Предыдущие публикации:
Захаренков Ю. Мэнээс Толя Жигалкин и Политбюро ЦК КПСС // ТрВ-Наука № 384 от 08.08.2023;
О компьютеризации ФИАНа и всей страны // ТрВ-Наука № 387 от 19.09.2023;
Автопробегом по бездорожью недостроенного социализма // ТрВ-Наука № 384 от 08.08.2023.
Мне довелось побывать во многих местах необъятной родины (от Калининграда до Курильских островов) и вне ее рубежей. Общее чувство, с которым я вспоминаю свои путешествия, — это изумление от разнообразия природы и многообразия людей, населяющих всё это великолепие. Душа зовет меня из дома, когда вспоминаю все эти картины, воспетые классиком: «Мороз и солнце; день чудесный!..» или «Кавказ подо мною. Один в вышине…». Как радостно было встречать рассвет на высоком берегу Волги в Васильсурске или провожать закат на берегу далекого острова Кунашир. Жаль, что не умею выразить в словах свой восторг.
С людьми мне тоже очень везло, магнитом притягивало к хорошим людям. Не все разделяли мое наслаждение видами девственной природы, некоторые из моих друзей обожают путешествовать по городам в разных странах, любоваться архитектурными творениями (и фотографироваться на их фоне). Мы понимаем друг друга, уважаем разные интересы, делимся рассказами о том, что движет людьми в поисках счастья.
В этом рассказе я ограничу себя своим личным «польским опытом». Мне довелось встречаться с поляками в труде и в быту, как говорилось в советские времена. И здесь не обойтись без экскурса в события начала прошлого века. 5 декабря 1902 года в небольшом польском городе Бендин на территории тогдашней Российской империи (польское название — Бердзин) в семье рабочего механического завода А. К. Дангауэра и В. В. Кайзера родилась дочь Мария. В 1909 году вся семья Юзефа Ковальского (жена, сын Томаш и дочь Мария) переехала в Москву на аналогичный завод в Лефортовской слободе (сейчас этот завод называется «Компрессор», выпускает холодильные установки, а когда-то собирал пусковые системы для легендарных «катюш»).
В 1921 году родители Марии и Томаша вернулись в родную Польшу, а дети решили остаться в России. Томаш работал на железной дороге, Мария вышла замуж (в 1918 году) и была уже беременна моим отцом. А мужем Марии был видный парень Дмитрий — мой дедушка Митя, которого комиссовали из армии после полученного в бою с турками ранения и последующей тяжелой заразной болезни, распространившейся в московском госпитале, куда его привезли на лечение в 1917 году.
Я провел много времени с бабушкой и от нее слышал разные истории про поляков. Одна история была очень грустной. В ноябре страшного 1937 года Томаш — машинист на станции Москва-Сортировочная Ленинской железной дороги — был арестован, и сведений о нем не поступало до 5 июля 1956 года, когда бабушка получила справку из Военного трибунала Московского военного округа о том, что дело в отношении Ковальского Т. И. отменено за отсутствием состава преступления. Кто донес в НКВД о «вредителе» с польской фамилией, знал только Военный трибунал. Бабушке повезло, в ее паспорте значилось «Мария Осиповна Захаренкова», из тех Захаренковских крестьян со Смоленщины, которые гуртом рванули от крепостничества в Москву на заработки и осели там в Лефортово.
Мария и Дмитрий, овладевший профессией сварщика, прожили до конца своих дней в комнате коммунальной квартиры старого дома на улице Солдатской и похоронены недалеко, на Введенском кладбище (раньше его называли Немецким из-за большого количества похороненных там иностранцев). Там же они вырастили моего отца и после окончания средней школы отправили его поступать в институт неподалеку — в Московский институт химического машиностроения. Они были простыми, обычными людьми своего времени (на двоих у них было пять классов начальной школы), из Москвы выезжали только в закрытый город Саров, чтобы помочь растить маленького меня. О них у меня остались самые светлые воспоминания. Жили своей жизнью без жалоб на трудную судьбу. Я думаю, это от них я получил спокойное чувство уверенности в своем будущем: судьба готовит трудные испытания, а твое дело — выбрать путь на их преодоление.
Советско-польское научное сотрудничество
В 1976 году руководитель отделения квантовой радиофизики (ОКРФ ФИАН), академик и нобелевский лауреат Николай Геннадиевич Басов организовал сотрудничество с польским Институтом физики плазмы и лазерного микросинтеза (ИФПЛМ) в Варшаве, где в то время директором был профессор и генерал Сильвестор Калиски.
В конце 1977 года Калиски трагически погиб в автокатастрофе. Новым директором ИФПЛМ стал его заместитель Славомир Денус, с которым ФИАН продолжал успешно сотрудничать в исследованиях плазмы. Результаты публиковались в научных журналах и докладывались на международных конференциях. В 1980-х годах наше сотрудничество дважды отмечалось как наиболее успешное среди совместных работ с учеными соцстран.
А начиналось всё довольно курьезно. В начале 1977 года Басов распорядился представить проект возможных совместных работ с институтом Калиски. Андрей Шиканов, руководитель нашей группы, работавшей на лазерной установке «Кальмар» (название отражало конфигурацию эксперимента по облучению сферических мишеней девятью лазерными лучами), собрал нас в своем тесном «кабинете», служащем также и пультовой, и спросил, кто хочет добровольно взять на себя наиболее развитую в ИФПЛМ методику ионной масс-спектрометрии. Вопрос был непростой, мы-то все были лазерными оптиками: Коля Зорев отвечал за собственно лазер, Саша Рупасов — за разработку спектроскопических методов, Андрей Кологривов проводил рентгеновские измерения, а я занимался скоростным лазерным зондированием. То есть все мы использовали оптические методы. К корпускулярным методам мы относились с некоторым недоверием. К тому же проведенные эксперименты уже позволили набрать достаточно материала для кандидатских диссертаций. Один за другим Саша, Коля и Андрей отказались от дополнительной нагрузки, а я (неожиданно для самого себя) сказал, что готов взяться за переговоры с поляками. Возможно, сработали гены моей бабушки-полячки Марии Ковальской. Причем этому вовсе не помешали гены маминого деда — протоиерея, настоятеля собора в Сибири, сын которого в 1918 году стал членом ВКП(б), а потом — генералом Красной армии и (по совместительству) моим дедом. Такова уж была воля российской истории и любящих сердец моих родителей.
Пришлось засесть за учебники по масс-спектрометрии и в короткое время изучить приборы, разработанные в ИФПЛМ. Вскоре предложения о желательных направлениях сотрудничества были посланы наверх Басову («наверх» — буквально, его кабинет был на четвертом этаже, а мы работали на втором).
Всё закрутилось быстро. Уже осенью 1977 года поляки привезли нам свой времяпролетный электростатический анализатор ионов разлетающейся плазмы и с ним — классного инженера Евгения Ворыну. Евгений разобрался с условиями на нашей установке и приступил к установке анализатора и пары ионных коллекторов. Серьезной проблемой оказалось доведение вакуума в камере от имевшихся 10–3 торр до необходимых 10–6 торр. Мы от Евгения набрались многих разных полезных хитростей, как находить и законопачивать щели, и к концу его визита успели крепко подружиться.
К концу 1977 года я имел почти шестилетний стаж работы в ФИАНе, был соавтором десятка публикаций и приступил к написанию диссертации. Дополнительная нагрузка с ионной масс-спектрометрией поначалу меня не очень-то радовала, однако решение о сотрудничестве с ИФПЛМ надо было выполнять, вскоре я втянулся и никогда больше не жалел о потраченном на это времени. Все польские приборы заработали с первого «выстрела» (так мы называли каждый акт воздействия лазерного импульса на мишень), и у меня изрядно прибавилось экспериментальных данных.
В следующем 1978 году состоялись взаимные визиты (в том числе мой первый выезд за границу). Мы обсуждали планы дальнейшего сотрудничества на нашей установке «Кальмар», согласовывали тексты совместных статей по результатам экспериментов. Вскоре мы получили ионный спектрограф Томсона, отлично спроектированный и изготовленный с использованием новейшей для того времени технологии.
Этот прибор был разработан под руководством Юзефа Фарны (ставшего моим очень хорошим другом), мной и Вальдемаром Мрузом (его затем откомандировали в аспирантуру АН СССР, а я стал его научным руководителем). Позднее Людвиг Покора и Тадеуш Писарчик (в то время ставший аспирантом А. А. Рупасова, а ныне — профессор ИФПЛМ) привезли свою конструкцию ультрафиолетового азотного лазера.
С каждым годом наше сотрудничество с польскими коллегами расширялось и углублялось. Между нами, участниками этих работ, установились простые, доверительные (даже дружественные) отношения, хотя поначалу поляков слегка подавлял своими масштабами наш «храм науки» ФИАН. Увидев, что работать им приходится с такими же, как они сами, — молодыми и увлеченными энтузиастами, — они сбросили с себя защитные коконы, и началось честное и открытое общее дело со своими победами и неудачами. Наши руководители — Н. Г. Басов и С. Денус — оказывали поддержку развивавшимся дружеским отношениям. Не было и в помине национального соперничества, это был один научный коллектив.
Была, однако, в нашей совместной работе пауза в 1981–1983 годах.
События в Польше
Маркс когда-то сказал, что идеи становятся силой, когда овладевают массами. Творчески применяя идеи Маркса, Ленин овладел массами в одной отдельно взятой России, а Сталин заметно расширил владения в Восточной Европе. Другой пример силы идей дали события в Польше в 1980-e годы, подорвавшие власть Польской объединенной рабочей партии и выведшие на авансцену стихийно образованные профсоюзы как реальную оппозицию. Лех Валенса, возглавивший это массовое движение — «Солидарность», поддержанное миллионами граждан, — в результате ряда конституционных изменений был выбран в 1989 году первым президентом Польши.
Кратко напомню, о чем идет речь. В 1970-е годы у власти в Польше был тов. Герек, который принял курс на сближение с Западом, получил большие кредиты, которые использовал на модернизацию экономики и улучшение жизни сограждан. Ослабление политического давления привело к распространению мелкого частного бизнеса, не только в сельском хозяйстве, но и в сфере городских услуг и товаров народного потребления. В 1978 году, когда я в первый раз посетил Польшу, я был поражен увиденной картиной всеобщего расцвета и открытости людей. Однако уже тогда партийнo-консервативные деятели противодействовали проводимым реформам, используя промахи Герека в управлении экономикой. Огромный (для Польши) национальный долг привел в дальнейшем и к банкротству.
Ухудшение условий жизни стало причиной движения независимых (от государства) профсоюзов. Начавшись с объединений портовых рабочих северного побережья, оно быстро распространилось по всей стране, а к августу 1981 года к нему присоединились около 10 млн человек. Это треть работоспособного населения Польши!
Государственная власть вынуждена была считаться с этими массами, отстаивавшими свои права. В сентябре 1980 года Герек подал в отставку, был исключен из партии и объявлен виновником кризисной ситуации. В 1981 году к власти пришел генерал Ярузельский, который ввел чрезвычайное положение и арестовал руководителей движения «Солидарность». Важную роль в предотвращении эскалации конфликта с обеих сторон сыграла католическая церковь.
Глазами очевидца
31 декабря 1982 года чрезвычайное положение еще не отменили, но приостановили. Появилась возможность опять встретиться с коллегами по сотрудничеству академий наук. В конце января 1983 года мне и товарищу по работе в ФИАНе разрешили выехать в Польшу.
За четыре года Варшава превратилась в пустынный город с мрачными серыми улицами, с магазинами без товаров, с жителями, промышляющими «бартером», чтобы добыть себе самое необходимое. Запомнился первый день нашего визита. На перроне вокзала нас встретил Вальдемар Мруз, первый раз я увидел его в форме лейтенанта (за десять лет до того генерал Калиски добился выделения ИФПЛМ из структуры Военно-технической академии под двойное подчинение — министерству обороны и министерству науки и образования при сохранении военных званий его сотрудников). Как объяснил Вальдемар, военная форма во время ЧП оказалась очень удобной, снимая многие проблемы на улицах.
Вместо привычного отеля Forum на Маршалковской он отвез нас в ведомственную гостиницу министерства обороны, где кроме скромного номера нам пообещали завтрак и ужин. Как нам объяснили, что вечером мы не сможем найти работающий ресторан или столовую, ведь ЧП еще не отменили, к тому же ассортимент предлагаемой еды был очень скудным. «Да, еще один совет, — сказал Вальдемар, — избегайте говорить по-русски на улицах. Люди винят в сломанной жизни всех подряд, Советский Союз в том числе». Вот так мы и провели три дня в опустошенной столице.
При всей напряженности наши польские профессиональные контакты продолжались, а личные связи лишь укреплялись с годами. Русофобии я не замечал. Два года спустя — в начале 1985-го, когда мы с Сашей Рупасовым опять приехали в командировку в ИФПЛМ, нам организовали очень теплый прием. Ну и мы решили ответить неформальным приемом в нашем номере отеля Forum, куда нас опять поселили. Выпить, как говорится, «у нас с собой было», а вот что делать с закуской? Надо было приготовить что-то существенное, ведь мы пригласили замдиректора Ежи Воловского и Юзефа Фарны. Саша вынул из своего чемодана плоские консервные баночки с тушенкой (он всегда их брал с собой, говорил, что в Индии тушенка спасла его при тамошней веганской диете). Но холодная тушенка — закуска не очень то лакомая. И я придумал способ эффективного разогрева — 15 минут в раковине под струей очень горячей воды (отель высшего класса!) — и подавай на стол. Просидели допоздна, обсудили массу вопросов в науке и жизни. Физика не знает границ и национальных различий, когда есть общее научное дело!
Даже после отмены ЧП в Польше на протяжении нескольких лет сохранялся ряд ограничений, ущемлявших гражданские права населения, что привело к тяжелым экономическим последствиям. Правящая военная диктатура значительно повышала цены, и возникший в результате этого экономический кризис привел к еще большему ограничению ассортимента основных товаров. Экономические трудности и политические репрессии привели к эмиграции сотен тысяч поляков на Запад.
На примере наших аспирантов, Вальдемара и Тадеуша, я наблюдал разительные перемены в их жизни, вызванные экономическим кризисом в их стране. До 1980 года наши поездки в Варшаву кроме деловых встреч имели еще и чисто практическую цель — купить отсутствовавшие в СССР товары, особенно импортные. А в 1986 году Вальдемар обратился ко мне с просьбой помочь ему купить морозилку, которую он мог бы перевезти на поезде и продать в Варшаве с большой выгодой. В Москве морозилки советского производства (делали их на заводе «Компрессор», где когда-то работал мой прадед!) стоили относительно дешево, спрос на них тогда еще не сформировался, но в магазины они поступали редко. Пришлось подключить моего отца с его доступом к ведомственному снабжению. Я даже не ожидал такой радости Вальдемара, когда он увидел приготовленную для него морозилку. А через год меня еще больше поразила просьба Тадеуша — помочь ему купить пианино для продажи в Польше. К счастью для него, моя дочь закончила музыкальную школу и решила отдохнуть от музыки. «Пианино есть, но как же ты его повезешь?» — спрашиваю я, а он мне отвечает: «Нет проблем, проводники вагонов давно наладили бизнес перевозки товаров в Варшаву, и берут недорого». Вообще-то Тадеуш производил впечатление, что он «мямля», не то, что бойкий Вальдемар. Но с пианино он всё организовал исключительно четко — от грузчиков и шофера грузового такси до закладки музыкального инструмента в почтовый вагон поезда «Москва — Варшава». Удивительно, как быстро человек может перестроиться и найти способ выживания в критической ситуации.
В 1983 году, вернувшись домой, я подумал, что подобное потрясение в СССР может обернуться гораздо большей катастрофой. И в конце 1980-х наблюдал эти признаки развала государства и массового недовольства («всё, как в Польше»). Однако история с географией дали России свой «особый» путь сквозь кризис — не как в Польше.
Сегодня я смотрю на Польшу, в которой перемены начались на десять лет раньше, чем в России. Много у них было проблем за эти сорок лет, но выбрали они в 1989 году направление на независимое развитие страны и стоят на этом, принимают собственные решения, ошибаются, но учатся и стали одной из пяти самых развитых стран Европы, имеющей существенный политический вес в ЕС. Пришло осознание первостепенной ценности свободы человека, что и определяет бытие граждан. Такая диалектика мощно дополняет и исправляет однонаправленный догмат марксизма о том, что бытие определяет сознание. Вот такой у меня получился «Польский опыт».
Размышляя об отличиях польского и российского опыта, я всё больше становлюсь сторонником той самоочевидной общечеловеческой истины, что нельзя преследовать и, тем паче, убивать людей лишь за то, что они думают и живут по-другому. Почему эта мысль укореняется с таким большим трудом, несмотря на Всеобщую декларацию прав человека, принятую Генеральной ассамблеей ООН в 1948 году (в год моего рождения), и включающий ее Международный билль о правах человека, принятый ООН (без голосов «против» и воздержавшихся) и вступивший в силу в 1976 году? Я прихожу к тому выводу, что лишь выстраданные всем обществом принципы позволяют отказаться от навязывания всем и каждому своего видения «светлого будущего» и заняться наконец построением пристойного настоящего.
Юрий Захаренков
(6 оценок, среднее: 3,33 из 5)
Загрузка...