Памяти А. И. Жамойды
«Интересно, что большой вклад в расшифровку письменности острова Пасхи внес ленинградский школьник Борис Кудрявцев, которому удалось проанализировать знаки этой письменности и выделить сходные места в разных текстах. Борис Кудрявцев ушел в 1941 г. на фронт и погиб; его первая и единственная печатная работа опубликована уже посмертно — в 1949 г.» 1, — так завершается раздел, посвященный истории развития древних систем письма и их дешифровке, в советской «Детской энциклопедии». В этом коротком фрагменте содержится практически всё, что до недавнего времени было известно о Борисе Григорьевиче Кудрявцеве (1922–1943), хотя о нем написаны целых две повести, вышедшие почти синхронно с дешифровкой письменности майя Юрием Кнорозовым: «Путешествие продолжается» Александра Шарова (1952) и «Потомки Маклая» Исая Рахтанова (1954).
Сюжеты этих повестей достаточно похожи: юные ленинградцы готовят школьную выставку, посвященную юбилею Миклухо-Маклая, и главный герой, Борис Кудрявцев, замечает, что надписи на досках ронгоронго, хранящихся в Кунсткамере, похожи; он начинает работать с этими текстами и близок к тому, чтобы «говорящие доски» с острова Пасхи снова заговорили; если бы не начавшаяся война и его трагическая гибель на фронте, то он бы непременно завершил начатое. Версия, изложенная в повестях, а особенно в книге Рахтанова, которая выдержала множество изданий, не подвергалась сомнениям настолько, что именно она изложена в фундаментальной публикации Стивена Фишера о письменности острова Пасхи 2, даже имена друзей Кудрявцева там те же, что в повести Рахтанова.
Однако реальная история талантливого школьника во многом отличалась от этой художественной реконструкции. Мы попытаемся сделать набросок биографии Бориса Кудрявцева на основе ранее неопубликованных документов и воспоминаний его друга, Александра Ивановича Жамойды 3 (1921–2021) — геолога, членкора РАН, с 1970 по 1987 год возглавлявшего Всесоюзный научно-исследовательский геологический институт (ВСЕГЕИ).
Незавершенная работа
В 1949 году в «Сборнике Музея антропологии и этнографии» среди статей, посвященных культуре народов Севера и Сибири, были опубликованы две статьи, посвященные письменности острова Пасхи, а именно замечательному наблюдению, что две дощечки кохау ронгоронго, хранящиеся в Ленинграде, а также Большая доска из Сантьяго и (отчасти) доска Тахуа, хранящаяся в Риме, содержат практически идентичный текст, и значению этого наблюдения для изучения этой системы письма. Автором первой из этих статей был сам Кудрявцев, вторая же служит своеобразным комментарием к первой и была написана африканистом Дмитрием Алексеевичем Ольдерогге (1903–1987), поскольку «работа покойного Б. Гр. Кудрявцева не может считаться законченной… ему не удалось довести до конца работу по точному сопоставлению текстов» 4 — ровно эту часть исследования закончил Ольдерогге вместе с Михаилом Константиновичем Кудрявцевым (1911–1992), известным специалистом по Индии, который и выполнил работу по сличению текстов.
Об этой работе немного сказано в письме Д. А. Ольдерогге к А. И. Жамойде (12.07.1983): «…К счастью мне удалось, как специалисту-филологу применить при издании его работы оставшейся в фотографиях, тот метод, которым пользовались всегда эллинисты и египтологи, издавая параллельные тексты. Удалось мне найти специалиста топографа — тоже случайно Кудрявцева, который по моим указаниям перечертил все знаки и сопоставил их по требованиям научных изданий, так как надо…» 5
О судьбе исследователя в этих статьях сказано предельно скупо, что он трагически погиб 25 марта 1943 года, а также, «еще будучи учеником средней школы, Б. Г. Кудрявцев вступил в число „друзей Музея антропологии и этнографии“ и активно участвовал в работе кружка „Юных этнографов“, успешно изучая санскритскую письменность и языки Индии. Впоследствии он заинтересовался загадочной письменностью о. Пасхи» 6. Кроме того, отмечено, что материалы для сличения параллельных текстов впоследствии были получены Д. А. Ольдерогге от матери Кудрявцева (по-видимому, школьной учительницы французского языка).
Сейчас может показаться удивительным, что никто до Б. Г. Кудрявцева не заметил схожести двух выставленных рядом текстов, особенно учитывая, что ими в Музее антропологии и этнографии (МАЭ) занимались и до него. Однако причина, видимо, в том, что эти две дощечки ронгоронго имеют существенно разную форму и установление схожести требует как минимум копирования текста, чего сделано не было.
Этот нетривиальный факт был обнаружен в конце мая 1938 года. А. И. Жамойда упоминает об этом в дневнике: «I.VI Сегодня ездил в МАЭ. Там был Борис. Сейчас он занимается таблицами с о. Пасхи. Он обнаружил, что на обеих таблицах написано то же (или почти то же) самое. Это интересно» 7.
Помимо собственно сравнения параллельных текстов и попытки построить на его основе предварительный каталог, в этих работах речь шла и о возможности интерпретаций текстов ронгоронго — автор приходит к выводу, что «кохау ронго ронго — комбинированно-идеографическое письмо ранней стадии» (согласно терминологии Кудрявцева, когда письмо развивается, происходит совершенствование форм знака, простые идеограммы соединяются в усложненные, а также совершенствуется метод расположения графических элементов), а его завершением может быть и «чистое идеографическое письмо, об отсутствии которого так усердно твердят ученые». В основном имеющиеся в этой статье результаты анализа в конечном счете восходят к работам Этьена Жоссана, исследователя, в конце XIX века составившего на основании «прочтения» досок ронгоронго рапануйцем Меторо своеобразный словарик . При этом Кудрявцев приходит к выводу, что из-за отсутствия в распоряжении исследователей точных текстов «восстановить правильный текст чтения „кохау ронго ронго“ в настоящее время невозможно».
О содержании текстов за истекшие годы высказывались разные гипотезы (быть может, на табличках изложен миф о сотворении мира, легенда о заселении острова, генеалогии), однако общепринятого толкования нет до сих пор8.
Три товарища
Что же известно об авторе статьи, имеющей важное значение для изучения кохау ронгоронго, поскольку до сих пор любой человек, изучающий эту систему письма, начинает именно с графического анализа, в частности, этих параллельных текстов? Довольно подробная информация содержится в неопубликованных воспоминаниях А. И. Жамойды, который был на год старше Кудрявцева и учился в той же 109-й школе Смольнинского района Ленинграда.
О характере Кудрявцева А. И. Жамойда сообщает следующее: «изумляющая всех фантазия, невероятно разносторонние временные увлечения вместе с железной настойчивостью в достижении главной цели, блестящее остроумие, талантливость во всем — от изучения распада атомного ядра до исполнения роли Сальери. <…> Память у него была выдающаяся, очень много знал, учился отлично, в общественных делах не очень участвовал…»
В 1937 году семиклассники Борис Кудрявцев и Валерий Байтман «решили, что в письменах о. Пасхи зашифрован „рецепт“ познания четвертого измерения, то есть выхода из времени… В школе ребята организовали „Общество познания самого себя“ (или зашифрованное „Общество большой яичницы“)», в которое вошел и восьмиклассник Александр Жамойда.
Затем молодые люди пришли в МАЭ, где познакомились с индологом Валерием Евгеньевичем Краснодембским 9 (1907–1942), который стал заниматься с ними хиндустани. (Из европейских языков Кудрявцев изучал французский и немецкий.)
«Первое полугодие 1937 г. усиленно изучали хиндустани по учебнику А. П. Баранникова „Хиндустани (урду и хинди)“. <…> Выучили алфавиты хинди и урду (арабский), заучивали слова, фразы и разные выражения. пытались читать заголовки газет (хинди), даже выучили басню „Никогда не теряй присутствие духа“. В летние каникулы, которые проводили со своими родителями, переписывались. Борис в письмах писал русские фразы буквами хинди и урду. Письма очень хорошо отражают его натуру».
О любознательных школьниках даже была опубликована небольшая заметка в «Вечерней Москве» (07.02.1938).
Занятия, впрочем, продолжались недолго, а затем в начале 1938 года школьники стали помогать организовывать выставку, посвященную 50-летию смерти Н. Н. Миклухо-Маклая, благодаря работе над которой Борис и обнаружил параллельность текстов. Эта выставка была открыта 14 апреля 1938 года в Музее антропологии и этнографии и находилась на галерее зала Индии. За помощь музею школьники впоследствии были премированы.
Александр Жамойда окончил школу в 1939 году. Аттестат с отличием давал право поступить в любой вуз без экзаменов, и он подал заявление на биологический факультет ЛГУ.
«Лето провел в деревне у бабушки, наслаждаясь чтением вслух „Одиссеи“. С сентября начались занятия в университете. Мои друзья в 10-м классе. Борис продолжал работать по письменам о. Пасхи.
В самом начале сентября вышел Указ Президиума Верховного Совета СССР о досрочном призыве в РККА и отмене разных льгот. 8-го октября вызвали в военкомат, а 28-го октября эшелон со студентами ЛГУ, Академии художеств и работниками одного завода, тоже с Васильевского острова, увозил меня на Украину, в Запорожье.
Уже в ноябре получил письма от обоих друзей: от Валеры — сочувственное («Привет тебе, о запорожец!»), от Бориса — как всегда, оригинальное.
Вскоре почти все ленинградцы пополнили 18-й отдельный зенитно-артиллерийский дивизион, с местом пребывания в Молдавии».
Борис Кудрявцев окончил школу в 1940 году и вскоре был призван в 62-й отдельный строительно-путевой железнодорожный батальон. Валерия Байтмана не взяли в армию по состоянию здоровья.
«Друзьям не удалось закончить среднюю школу на отлично. Валерий поступил на геологический факультет ЛГУ. Он пишет мне 29 сентября 1940 г.: „Бориса Кудрявцева в армию берут, несмотря на совершенно безобразное зрение“. И в том же письме: „Борис совершенно закончил статью об острове Пасхи. Ее уже одобрили к печати Ольдерогге и Струве. Весь вопрос теперь в том, где ее печатать. Тема столь редкая, что нет возможности сразу подобрать журнал, хоть более или менее для нее подходящий. С Борисом произошел курьез, когда он печатал статью на машинке. Он печатал ее у двух машинисток: у одной — начало, у другой — конец. Обе они, конечно, ничего не поняли и обе спросили, о чем собственно в этой статье говорится. Борис блестяще вышел из положения, сказав той, которая печатала начало, что смысл ясен из конца, а той, которая печатала конец, что смысл ясен был в начале“».
Сама статья была закончена летом 1940 года, перед тем, как Борис попал на службу в Бурятию, где работал над постройкой узкоколейки Борзя — Соловьёвск — Байн-Тумэн.
Война. Обстоятельства гибели
Также в петербургском филиале архива Академии наук, как оказалось, сохранилось личное дело Кудрявцева, в частности, такая короткая автобиография:
«Родился я 4/II 1922 г. в г. Курске. Мой отец — Григорий Борисович Кудрявцев — работал в то время председателем Губсовнарсуда, а мать Зоя Сергеевна Кудрявцева — учительницей. В 1933 г. семья переехала в Ленинград. Отец, служивший на Ленмолкомбинате юрисконсульт умер в феврале 1942 г.
В школу я поступил в Курске в 1929 году. Окончил ср. школу в Ленинграде в 1940 г. В 1936–1937 г.г. занимался изучением геологических дисциплин в ЦНИГР музее — сначала в кружке, а потом в индивидуальном порядке.
В 1938–1939 г.г. занимался изучением истории и этнографии Индии и Океании (особенно о-ва Пасхи) при ин-те Этнографии Ак. Наук. Там же, а также и в Ин-те Востоковедения изучал хиндустани. С 1938 г., после разрешения основных вопросов письма о. Пасхи, непрерывно расширяется круг моих историко-этнографических интересов.
В октябре 1940 г. я был призван в ряды РККА, а в июне 1941 демобилизован оттуда по состоянию здоровья.
С июня 1941 г. до марта 1942 занимался на геолого-почвенном факультете ЛГУ. Выбыл из числа студентов в связи с эвакуацией университета, не имев возможности ехать в начале весны 1942 г.
С апреля 1942 г. по <неразб.> работал на 3-м Ленмолзаводе в качестве рабочего без особой квалификации» 10.
Написание этого текста было обусловлено тем фактом, что 7 июля 1942 года Кудрявцев был зачислен в штат Института этнографии по ходатайству Ольдерогге и непосредственно перед эвакуацией сотрудников МАЭ в Ташкент включен в список эвакуируемых. Путь лежал через Казань и Елабугу.
Интересная деталь встречается в воспоминаниях Галины Анатольевны Генко (род. 1930), дочери этнографа-кавказоведа Лидии Борисовны Панек (1896–1984), также эвакуированной:
«Я и Маша (Ольдерогге) [дочь ученого. — Ред.] дружили с Борисом, обращаясь с ним как со своим сверстником. В период длительного сидения в Елабуге на пристани, изнемогая от скуки, мы решили подшутить над ним: подобрали на берегу несколько черепков глиняной посуды и, выцарапав на них человечков с луками и еще что-то, подсунули пару таких изделий Борису, а 2-3 штуки прикопали на берегу. Борис страшно возбудился, побежал на берег искать что-нибудь подобное и с нашей помощью вскоре нашел. В полном восторге он демонстрировал находки разным ученым мужам, а они его поздравляли. Успех шутки испугал нас с Машей, и мы покаялись в содеянном. Борис пришел в неописуемую ярость и хотел нас убить. Гнев его был весьма убедителен, и мы испугались. Тут нам рассказали о его болезни, и мы стали жалеть о своем поступке. В скором времени он нас простил, но стал звать крокодилами. Из Йошкар-Олы мы получили от него 2 открытки весьма сумбурного содержания, наводящие на грустные мысли о его состоянии»12.
О дальнейшей его судьбе говорится в статье А. М. Решетова, посвященной истории института в годы войны: «Вместе с сотрудниками при поддержке Д. А. Ольдерогге он проделал путь до Ташкента. 12 декабря 1942 г. был освобожден от занимаемой в Институте должности ввиду его отъезда на учебу в педагогический институт г. Кзыл-Орда; в 1943 г. во время весеннего ледохода на реке он утонул» 11.
Однако в воспоминаниях Галины Анатольевны Генко указывается другое место смерти Кудрявцева — Йошкар-Ола — и не исключается самоубийство:
«В период отъезда из Елабуги (конец сентября 1942 г.) ответственным диспетчером по подводам, на которых вывозили отъезжающих из города на пристань, был назначен Борис, личность которого в письме не уточняется. Борис Кудрявцев выехал с матерью в эвакуацию в качестве временного сотрудника ИЭ по ходатайству А. Ольдерогге, бывшего руководителем студенческой практики Кудрявцева и оценившего интерес и способности молодого человека. В дальнейшем уже из Ташкента мать и сын Кудрявцевы выехали к родственникам в Йошкар-Олу, где в скором времени Борис покончил с собой» (запись 10.10.2012).
«О кончине Бориса в Ташкент сообщила его мать Зоя (именно так без отчества ее называли все) в письме на имя Д. А. Ольдерогге. Д.А. ознакомил с письмом Е. Э. Бломквист, которая тут же сообщила о получении известия в нашей комнате. „Какой ужас, — сказала она. — Зоя пишет, что Борис утопился“. На меня это сообщение произвело очень сильное впечатление, так что забыть о сказанном или что-то напутать я не могла. Вскоре к нам зашла Берта Владимировна Фирштейн и спросила у Бломквист, что такое говорят о Борисе. Бломквист ответила: „Он утонул в проруби“. На это Б.В. сказала: „А там говорят, что он утопился“. Е.Э. ответила: „Спросите у Ольдерогге. Письмо адресовано ему“. Это письмо — единственный известный мне источник информации о кончине Бориса. К этой не вполне ясной истории необходимо добавить: Борис страдал эпилепсией. Мать тоже производила впечатление человека, не вполне здорового головой. При таких особенностях действующих лиц в надежности сведений, изложенных в письме, полной уверенности нет. Возможность искажения информации при дальнейших пересказах события тоже не исключена. Можно допустить, что Ольдерогге было неприятно, что рекомендованный и пристроенный им в коллектив ИЭ человек обнаружил серьезные изъяны, а может быть, не хотелось омрачать память о том человеке, которого он не без оснований ценил.
Попытку прояснить спорный момент я сделала, позвонив в Харьков Ларисе Фирштейн — дочери Б. В. Фирштейн и Марии Ольдерогге — дочери Д. А. Ольдерогге. Лариса сказала, что не уверена в правильности своих воспоминаний, но склоняется к мысли, что Борис покончил с собой в связи с очередным приступом эпилепсии. По мнению Маши, Борис утонул (несчастный случай)» (запись 22.10.2012)12.
Однако Йошкар-Ола названа, видимо, ошибочно, поскольку последняя открытка Бориса Кудрявцева Александру Жамойде (25.01.1943) была отправлена из Кызыл-Орды («…В Кызыл-Орду попал после долгих странствий через Казань, Елабугу, Ташкент…»), также Кызыл-Орду упоминает и Д. А. Ольдерогге в своем письме Жамойде. В любом случае, по-видимому, единственным непосредственным источником относительно гибели Кудрявцева является письмо его матери к Ольдерогге, которое, скорее всего, не сохранилось. Достоверно судить о произошедшем мы не можем.
Письмо молодого ученого
Александр Жамойда после призыва в армию получил от Бориса Кудрявцева восемь писем и две открытки. Мы приведем фрагмент одного из писем (14.10.1940), касающееся научной работы: видно, что статья в том виде, в котором она существовала тогда, была довольно близка к опубликованной (за исключением, возможно, приложений):
«Несколько уточняю сведения о „законченности“: статья была закончена еще в начале лета. Сейчас я лишь переделал вступительный раздел. Возможно, впрочем, что придется переделать и еще что-нибудь в связи с тем, что предназначаю статью в „Вестник Древней Истории“. (Струве и Ольдерогге обещали рекомендовать редакции). Несколько данных описательного порядка. Размер — 25 стр., отпечатанных на машинке. Снабжаю двумя приложениями: списком знаков (их 417) и сравнительным текстом четырех таблиц. (Знакомство с приложением крайне необходимо для освоения содержания). Содержание я сообщаю тебе по разделам.
I раздел — введение — краткая историческая справка
II раздел — о попытках чтения “Kohau” Яуссеном 13, Томсоном и Раутледж. Несостоятельность чтений Раутледж и Томсона и правдоподобность чтения Яуссена. (Приложу первую строчку чтения “Arukukurenga”, опубликованную в “L’Île de Pâque” par Chauvet) Отмечаю, что нет ничего, что говорило бы за силлабизацию идеографичного “Kohau”, развившегося из аналогии “tau” значительно более примитивного, но и более доступного. Констатирую, что решающего комплекса данных для определения этапа один анализ уже известных данных не составляет. Перехожу к собственным наблюдениям, давшим новые факты.
III раздел — отмечаю факт параллельности тезисов таблиц М. Э. Чилийской, привезенной корветом “O’Higgins”. (Ты этого, как и дальнейшего, кажется, еще не знаешь). Частичная параллельность бельгийской таблицы “La Rame” (туземное “Tahua”). “La Rame”, как знаешь, — „Весло“. Бельгийская таблица на весло вовсе не похожа, вторая маэсская — обломанное весло! Кратко характеризую формально параллельный текст 4-х таблиц.
IV раздел — описание классифицированного по объектам графики перечня элементарных идеограмм текста I и II. табл. М.Э. со всеми вариантами соответствия, соответствиями и вариантами соотв. Привожу новое объяснение ряда знаков. Показываю, что характер соотв. графем говорит за идеографичность.
V. После сравнения отд. знаков, перехожу к ср. текстов — к сравнению взаимосвязи знаков. Здесь я констатирую, что в “Kohau” доминирует стремление к отысканию <неразб> удобной формы соединения знаков. Указываю на ряд фактов в пользу полной идеографичности письма. Попутно отвергаю идиотскую гипотезу Hevesi, основанную на искажениях знаков и ума автора аналогии Рапа-Нуи — Мохенджо-Даро.
VI. Я привожу общую схему развития письменности и определяю место “Kohau”. Выделяю две категории знаков: первичные и вторичные и подробно систематизирую по более мелким разделам (по их палеонтологии). Подчеркиваю, что для идеограмм характерен процесс псевдокомбинирования, т. е. есть образования непостоянных соединений для „лучшей понимаемости»
VII — VIII — окончательные выводы.
1) Прочесть текст таблицы “Kohau” невозможно. Таков этап, когда мы можем прочесть, что нам понравится. Основное, что дает “Kohau” — характеристика этапа, до сих пор почти совершенно неизвестного
2) Все это подтверждается чтением Metoro Tauaure (записано Яуссеном) и остальными фактами, хорошо согласующимися с положением 1)
3) Объяснение развития письма на о. Пасхи не нуждается ни в каких гипотезах миграции. Cамобытность определения можно проследить значительную ч. пути.
4) “Kohau” — образец „чистого“ идеографического письма, об отсутствии которого твердят все без включения. (Я отвожу идеогр. письму большую роль в общем развитии, показывая всей статьей, что без этого будет большой пробел.)
Ну, тороплюсь кончить. И так затянул. Если напечатано будет что-нибудь вовсе не похожее, на то, что описал, знай, — проделки редактора!»
Эпилог
Об остальном известно мало. Александр Жамойда находился во время войны на фронте 14. В 1947 году он поступил на геологоразведочный факультет Ленинградского горного института. Валерий Байтман эвакуировался вначале в Саратов, затем в Алма-Ату; продолжал учиться в университете. Он также погиб в 1943 или 1944 году в Москве.
Мать Бориса умерла в начале 1983 года. «Незадолго до своей кончины она смогла видеть по телевидению мой рассказ о Боре. Телевидение поставило специально — сообщение о кохау-ронго-ронго и я, выступая, рассказал зрителям о нем… я просто закончил свой рассказ тем, что он погиб во время Великой Отечественной Войны» (письмо Ольдерогге Жамойде от 12.06.1983).
Интересно отметить, что А. И. Жамойда очень по-разному оценивал повести о его друге. Относительно повести Исая Рахтанова он отмечал, что она написана о другом человеке, там нет его друга. С этим был согласен и Ольдерогге. А вот работу Шарова Жамойда, напротив, оценивал весьма высоко. В своем письме автору сразу после выхода повести он пишет: «Мое впечатление таково, что повесть не только посвящается ему, но и прототипом героя явился сам Борис. Многое в образе Бориса верно подмечено Вами…», — хотя и отмечал, что многое не нашло место в повести. После этого он несколько раз встречался с автором и даже подарил ему воронье перо, которым когда-то писал Борис.
Самому Александру Ивановичу Жамойде посчастливилось прожить долгую жизнь. Его не стало 28 мая 2021 года, он совсем немного не дожил до столетнего юбилея.
Евгения Коровина,
мл. науч. сотр. Института языкознания РАН
1 Детская энциклопедия. Второе издание. Т. 11. М.: 1967.
2 Fischer S. R. Rongorongo: the Easter Island script: history, traditions, texts. Oxf.; N. Y., 1997.
3 ru.wikipedia.org/wiki/Жамойда,_Александр_Иванович
4 Кудрявцев Б. Г. Письменность острова Пасхи // Сборник Музея антропологии и этнографии. — 1949. — Т. 11. — С. 175–221.
5 Здесь и далее сохранена пунктуация приводимых документов. — Прим. ред.
6 Ольдерогге Д. А. Параллельные тексты таблиц острова Пасхи «кохау ронго ронго». Дополнение к статье Б. Г. Кудрявцева // Сборник Музея антропологии и этнографии. — 1949. — Т. 11. — С. 222–236.
7 Жамойда А. И. Странички из школьной тетради 1938 года // Вестник РАН. 1996, № 12. С. 1111.
8 Подробнее об истории исследования ронгоронго см. предыдущую заметку в ТрВ. См. также: Кнорозов Ю. В. Избранные труды. — СПб.: МАЭ РАН, 2018. — С. 496—536.
9 orientalstudies.ru/rus/index.php?option=com_personalities&Itemid=74&person=728
10 Архив АН. Санкт-Петербургский филиал: Ф. 142. Оп. 005. Д. 435. Кудрявцев Борис Григорьевич, научно-технический сотрудник. Личное дело.
11 Решетов А. М. Отдание долга. Часть III. Институт этнографии во время Великой Отечественной войны // Этнографическое обозрение. — 1995. — № 6. — С. 3–17.
12 «…твои письма — документ незабываемого времени…» Из эпистолярного наследия Е. Э. Бломквист 1942–1945. — СПб.: 2013.
13 Жоссеном. — Прим. ред.
14 Жамойда А. И. От Бессарабии до Каспия и на Запад до Верхней Силезии: Шесть лет в солдатской шинели // Служили верой и правдой. — М.: ОНЗ РАН, 2010. — С. 19–26.
(5 оценок, среднее: 4,80 из 5)
Загрузка...