«Мученье мое, веселье, Святое безумье мое…» В августе 1921 года был арестован и расстрелян поэт Николай Гумилёв

3 августа 1921 года Петроградский ЧК арестовал Николая Гумилёва, который был осужден и расстрелян в конце того же месяца за участие в антисоветском заговоре «Петроградской боевой организации Таганцева»¹.

Даже по меркам Серебряного века Николай Гумилёв слыл необычным человеком: он не только поэт, прозаик, переводчик, литературный критик, создатель школы акмеизма, но и путешественник, исследователь африканского материка, совершивший в 1909 и 1913 годах две успешные экспедиции в Восточную и Северо-Восточную Африку, он доставил в Кунсткамеру — Музей антропологии и этнографии Санкт-Петербурга — богатейшую коллекцию, включавшую свыше сотни этнографических предметов, картины эфиопских художников (тогда, впрочем, Эфиопию называли еще Абиссинией) и множество стеклянных негативов, полученных как самим Гумилёвым, так и его племянником Николаем Сверчковым. Это одна из самых ранних серий этнографических снимков с территории Восточной Африки, сделанных еще до начала интенсивных контактов с европейцами, содержащая бытовые сценки, жителей, их одежду, жилища, архитектуру, бытовую утварь, а также образцы письменности и пейзажи.

Еще одна романтическая ипостась Гумилёва — храбрый и всегда верный своему долгу офицер. Многие поэты того времени, проникаясь патриотическим духом, слагали военные стихи, однако реально на фронт Первой мировой из «литературной тусовки» почти никто, кроме Гумилёва, не попал.

А Гумилёв в октябре 1914 года в качестве добровольца воевал в Восточной Пруссии, в ноябре — на территории Царства Польского, участвовал в боях за польский Петроков, награжден за ночную разведку Георгиевским крестом 4-й степени. Самые тяжкие военные испытания на долю Гумилёва выпали в Волыни в 1915 году, где 6 июля он попал под масштабную атаку неприятеля. Его подразделение героически удерживало позиции до подхода пехоты, и Гумилёв лично вынес один из спасенных пулеметов, за что получил свой второй Георгиевский крест 3-й степени, которым чрезвычайно гордился.

В апреле 1917 года он был награжден еще и орденом Святого Станислава 3-й степени. Всё это прерывалось порой тяжелыми болезнями, переводами в другие части, кратковременным участием в литературной жизни Петрограда и, наконец, пребыванием в составе русского экспедиционного корпуса в любимом им Париже, куда он отправился через Швецию, Норвегию и Англию, знакомясь по дороге со знаменитостями вроде поэта Уильяма Батлера Йейтса и писателя Гилберта Честертона. В Париже поэт завел отношения с дочерью известного хирурга Еленой дю Буше, а позже лично участвовал в подавлении мятежа разложившейся армии, когда многих солдат депортировали в Петроград, а из оставшихся сформировали более-менее боеспособную бригаду.

Его знаменитая жена, поэтесса Анна Ахматова, по понятным причинам относилась ко всем этим геройствам несколько иронично и вот так описывала их в стихах маленькому сыну Льву — будущему создателю «пассионарной теории этногенеза»:

Долетают редко вести
К нашему крыльцу.
Подарили белый крестик
Твоему отцу.

После революции Гумилёв принял активное участие в проектах издательства «Всемирная литература», возглавил правление Союза Поэтов, сменив на этом посту самого Александра Блока, печатал поэтические сборники, поддерживая тем самым начинания Максима Горького, но открыто заявлял о своих монархических взглядах, даже публично, со сцены на поэтических вечерах в ответ на вопросы из зала про свои политические убеждения громогласно заявлял: «Я убежденный монархист» (хотя прежде не терпел никаких политических деклараций).

Он был почему-то наивно убежден в «джентльменской сущности» большевиков и, по словам Осипа Мандельштама, так излагал свое кредо: «Я нахожусь в полной безопасности, я говорю всем открыто, что я монархист. Для них самое главное — это определенность. Они знают это и меня не трогают» (в передаче Павла Лукницкого)². Понятно, что такое положение вещей не могло длиться бесконечно.

В июне 1921 года грянуло дело «Петроградской боевой организации Таганцева» — одна из самых позорных страниц в истории Петроградского ЧК, когда массовому расстрелу подверглись представители научной и творческой интеллигенции, среди которых самой известной жертвой стал Гумилёв. Расстреляны были около сотни человек, если считать вместе с теми, кто был убит, отстреливаясь при аресте. В 1992 году все осужденные по делу этой организации были реабилитированы, само дело признано сфабрикованным, однако точка в этом вопросе так и не поставлена. Сотни томов следственного дела до сих пор засекречены, и исследователям доступны лишь несколько томов. Высказываются предположения, что единой организации как таковой не существовало и речь нужно вести о нескольких разрозненных группах активных граждан, недовольных политикой большевиков и не стесняющихся высказываться на эту тему. В задачу советской власти входило подавление как раз поднимавшихся в тот период оппозиционных настроений и устрашение своих противников. Методы фальсификации были еще довольно топорными, их не сравнить с 1930-ми годами, однако начало репрессиям было положено именно в то время.

‌

В 1992 году Прокуратурой и Следственным управлением РФ установлено, что «ПБО, ставившей целью свержение советской власти, как таковой не существовало, она была создана искусственно следственными органами из отдельных групп спекулянтов и контрабандистов, занимавшихся перепродажей денег и ценностей за границей и переправкой людей, желавших эмигрировать из России, а уголовное дело в отношении участников организации, получившей свое название только в процессе расследования, было полностью сфальсифицировано»³.

Наряду с «членами ПБО» по «оперативным соображениям» были арестованы некоторые бывшие члены кадетской партии, в связи с чем Максим Горький обращался в Петроградскую ЧК и непосредственно к Ленину с многочисленными ходатайствами, ряд которых возымел некоторое действие: заслуженные профессора и академики были отпущены и еще долгие годы исправно служили советской власти. Всего в 1921 году ВЧК были арестованы 833 человека, освобождены 448⁴.

Впрочем, в ряде документов, сохранившихся в архивах белоэмигрантов, приводятся и свидетельства того, что боевая организация всё же была и даже планировала восстание в Кронштадте. Не исключено, что эмигранты и оппозиционеры из числа научной интеллигенции преувеличивали значимость всей этой деятельности, ну а чекисты просто воспользовались подвернувшейся возможностью и таким образом решили поставленную перед ними задачу.

Вторая нерешенная загадка касается участия или неучастия в заговоре собственно Николая Гумилёва. На версии полноценного участия поэта в заговоре парадоксальным образом сходится как официальная советская историография, так и биографы из числа белоэмигрантов, призывающие не относиться снисходительно к убеждениям и поступкам людей, отказавшихся быть простыми случайными жертвами. В виновности Гумилёва не сомневался Максим Горький, не пожелавший защитить своего сотрудника. В письме Ромену Роллану 1928 года он писал: «Гумилёва расстреляли как участника политического заговора, организованного неким Таганцевым». Широко известна также реакция Ленина, лично одобрившего расстрел и отказавшегося вычеркнуть из расстрельного списка Гумилёва: «Мы не можем целовать руку, поднятую против нас».

Но по сути следователь Якобсон, который занимался делом 35-летнего Гумилёва, так и не добился от него признания в заговоре. А за убеждения, которых Гумилёв не скрыл и на этот раз, вообще-то не судят. В отличие от того же профессора географии Владимира Таганцева, по фамилии которого «заговор» и получил свое наименование, Гумилёв не назвал ни одного имени. По некоторым свидетельствам Таганцев начал подписывать бумаги и перечислять имена спустя полтора месяца после своего ареста, случившегося еще в июне (в ответ на письменное обещание, своеобразный договор — провести открытый процесс и не расстреливать участников заговора, он назвал и имя Гумилёва, но арестован Гумилёв был еще до признания Таганцева, в ночь с 3 на 4 августа 1921 года, вероятно, по каким-то более ранним доносам). У Гумилёва нашли в столе деньги, 200 тыс. советских рублей, происхождение и предназначение которых — на прокламации — он не отрицал. Не исключено, что поэта, открытого монархиста, пытались как-то привлечь к деятельности белоэмигрантские организации, но дальше общих разговоров и невнятных обещаний всё это, скорее всего, так и не пошло.

Владимир Набоков считал, что финал предопределило само бесстрашие поэта, взбесившее палачей. Уже в старости, в 1970-х, он признавался в стихах:

Как любил я стихи Гумилёва!
Перечитывать их не могу,
но следы, например, вот такого
перебора остались в мозгу:
«…И умру я не в летней беседке
от обжорства и от жары,
а с небесной бабочкой в сетке
на вершине дикой горы».

О настрое самого Гумилёва свидетельствует и одно из последних его стихотворений, записанное им уже в заключении на обороте членского билета:

Какое отравное зелье
Влилось в мое бытие,
Мученье мое, веселье,
Святое безумье мое…⁵

Спасти Гумилёва пытались многие, в том числе Михаил Лозинский и Николай Оцуп, а более значимым усилиям помешало еще и то, что мало кто верил в неизбежность расстрела. 24 августа появилось постановление Петроградской ГубЧК о немедленном расстреле «заговорщиков», в том числе Гумилёва, однако, как выяснилось относительно недавно, сам расстрел состоялся лишь в ночь на 26 августа. Возможно, одной из задач постановления было «прощупать почву» и выяснить, насколько велико может быть общественное возмущение, не будет ли оно грозить реальными беспорядками.

Достойному поведению Гумилёва во время расстрела посвящено немало страниц, однако единственная доступная нам информация исходит лишь от самих палачей, поэтому стоит отнести всё это к разряду легенд (как и свидетельства того, что Гумилёва где-то видели даже после расстрела). Вдохновленные всеми этими историями и прочими популярными конспирологическими теориями XX века, известные российские фантасты Андрей Лазарчук и Михаил Успенский написали трилогию «Посмотри в глаза чудовищ», «Гиперборейская чума» и «Марш экклезиастов» (1997–2006), в которой Гумилёв не погибает в августе 1921 года в застенках ЧК, а, спасенный неким тайным орденом «Пятый Рим», обретает сверхспособности и бессмертие, участвуя отныне в битвах с демонами…

Еще одним штрихом, удачно ложившимся в образ поэта-визионера, стало его знаменитое предсказание о «Рабочем, отливающем пулю», сделанное еще в 1916 году:

Пуля, им отлитая, просвищет
Над седою, вспененной Двиной,
Пуля, им отлитая, отыщет
Грудь мою, она пришла за мной.

Между тем даже место гибели и место захоронения Гумилёва остаются под вопросом. Анна Ахматова считала местом казни окраину Петербурга в стороне района Пороховых. Другие версии упоминают долину реки Лубьи во Всеволожске, где на берегу возле моста сейчас установлен памятный крест, либо Ковалёвский лес в районе арсенала Ржевского полигона, у изгиба той же реки Лубьи (там тоже установлен крест-кенотаф), либо, наконец, район пристани «Лисий Нос» за пороховыми складами, где ранее располагалась железнодорожная станция «Раздельная», использовавшаяся в качестве места расстрелов.

Максим Борисов

¹ gazeta.ru/science/2021/08/03_a_13827038.shtml

² Благая О.В. Анна Ахматова и Истина. Монтаж воспоминаний и документов [цифровое издание]. — М., 2024.

³ Шенталинский В. А . Преступление без наказания: документальные повести. — М.: Прогресс-Плеяда, 2007.

⁴ Измозик В. С. Петроградская боевая организация (ПВО) — чекистский миф или реальность? // Исторические чтения на Лубянке. 1997—2007. — М.: Кучково поле, 2008.

⁵ Шенталинский В. А . Преступление без наказания: документальные повести. — М.: Прогресс-Плеяда, 2007.