50 оттенков экзотики

Мария Елифёрова
Мария Елифёрова

В России очень нервно относятся к критике гипотезы лингвистической относительности Сэпира — Уорфа.

Здесь требуются некоторые пояснения для неспециалистов. Так называемая гипотеза лингвистической относительности (ГЛО) впервые была сформулирована Бенджамином Уорфом на рубеже 1930-х и 1940-х. Имя Эдварда Сэпира было прибавлено позднее последователями — в соавторстве эти лингвисты никогда не выступали, хотя Уорф был студентом Сэпира. Как часто бывает в американской лингвистике, оба занимались изучением индейских языков и интересовались их отличиями от английского. В результате Уорф пришел к выводу, что специфические особенности языка диктуют его носителям, как мыслить и как воспринимать мир. Эту концепцию он изложил в статье, посвященной памяти Сэпира, под названием «Отношение норм поведения и мышления к языку» 1.

Начал Уорф издалека — с примеров из техники противопожарной безопасности (это была его первая специальность). Самый знаменитый и часто цитируемый пример Уорфа — цистерны из-под бензина, обозначенные как «пустые»; рабочие считали их безопасными и курили возле них, хотя в цистернах содержались бензиновые пары, которые могли взорваться 2. Есть и более сложные примеры, например, с известью, которая, по мнению Уорфа, не воспринималась строителями как горючий материал, потому что английское название извести limestone содержит элемент stone (‘камень’), камни же не горят 3.

От незадачливых устроителей пожаров Уорф переходит к сравнению европейских языков с языками, имеющими другую структуру, — избрав в качестве примера язык индейцев племени хопи. Так, например, он полагает, что носитель языка хопи воспринимает время принципиально иначе, чем носитель английского, так как в языке хопи другая грамматика времени 4.

Действительно ли в нарушениях техники пожарной безопасности повинно влияние языка на мышление? Имеют ли ко всему этому отношение грамматические особенности языка хопи? Наконец, правда ли язык хопи таков, каким его описал Уорф? С тех пор в англоязычном мире вокруг ГЛО бушуют непрекращающиеся дебаты. Более подробно о них можно прочесть, например, в книге Гая Дойчера «Сквозь зеркало языка» 5.

Но в нашей стране критическое восприятие ГЛО не прижилось — можно даже говорить о том, что ГЛО приобрела у нас черты священной коровы. Мне довелось столкнуться с этим при подготовке к печати моей предыдущей книги, «#Панталоныфракжилет». Реакция рецензентов на довольно мягкую попытку дискуссии о ГЛО оказалась весьма жесткой.

Однако Брент Берлин и Пол Кей занимались языкознанием не в современной России, а в США 1960-х годов. И вот они-то как раз задались целью ни больше ни меньше как опровергнуть ГЛО. Результатом этих усилий стала их нашумевшая книга «Основные цветовые термины: их универсальность и эволюция» 6. Берлин и Кей применили новаторский по тем временам подход — обзор большого массива данных по цветовой терминологии (всего 98 языков со всех концов света), что уже само по себе было внушительно. По итогам анализа они разделили все языки на семь стадий развития цветообозначений: на первой стадии различаются только «темный» и «светлый» цвета (условные «черный» и «белый»), на второй добавляется «красный», на третьей — «желтый» или «зеленый» и т. д. На последней, седьмой стадии в языке присутствуют обозначения одиннадцати так называемых базовых цветов: черный, белый, красный, желтый, зеленый, синий, оранжевый, фиолетовый, розовый, коричневый и серый. По мнению Берлина и Кея, эти стадии, во-первых, универсальны, и язык всегда проходит их в одной и той же последовательности (с небольшими вариациями), во-вторых, они обусловлены внеязыковыми факторами — в первую очередь стадией развития общества 7.

Berlin B., Kay P. Basic Colour Terms: Their Universality and Evolution. University of California Press, 1969
Berlin B., Kay P. Basic Colour Terms: Their Universality and Evolution. University of California Press, 1969

Разумеется, книга со столь амбициозным замахом вызвала не меньше баталий, чем ГЛО, которую собрались опровергать Берлин и Кей. Так, Барбара Сондерс обвинила авторов в колониализме и европоцентризме: она считает, что Берлин и Кей исходят из европейских представлений о цветовом спектре как об объективном знании, тогда как точка зрения носителя экзотических языков представляется им субъективной и ущербной 8. Иные авторы указывали, что носители папуасских языков умеют называть синий, желтый и зеленый цвета производными терминами (по названиям листьев и плодов) 9. Наконец, предъявлялись претензии к качеству собранных данных. У Берлина и Кея обнаружились ошибки: так, они приписали греческому слову glaukos (γλαύκος) значение «черный», проигнорировав реальное обозначение черного mélas (μέλᾱς); в отборе слов присутствует непоследовательность — авторы исключают китайские заимствования из корейского, но не из вьетнамского 10.

Часть этих претензий несложно отразить. Берлин и Кей могли бы возразить, что если научная гипотеза связана с этически сомнительной идеологией, это не означает автоматически, что она неверна. О производных названиях цветов у папуасов Берлин и Кей упоминают сами, но производные, с их точки зрения, «не считаются». Вопрос о качестве данных куда более серьезен. Дело отнюдь не сводится к отдельным ошибкам и неточностям в описании лексики тех или иных языков.

Вот наглядная иллюстрация того, насколько проблематичны материалы Берлина и Кея. К первым трем стадиям развития они отнесли 47 языков. С 44 из них они не имели дела непосредственно: сведения почерпнуты ими из вторых рук (в пяти случаях — даже из третьих). В 22 случаях при этом авторы опирались на очень старые публикации, более чем 50-летней давности; еще в трех давность составила 30–40 лет. То есть в половине случаев были использованы сильно устаревшие материалы начала XX века, порой даже XIX века — времен, когда методики полевых исследований были еще очень несовершенны. В ряде случаев вместо конкретных языков фигурируют группы языков, типа «языки племен Торресова пролива», или «банту», или «группа реки Фицрой». Иногда авторы и вовсе довольствуются рассказами «со слов миссионера». Всё это заставляет оценить собранные данные скептически: странным образом почти во всех тех языках, с которыми авторы и их студенты работали напрямую, общаясь с их носителями, выявились стадии развития не ниже четвертой (17 случаев из 20), причем в 15 случаях этим языкам присвоили высшую, седьмую стадию.

Впрочем, вопросы вызывает сам подход Берлина и Кея, связанный с выделением так называемых базовых обозначений цветов. Согласно авторам, чтобы считаться базовым, название цвета должно быть:

  • исконным, т. е. исключаются все заимствования;
  • однословным, т. е. варианты типа желто-зеленый и цвета морской волны не допускаются;
  • непроизводным, т. е. исключаются сиреневый, вишневый, малиновый;
  • неспециализированным, т. е. исключаются, к примеру, названия мастей животных (гнедой, вороной, чалый и пр.) и цвета волос (белокурый, рыжий).

На практике это означает, что в языке может быть сколь угодно богатый цветовой лексикон, но если названия цветов не соответствуют критериям «базовости», то для Берлина и Кея их не существует.

Разберем применимость этих принципов к русскому языку, который Берлин и Кей щедро отнесли к высшей — седьмой — стадии 11.

Как ни удивительно, в список «базовой» лексики у них попали производные слова кирпичный (который, по их мнению, соответствует английскому orange) и розовый, а также заимствование пурпурный. Слово оранжевый то ли осталось им неизвестным, то ли его сочли слишком явным заимствованием. Отметим, что обеими этими характеристиками обладает и английское слово orange, которое тоже попало в список базовой лексики своего языка. Здесь впору упрекнуть авторов в двойных стандартах.

Можно простить авторам то, что в список попали производные слова голубой (от голубя) и коричневый (от корицы) — видимо, они не сильны в славянской этимологии. Однако носителю русского языка это сразу бросается в глаза.

А как быть со словами зеленый, которое восходит к древнерусскому зелие, «растение, трава» (ср. совр. болг. зеле, «капуста»), и желтый, которое на индоевропейском уровне родственно слову золото? Большинством современных носителей языка они не ощущаются как производные, но для лингвиста их производность ясна. На чью точку зрения мы должны вставать — лингвиста или обывателя? Что такое производность слова?

А уж со словом красный вообще полная свистопляска. Исконный славянский корень rud– для обозначения красного (он имел общеиндоевропейское происхождение и был родственным английскому red, французскому rouge и т. д.) в русском языке утрачен и сохранился только в диалектах плюс в нескольких смежных терминах типа рыжий, руда, рдеть. В литературном древнерусском языке поначалу употреблялось название чер(в)леный 12, и оно производное — от червеца, т. е. личинок кошенили, из которых получали карминовый краситель. Сейчас его следы сохранились только в слове черви (название красной карточной масти), хотя в других славянских языках однокоренные обозначения красного цвета существуют и поныне (ср., например, болгарское червен и украинское червоний).

Нынешнее слово красный, как все носители русского языка знают со школы, существовало еще в глубокой древности, но означало «красивый». Производный этот цветовой термин или нет? Да, он устроен несколько иначе, чем вишневый или розовый, так как связан с абстрактным понятием красы, а не с наименованием «объекта, для которого характерен этот цвет» 13, но этот пример показывает, что с критериями «базовости» не всё так очевидно.

Но позвольте! Берлин и Кей утверждают, что базовые цветообозначения языком никогда не утрачиваются и что по крайней мере лично им неизвестны случаи утраты таких слов ни в одном из 98 исследованных языков 14. То, что они проморгали такую утрату в русском, может значить одно из двух: либо они не очень внимательно исследовали свой материал, либо вся концепция «базовости» базируется на голословных заявлениях.

Случай красного опровергает Берлина и Кея дважды — исконный индоевропейский термин, непроизводный на праславянском уровне, не только вымер как обозначение красного цвета, но и дал вариант рыжий, который по Берлину и Кею не является «базовым». Непроизводные слова, стало быть, могут вытесняться производными, а неспециализированные — обращаться в специализированные.

Напрашивается вывод: само понятие «базовой» цветовой лексики искусственно. В сущности, Берлин и Кей продемонстрировали лишь то, что непроизводная цветовая лексика древнее производной. То есть что непроизводные названия цветов… непроизводные. Ведь непроизводным называется слово со стертой этимологией, незаметной на современном уровне, а чем старше слово, тем больше, естественно, этимология стирается.

Казус красного показывает и более фундаментальную проблему с теорией Берлина и Кея. Они рассуждают об эволюции, напрочь игнорируя историю развития языков. Как такое возможно, если эволюция — это изменчивость во времени? Но Берлин и Кей не интересуются тем, что происходило в русском или корейском, скажем, 500 лет назад. Для них каждый язык — это статичный срез эволюции некоего «языка вообще».

Чем в таком случае концепция Берлина и Кея так уж принципиально отличается от критикуемой ими гипотезы лингвистической относительности? И та и другая не интересуются исторической изменчивостью живых конкретных языков. И та и другая считают, что если в языке отсутствует однозначное словарное соответствие какому-то английскому слову, то этот язык не позволяет назвать данное понятие. И та и другая сосредоточены на экзотических «странностях» чужих языков, а не на том, как люди на этих языках общаются и что хотят друг другу сказать. В сущности, их теория базовых цветов — та же ГЛО, только, как говорится, вид сбоку.

При всем при том работа Берлина и Кея сыграла важную роль. Она подтолкнула лингвистов активнее изучать цветообозначения в различных языках. Многие стали делать это в полевых условиях, а не по старым публикациям «со слов миссионера» и получили по-настоящему интересные результаты. Примером может служить работа Элеаноры Рош-Хайдер, которая решила проверить утверждения Берлина и Кея насчет папуасских языков на материале языка народности дани. Оказалось, что у дани действительно существуют два основных непроизводных цветовых термина, mili и mola, но они вовсе не соответствуют европейским понятиям «темного» и «светлого», а тем более «черного» и «белого». Категория mili включает в себя темные и холодные цвета, mola — яркие, светлые и теплые. Поэтому темно-синий, скажем, для дани будет mili, а темно-красный и розовый — mola 15.

В чем может состоять интуитивная общечеловеческая логика такого деления? Как кажется, в том, что темные и холодные цвета — ночные, а яркие, светлые и теплые — дневные. У папуасов нет искусственного освещения, разве что в лучшем случае свет костра. Они видят природу только при солнечном и лунном свете. Представьте себе один и тот же пейзаж при луне и на восходе солнца (это стандартное упражнение в художественной школе). В какие цвета он будет окрашен?

В чем мораль истории с цветовыми обозначениями у папуасов? В том, что значение слова нельзя отделить от коммуникативной задачи говорящего. Попытка Берлина и Кея вырвать цветообозначения из контекста коммуникации и подобрать к ним буквальные словарные соответствия, отвечающие искусственным критериям «базовости», с самого начала сулила искаженные результаты.

И тем не менее работа Берлина и Кея — одна из тех работ, которые, будучи совершенно ошибочными по своим методам, оказались чрезвычайно продуктивными для науки. А выполнила ли их книга свою первоначальную задачу — опровергнуть гипотезу лингвистической относительности? Как ни парадоксально, и да и нет. Здесь каждый читатель вправе решать для себя, какова доля «да» или «нет» в этом ответе.

Мария Елифёрова, канд. филол. наук


1 Whorf B. L. The Relation of Habitual Thought and Behavior to Language // ETC: A Review of General Semantics, Vol. 1, No. 4 (Summer 1944), pp. 197–215.

2 Ibid, р. 198.

3 Ibid, рp. 198–199.

4 Ibid, рp. 204–205.

5 Дойчер Г. Сквозь зеркало языка / Пер. Н. Жуковой. — М.: АСТ, 2019.

6 Berlin B., Kay P. Basic Colour Terms: Their Universality and Evolution. Stanford: Center for the Study of Language and Information, 1999 (впервые опубл. в 1969 году).

7 Berlin B., Kay P. Basic Colour Terms. P. 16.

8 Saunders B. Disinterring Basic Color Terms: a study in the mystique of cognitivism // History of the Human Sciences, 1995. Vol. 8, No. 4, рp. 19–38.

9 Levinson S. Yeli Dnye and the Theory of Basic Color Terms // Journal of Linguistic Anthropology, 2001. Vol. 10, No. l, pp. 3–55.

10 Sampson G. The “Language Instinct” Debate. London: Continuum, 2005, рp. 67–68.

11 Berlin B., Kay P. Basic Colour Terms. P. 99.

12 В бытовом древнерусском языке прилагательное рудый сохранялось еще несколько веков. См. например, название красной ткани рудавьщина в новгородской берестяной грамоте (Зализняк А. А. «Слово о полку Игореве»: взгляд лингвиста. — М.: Языки славянской культуры, 2007. С. 301).

13 Berlin B., Kay P. Basic Colour Terms. P. 6.

14 Op. cit. P. 15.

15 Heider E. R. Probabilities, Sampling, and Ethnographic Method: The Case of Dani Colour Names. Man, New Series, Vol. 7, No. 3 (Sep., 1972), pp. 448–466.

Подписаться
Уведомление о
guest

1 Комментарий
Встроенные отзывы
Посмотреть все комментарии
Осипов Александр
Осипов Александр
9 месяцев(-а) назад

Интересно, как соотносится базовость, производность, заимствованность и частота употребления для цветовых обозначений и слов из списка Сводеша?

Оценить: 
Звёзд: 1Звёзд: 2Звёзд: 3Звёзд: 4Звёзд: 5 (5 оценок, среднее: 5,00 из 5)
Загрузка...