На одной из научных конференций, проходившей на Урале, ко мне подошел сотрудник местного университета, ученый-филолог, и попросил рассказать о Фонде фундаментальных лингвистических исследований (Фонде ФЛИ). Одним из вопросов, которые мы обсудили, был, конечно же, вопрос финансирования, и после того, как я ответил, что наш фонд поддерживается частными инвестициями, мой собеседник был искренне удивлен: «Как, разве могут быть частные инвесторы, финансирующие не нефтегазовые разработки, не нанотехнологии и геологоразведочные работы, а языкознание?» Этот вопрос поставил меня по-настоящему в тупик.
Как известно, структура российской науки в ее нынешнем виде создавалась в эпоху, когда она была фактически изолирована от мирового научного сообщества и должна была вариться в котле с плотно закрытой крышкой. Она существовала как бы сама для себя, и последствия этой системы мы переживаем до сих пор. В сегодняшних условиях Академия наук и управляемые ею академические институты продолжают оставаться основными «столпами», на которых держатся научные дисциплины в России. В условиях же резкого падения уровня государственного финансирования институты оказались за гранью выживания: сегодня они не могут обеспечить своим сотрудникам — крупнейшим ученым, подчас с мировыми именами — ни приличных доходов, ни адекватных рабочих мест, ни даже доступа к достижениям мировой научной мысли — командировок, электронных библиотек, участия в совместных международных проектах. Нередко ученый вынужден самостоятельно пробивать себе дорогу, не чувствуя за собой мощной институциональной поддержки, которой обладают наши западные коллеги.
Вторым подпирающим «столпом» существующей системы стали государственные фонды (РГНФ и РФФИ), созданные для того, чтобы несколько смягчить падение уровня бюджетного финансирования академических учреждений. Однако они, как говорят многие мои коллеги, имеют тот же недостаток — большое количество бюрократических проволочек, заставляющих ученых сутками тратить время за заполнением форм, сбором кассовых чеков и подсчетом автобусных билетов.
Из-за отсутствия системного государственного подхода госфонды, в которых работают подчас весьма квалифицированные ученые и управленцы, вынуждены распылять свою поддержку по десяткам направлений и сотням проектов. Кроме того, в последние годы в связи с финансовым кризисом финансирование гуманитарных фондов постоянно снижается, и разговоры об их скором закрытии не прекращаются.
В этих условиях значение частных фондов, способных поддержать российскую гуманитарную науку, будет неизбежно расти. В 2009 г. Фонд ФЛИ стал первым в стране негосударственным фондом, созданным специально в целях поддержки российского языкознания. Фонд создан и управляется самими учеными, что делает его тем более необычным. Методика нашей работы максимально упрощена: заполнение заявки на сайте Фонда требует от 4 до 11 минут, не требуется заполнять никаких бумажных документов, а главной формой отчетности является не автобусный билет, а научный результат проекта. Все решения принимаются голосованием членов Попечительского совета, который составляют семь крупнейших отечественных лингвистов, представляющих различные школы и направления и совместно выносящих более или менее объективное суждение о проектах, которые рассматриваются.
При таком механизме жизнедеятельности бюрократизм полностью исключен, и, возможно, поэтому в прошлом году на конкурсе мы получили больше 300 заявок из всех регионов России на финансирование самых различных проектов— впечатляющее число, если учесть, что конкурс этот был первым.
К нашим усилиям можно добавить деятельность ряда других частных фондов, вкладывающихся сегодня в отдельные научные проекты по различным отраслям гуманитарного знания. Эта поддержка идет примерно по тем же направлениям, по которым работаем мы: издание научных монографий или сборников работ, предоставление именных стипендий, финансирование полевых экспедиций, краткосрочных исследовательских проектов. Объем средств, выделяемых частными фондами, будет расти и далее.
Однако этого недостаточно.
«От нашей гуманитарной науки остались одни развалины» — этот диагноз поставил недавно один из крупнейших российских ученых, лингвист, филолог и литератор, академик Вячеслав Иванов. С этим резким выводом можно соглашаться или спорить, но очевидно одно: российская наука всё больше отстает сегодня от науки мировой. Обладая крупнейшим научным потенциалом и целой когортой выдающихся ученых, множеством крупных школ и направлений, сыгравших важнейшую роль в науке XIX-XX веков, российская гуманитарная наука сегодня чаще всего не слышна за рубежом. Это хорошо заметно, когда присутствуешь на международных конференциях по лингвистике или филологии, где в списках участников практически не сыщешь имен из России. Это видно и по работам зарубежных ученых, в библиографических списках которых отсутствуют ссылки на передовые российские исследования. Индексы цитируемости показывают, что книги и периодические научные издания, публикуемые в России, мировой науке в массе своей не известны.
Если эта ситуация не будет в корне изменена, разрыв между так называемым «мэйнстримом» мировой науки, т.е. ведущими направлениями гуманитарных исследований в мире, и российской наукой будет неуклонно расти. В то же время на преодоление этого разрыва государственная академическая система сегодня, к сожалению, не способна — по уже указанным и многим другим причинам. Эту задачу должны взять на себя негосударственные институты.
Фонды, функционирующие сегодня в российской науке, выполняют две задачи. Они аккумулируют денежные средства и обеспечивают экспертную оценку спонсируемых научных проектов. Однако при всей высокой квалификации экспертизы проекты эти в основном точечные и краткосрочные, они не могут и не смогут сформировать стратегических направлений, по которым могли бы развиваться российские гуманитарные исследования, и тем более не смогут обеспечить этим исследованиям полновесного «голоса» в мировой науке. Так происходит потому, что в самой природе сегодняшних фондов не заложен ряд других задач научной деятельности. Цепочка, составляющая полный цикл этой деятельности, будет выглядеть следующим образом:
1) фонд (фандрайзинг, экспертный отбор проектов и их финансовое и материально-техническое обеспечение);
2) исследовательский центр (научная работа отечественных и международных команд ученых по определенным средне-и долгосрочным направлениям);
3) издательский центр (продвижение продуктов исследований в российское и мировое научное сообщество в виде издания и эффективного распространения книг, журналов, бюллетеней и другой печатной и электронной продукции).
Такая структура, объединенная общим руководством, способна в короткие сроки существенно повысить уровень эффективности российской гуманитарной науки.
Во-первых, в отличие от бюджетных денег, частные средства всегда лучше учитываются, что позволит повысить качество управления финансами. Во-вторых, исследовательский центр, состоящий из команд ведущих ученых, заинтересован прежде всего в результате, так что работать там смогут лишь те, кто реально работает, — в отличие от академических институтов, где социальное бремя еще долгие годы будет перевешивать научную составляющую. И в-третьих, частные средства позволят эффективно обеспечивать доступ российских ученых к мировым научным ресурсам, включая и библиотеки, и конференции, и научный обмен, и, наконец, создание подлинно международных проектных коллективов.
Опыт международных инициатив такого рода хорошо известен и впечатляет своими результатами. Такие гуманитарные частные центры, как институты Общества им. Макса Планка в Европе или Институт Санта-Фе в США,— сегодня признанные лидеры в своих направлениях гуманитарных исследований, и их авторитет высок настолько, что, к примеру, ученые-лингвисты, работающие в престижных институтах Парижа, Кёльна, Лейдена, мечтают попасть в Лейпциг, в один из проектов института Общества им. Макса Планка. Будут ли они когда-нибудь стремиться работать в Москве, как это было в середине XVIII, в начале XX века?
Особое внимание должно быть уделено вопросам создания в России хотя бы одного гуманитарного научного издательства мирового уровня. Эта задача требует не только и не столько финансовых инвестиций. Речь идет о том, чтобы радикально повысить качество научных публикаций в России — от экспертного отбора принимаемых к печати рукописей до тщательной их редактуры и корректуры.
Для отбора и экспертизы качественных работ издательская политика должна формироваться не только коммерсантами, но прежде всего Научным советом издательства, состоящим из самих ученых, а следовательно, такое издательство должно работать в тесной связке и с фондом, и с центром исследований. Другой составляющей особой важности является система распространения: русскоязычный читатель должен иметь возможность просмотреть или купить печатную или электронную версию книги из любой точки земного шара.
Публикация и распространение периодических изданий, содержащих последние достижения отечественной гуманитарной науки, позволит существенно повысить уровень узнаваемости — а следовательно, и цитируемости наших ученых за рубежом. Нашим филологам, историкам, философам, лингвистам и этнографам есть о чем рассказать— всё дело в каналах распространения этих мыслей. Так, по основным научным центрам Европы из нескольких десятков лингвистических журналов, издаваемых в нашей стране, распространяется не более двух-трех.
Убежден, что появление частных институтов, подобных тому, что я описал, неизбежно. Безусловно, с учетом консервативности научного сообщества понадобятся годы, а быть может, и десятилетия для того, чтобы исследовательские институты, брэнды издательств, журналы, появившиеся в России, завоевали себе прочную репутацию в мире гуманитарной науки. Но это лишь значит, что начинать такую работу нам с вами нужно уже сегодня.
Кирилл Бабаев,
исполнительный директор Фонда ФЛИ