Лингвист Сергей Лёзов, профессор НИУ ВШЭ, вновь рассказал Алексею Огнёву о текущем этапе полевой работы на Ближнем Востоке, позволяющей лучше понять трехтысячелетнюю историю арамейских языков.
— Мы записали первое интервью этого цикла1 больше восьми лет назад. Сейчас возникла идея собрать все публикации под одной обложкой. Попробуем подвести промежуточные итоги вашей работы по изучению языков, которым грозит исчезновение?
— Напомню, чем занято наше сообщество, которое мы называем «Московский арамеистический кружок»2. Когда-то я начал с замысла написать историю арамейского. Задача едва ли посильная для одного человека, но почему бы не попробовать? Тем более я нашел единомышленников.
Мое первое знакомство с армейским случилось чуть больше тридцати лет назад, когда я стал читать в РГГУ студентам-лингвистам курс библейского арамейского, после некоторой подготовки. Тут я обнаружил, что история арамейского не описана. Несколько позже, в 2001–2008 годах, я работал над блоком статей об арамейских языках для тома «Семитские языки» (из серии «Языки мира»), он вышел в 2009 году. И за время работы над томом я впервые обдумал и сформулировал подход к описанию истории этого языка.
Как известно, арамейский — один из самых глубоко документированных в истории языков из числа ныне живых, наряду с китайским и греческим. Эволюция большинства языков для нас непрозрачна. А в случае арамейского — три тысячи лет документированной истории, без существенных пробелов. Это напрашивающаяся задача для исторического лингвиста. Но нет, «настоящие» исторические лингвисты историей арамейского не занимаются. Что этому мешает? Тонны филологии. Для большинства отдельных древнеписьменных корпусов нет хороших грамматик и баз данных, текстовых и лексических. Так что я понимаю, почему лингвисты мало интересуются историей арамейского. Ну что же, придется нам самим.
Вначале я попытался сделать реконструкцию праарамейского языка. Я исхожу из того, что семья арамейских языков восходит к языку одной деревни в Верхней Месопотамии, на границе нынешних Турции и Сирии. Понимаю, что звучит смело, но у меня есть основания так думать. Когда я сейчас работаю в Турабдине или Каламуне с бесписьменными языками, я вижу, что даже в соседних деревнях языки разные. Например, я открываю текст из учебника туройо, который создан немецким диалектологом Отто Ястровом на основе работы с информантами из деревни Мидын, а я работаю с информантом из деревни Кфарзе, в двадцати километрах от Мидына. Напомню, его зовут Ильяс Иран, он окончил лишь пять классов школы, но при этом, на мой взгляд, очень одаренный филологически человек. Я говорю: «Ильяс, почитай: что здесь написано?» — «Знаешь, мы так не говорим». — «А как вы говорите?» Тогда он переводит текст с диалекта Мидына на диалект Кфарзе, слово за слово. Поэтому можно допустить, что и праарамейский был языком одной деревни. Если мы попытаемся проследить диахронические изоглоссы, например судьбу определенных словообразовательных моделей, то в ряде случаев приходится думать об одной протоформе.
Итак, в 2012–2013 годах я опубликовал работу в двух частях под названием “A New Attempt at Reconstructing Proto-Aramaic”. Я проследил несколько изоглосс, уже пользуясь материалами из современных арамейских. Так раньше не делали. Я тогда подумал: чтобы говорить о современных арамейских языках, хорошо бы их для начала лучше знать. Тем более их описание далеко от совершенства. Я начал с простейшего: решил поближе изучить язык туройо, потому что это «племянница» классического сирийского, языка с огромным корпусом, который представляет общекультурный интерес, как сумел показать российской публике мой ученик и коллега по «арамеистическому кружку» Максим Калинин, автор подкаста и книги о сирийских мистиках.
Я стал преподавать студентам туройо с весеннего семестра 2009 года. Пытался показать, как язык туройо мог вырасти из языка, близкого к классическому сирийскому. Ты десятилетиями изучаешь древние языки, а тут включаешь аудиозапись и говоришь: «Будем читать, подражая носителю». Это поворот в сознании. Орфографии нет. Свода правил нет. Единственный документ — человеческая речь.
Дальше я почувствовал, что пора переходить к полевой работе с туройо, поскольку это угрожаемый язык с небольшим корпусом. В январе 2018 года мы с Алексеем Лявданским и нашей курдской ассистенткой Гульсумой Демир поехали в Турабдин и начали собирать материал для будущей книги. Я впервые услышал живой бесписьменный семитский язык и всё больше и больше проникался мыслью о ценности документации. Вся эта работа несколько сместила центр моего внимания. Знаете, Александр Евгеньевич Кибрик, один из создателей русской структурной лингвистики, как-то заметил: «Любые новые данные для лингвиста всегда ценнее любых новых теорий: теории можно наверстать, а вот язык, который исчез, уже не запишешь».
Когда я понял, что обжился в туройо, в частности научился вести полевую работу на этом языке, то начал заниматься документацией современного западного арамейского в Маалуле и Джубаддине, двух деревнях сирийского Каламуна. Третья арамейская деревня, Баха, была полностью разорена в 2014 году, в ходе гражданской войны: ее жители примкнули к повстанцам.
После того, как наш коллега Вернер Арнольд записал тексты на этом языке во второй половине 1980-х годов, документация приостановилась. Арнольд сделал много: описание фонологии и морфологии, издал четыре тома текстов для всех трех диалектов, это около двухсот тысяч слов. Но для серьезного изучения языка этого всё равно мало. Так что мы с коллегами занимаемся документацией западного арамейского и работаем над новой грамматикой.
Современные арамейские принято называть “Neo-Aramaic”. Я в этом “neo” улавливаю некоторый оттенок пренебрежения. Есть классификация арамейских языков, созданная нашим покойным коллегой Джозефом Фицмайером3. Он выделяет древнеарамейские, среднеарамейские (примерно четыреста лет вокруг жизни Иисуса), позднеарамейские (скажем, сирийский), потом — бац! — выныривают «новоарамейские». Складывается ощущение, что это какие-то недоязыки: “In all these cases a corrupt form of Syriac is heavily influenced by Arabic, Kurdish, or Turkish”, — так он характеризовал современные арамейские. (Помимо прочего, это безграмотно с точки зрения исторического арамейского языкознания.) Но, кстати, и про древнееврейский язык утверждается, что он «смешанный» (Mischsprache), эту гипотезу развивал немецкий гебраист Ханс Бауэр сто лет назад и потом по-своему повернул наш коллега Леонид Коган. Можно сказать, что все языки — смешанные, все на том или ином этапе проходили через интенсивные контакты с другими языками.
Изучение угрожаемых языков ценно само по себе, но по-прежнему предполагается, что вся наша полевая работа даст более полное понимание современных арамейских, чтобы дальше снова двигаться к истории этого языка. Всё главное остается впереди.
— Сколько всего уже было экспедиций? Какие планируются в будущем?
— Я провел в Турабдине в сумме более полутора лет, и месяцев семь в Маалуле. Сейчас, в начале июля, иншалла, я собираюсь лететь в Бейрут. Я не мог попасть в Сирию из-за того, что новый режим российским гражданам визы не дает в принципе, пока не урегулированы счеты с Российской Федерацией после ее участия в войне на стороне Башара Асада. Я понял, что здесь мне не поможет ничто. Но работать-то надо. У меня есть коллега в Германии, Гаттас Эйд (Ghattas Eid), родом из Сирии, он защитил диссертацию по фонологии диалекта Маалулы. Он не носитель этого языка, но его семья родом из Маалулы. Я спросил, знает ли он беженцев из Сирии, носителей западного арамейского. Он сказал, что знает одного человека, сейчас он находится в Ливане. Его зовут Дани, ему 32 года. Он был ранен во время службы в армии, теперь не может ходить, но готов со мной работать. Мы с Дани обмениваемся голосовыми сообщениями на диалекте Маалулы. Он уехал в Ливан после смены власти в Сирии, около полугода тому назад. План состоит в том, чтобы начать работать с Дани и потом знакомиться в Бейруте с другими членами сообщества недавних эмигрантов. Работа в Маалуле была уже налажена. Теперь придется в одиночку всё налаживать сызнова, поставлю себя в условия, когда отступать некуда. Надеюсь, что-то путное из этого получится.
— На каком этапе книги, которые вы готовите с коллегами?
— Книга текстов на туройо готова на две трети. Надеюсь, через полтора года мы сдадим ее в печать в серии Cambridge Semitic Languages and Cultures. Что касается западного арамейского, работа в самом начале. Записано много текстов. Часть из них предварительно расшифрована. Нужно дальше учиться, понимать лучше язык, совершенствовать систему транскрипции. Это работа еще лет на десять.
— Сколько всего участников в «арамеистическом кружке»?
— Мы начинали в 2016 году впятером-вшестером, мои бывшие и сущие ученики из разных поколений. Кто-то со временем естественным образом отдалялся, и появлялись новые коллеги. С 2019 года в нашей работе участвует американский арамеист Чарлз Хэберль, мы с ним работаем по видеосвязи едва ли не ежедневно. Еженедельно проводим семинары в Лаборатории ненужных вещей4. В 2021 году стартовала бакалаврская образовательная программа «Христианский Восток» в НИУ ВШЭ, я ее академический руководитель. Иные из студентов заинтересовались арамейскими языками и вошли в наше сообщество. Мы вместе ездим в экспедиции, публикуем некоторые результаты в соавторстве.
— Сколько информантов вы успели опросить?
— Для языка туройо сейчас 35 информантов. Распределение текстов неравномерное. Скажем, примерно полкниги составляют записи сказительницы Нисане. Для западного арамейского информантов около десяти. Конечно, есть ощущение срочности этой работы. Никто больше не работает с этими языками.
— В предыдущих беседах мы много говорили о текущей ситуации в России… Честно говоря, складывается ощущение, что неопределенность возрастает…
— Мне трудно делать прогнозы. Мы ведь не умеем даже объяснить даже то, что случилось. В восьмидесятых и начале девяностых мы крепко дружили с Юрием Пивоваровым*, когда вместе работали в ИНИОНе. Мы много говорили о пореформенной России, с 1860-х годов до 1917 года, о причинах падения монархии. И мы поняли, что нет ясного способа описать, почему это произошло, насколько было неизбежно. Точнее, историкам никогда не удастся достичь такого же консенсуса, как геологам, например, описывающим процессы горообразования. Когда историк выносит суждения о прошлом, многое зависит от его партийной позиции. Мы не умеем убедительно объяснить даже то, что было, так что какие тут прогнозы. Ясно одно: ни одна империя не может длиться вечно.
Сейчас, на мой взгляд, реализуется один из худших сценариев: победило царство тупой силы. Я испытываю огромную боль по этому поводу и не скрываю своих убеждений. Но не собираюсь уезжать. Как я оставлю своих друзей, своих учеников? Хочется верить, что им лучше, когда мы вместе.
Представьте себе мышиное гнездышко на краю дороги. Мыши там живут, любят его. И внешняя среда такова, что рано или поздно по этому гнездышку, вероятно, проедет танк. Но пока танк нас не раздавил, я делаю то, что в моих силах, веду занятия, продолжаю исследования, пытаюсь поддерживать среду, которую мы создаем с коллегами. Я не убежден, что эта позиция беспроигрышная и морально безупречная. Но я просто продолжаю каждый день работать. Вот и всё.
1 www.trv-science.ru/tag/sergei-loesov/
3 Joseph Augustine Fitzmyer SJ (Общество Иисуса), 4.11.1920–24.12.2016.
* Внесен Минюстом в список «иноагентов».
(1 оценок, среднее: 4,00 из 5)
Загрузка...