мимо Рокфеллер-плаза с ледяным катком, потом опять налево по своей 55-улице до отеля — весь маршрут как раз на час.
На следующее утро в Вашингтоне нас встретила милая девушка, которая отвезла нас в офис Национальной академии наук к своей начальнице. Там нам вручили маршрут нашего путешествия на месяц, заверили, что, конечно, возместят расходы на гостиницу в Нью-Йорке, и пригласили на ланч в уютный ресторанчик неподалеку (в центре Вашингтона). Настроение у нас было превосходное, пока мы не зашли отметиться в посольство СССР. Секретарь по науке был мрачнее тучи: «Почему вы не прилетели вчера ночью, я вас там ждал до полуночи!!!». «Сожалеем, — лепетали мы, — но нас инструктировали сообщать о приезде только Академии наук». Он слегка успокоился: «Больше так не делайте, обязательно отметьтесь в консульстве в Сан-Франциско».
Прямо от посольства мы на крыльях свободы понеслись к Белому дому, дальше — на Национальную аллею — большую зеленую поляну, в центре которой расположен монумент Джорджу Вашингтону, откуда можно обозреть окрестности, поднявшись на лифте.
Работа наша началась на следующее утро: самолет в Нью-Джерси и далее в Принстонский университет, где заканчивалось строительство большого токамака Princeton Large Torus (PLT). Оттуда — в Рочестерский университет на берегу озера Онтарио, где действовала наиболее мощная в то время шестиканальная лазерная установка «Омега». Нам с охотой показывали все лабораторные установки, познакомили с будущим нобелевским лауреатом Жераром Мору (который тогда разрабатывал уникальный метод регистрации быстропротекающих процессов с использованием фемтосекундных лазерных импульсов). Дали мне изучить диагностику на их полутораметровой камере взаимодействия (то, чем я занимался в ФИАНе на установке «Дельфин»).
Ну а дальше — длинный перелет через всю страну на юг в город Тусон, что в штате Аризона. Как я узнал много позже, лучшее время для поездки в Тусон — это как раз ноябрь: температура спускается до +18 °С и нормализуется влажность воздуха, а летом жара +40 °С при 95-процентной влажности… В Тусоне нас застал День благодарения. Удалось немного передохнуть; нас сводили на американский футбольный матч между университетскими командами. Когда игра закончилась победой местного университета, пригласили на послематчевую вечеринку преподавательского состава (по закону спиртное не продается на стадионах, поэтому болельщики «догоняются» после футбола).
А потом — перелет в Сан-Франциско, где мы участвовали в большой лазерной конференции. Затем короткий перелет в Лос-Анджелес, где встречались с одним из ведущих корифеев физики плазмы Френсисом Ченом. Один из его аспирантов отвез нас в «Диснейленд», где мы с удовольствием провели три часа.
И вот, наконец, Лос-Аламос.
Прошлое и настоящее
В Лос-Аламос летает небольшой пассажирский самолет из Альбукерке, где перед посадкой проверяют, есть ли у пассажира разрешение на въезд. У нас разрешения были, правда, всего на 24 часа. С борта самолета было видно, как мы подлетаем к небольшому плато на возвышенности в горах, изрезанных каньонами. Есть и автомобильная дорога вдоль одного из каньонов, хотя из Альбукерке лучший способ добраться — по воздуху.
Дальше — опять плотная программа встреч с физиками и посещений их лабораторий, в одной из которых нам показали самый большой импульсный СО2-лазер HELIOS и камеру взаимодействия — цилиндр четырехметровой высоты.
Много было обсуждений результатов экспериментов, а в конце наш проводник Дэвид говорит: «У нас будет еще один визит сверх программы». На наш вопрос, с кем нужно встретиться, Дэвид пробормотал что-то вроде «с представителем комиссии по ядерной безопасности», чем привел нас в сильное смущение (столько вокруг интересного, жалко потраченного времени). Дэвид сказал, что это будет простая формальность.
Нас привели в небольшой кабинет, где приятного вида пожилой мужчина, представившийся Джеймсом Макнелли, предложил нам усесться в креслах, пока он покажет нам слайд-шоу о лаборатории. Надо сказать, что за эти полчаса мы узнали немало нового и жалели, что не смогли всё записать.
Джеймс закончил свое представление и начал прощаться, но вдруг остановился, посмотрел прямо мне в глаза и говорит: «А кто такой Захаренков А. Д.?» Время замерло, в голове неслись мысли одна за другой: «Здесь-то они меня и возьмут, лучше места не придумаешь, вдали от толпы, никто никогда и не узнает». Стараюсь говорить ровным голосом: «У моего отца такие инициалы», — а сам думаю: всё-то они знают про него, так что отпираться бессмысленно. «А где он работает?» — вопрос как ножом по живому 2. Отцовскую легенду я знал: «сотрудник Курчатовского института». И вдруг случилось непредвиденное. Джеймс подошел ко мне и пожал руку: «Передайте ему от меня большой привет. Я познакомился с ним в Москве в 1974 году на встрече советско-американской комиссии по подготовке Договора об ограничении подземных испытаний ядерного оружия. У меня остались самые теплые воспоминания о вашем отце». Вот так поворот! Я сам прекрасно помню то время, когда отец впервые разговаривал не просто с иностранцем, а с настоящим американским ядерным бомбоделом, как и он сам.
Я рассказал Джеймсу о впечатлениях отца. По его словам, Джеймс был одним из наиболее компетентных участников той встречи (большинство с обеих сторон были дипломаты, военные, геологи, сотрудники разведки). Роланд Тимербаев, представлявший МИД СССР, писал в своих воспоминаниях: «Советскую делегацию возглавлял заместитель министра среднего машиностроения (Минсредмаш) Игорь Морохов, очень энергичный и динамичный человек, в ее состав входил еще один заместитель министра того же ведомства, отвечавший за разработку и внедрение в серийное производство изделий всего ядерного оружейного комплекса, — Александр Захаренков, а также генерал Александр Осин из Минобороны и я, представляющий МИД, а также многие специалисты из различных организаций, в том числе глава Госкомгидроэнергетики и Метеорологии (Госкомгидромет), Юрий Израиль. В наивной попытке скрыть свою истинную роль Захаренков представился профессором Курчатовского института, но его посадили рядом с главой делегации, и всем было ясно, что он занимает очень влиятельный пост. На заседаниях, проходивших в здании Минсредмаша в Старомонетном переулке, Захаренков был достаточно серьезен и наблюдал за происходящим с некоторым недоверием, но в повседневной жизни он был очень приятным человеком. Я познакомился с ним и иногда гулял с ним вместе по воскресеньям, поскольку мы жили в одной части города».
Окончательно доверие между мной и Джеймсом установилось, когда я сказал, что сувенирный подарок Джеймса с кусочком породы с места испытания первой атомной бомбы внутри пластикового куба с надписью «Лос-Аламос» стоит у отца дома на рабочем столе.
Мы с Володей вышли из кабинета и глубоко выдохнули: «Пора домой…»
Восемь лет спустя
Декабрь 1992 года, Ливермор, Калифорния. За столиком в маленьком ресторанчике мы сидим вдвоем с Джеймсом Макнелли, и я достаю тот самый сувенир. Джеймс улыбается, глядя на совершивший свой путь в Россию и обратно кубик. Он вспоминает далекий 1974-й, рассказывает, как он объяснял моему отцу, какой толщины должен был быть настоящий стейк; отец не говорил по-английски, поэтому им помогал переводчик. В 1988 году Джеймс опять был на переговорах в Москве, пытался встретиться с отцом, но ему сказали, что Александр Дмитриевич в госпитале с серьезной болезнью и навестить его нельзя (это было за шесть месяцев до смерти отца, получившего в 1986 году слишком большую дозу радиации в Чернобыле, когда он работал в составе госкомиссии по устранению последствий катастрофы).
Та встреча с Джеймсом была хорошая, добрая, что-то вроде передачи эстафеты следующему поколению. Договорились вести переписку — ну хотя бы на Рождество обмениваться поздравлениями.
Через пять лет моя подросшая дочь решила выйти замуж. Начались подготовительные хлопоты, молодые выбрали чудесное место: арендовали виллу на холме в прекрасной долине Напы. К тому времени Джеймс уже ушел на пенсию и уехал в тихий городок в штате Мэн на Восточном побережье. Когда я позвонил и пригласил его на свадьбу дочери, он с радостью согласился приехать в Калифорнию. Свадьба прошла прекрасно. Мы, представители старшего поколения, наслаждались возможностью снова вспомнить события нашего общего прошлого, порадоваться за молодых — им предстояло нести эстафету дальше.
Джеймс умер в 2019 году. Он был хорошим честным человеком. Мои дети и внуки будут передавать память о нем.
В одном очерке трудно рассказать обо всех встречах с хорошими людьми Америки, которых я встретил за последние тридцать с лишним лет. Были, конечно, и разочарования (плохие люди тоже встречались). Но главное — я увидел, что американцев волнуют такие же жизненные проблемы: воспитание детей, обеспечение насущных потребностей семьи, уверенность в завтрашнем дне — всё, что и называется поиском счастья.
Юрий Захаренков
1 Предыдущие публикации см. trv-science.ru/tag/yurij-zaxarenkov
2 Александр Дмитриевич Захаренков был заместителем министра среднего машиностроения. См. воспоминания Юрия Захаренкова об отце: trv-science.ru/2023/02/nedostojnoe-sovetskogo-akademika-povedenie-saxarova — Ред.
(5 оценок, среднее: 4,00 из 5)
Загрузка...