Про деньги

Между прочим, советский кинотеатр «Иллюзион», расположенный в «высотке» на Котельнической набережной, славился тем, что там показывали хорошие фильмы. Хорошие фильмы всегда наперечет, и когда «сарафанное радио» донесло, что в «Иллюзионе» покажут потрясающую, как говорили, ленту «В огне брода нет», я немедленно скатился к кинотеатру по Вшивой горке, часть которой была мощена еще дореволюционным булыжником. Я жил совсем рядом, на улице Володарского.

Этот страшный и действительно гениальный фильм Глеба Панфилова и Инны Чуриковой про гражданскую войну произвел на меня сногсшибательное впечатление. После титров «конец фильма» я вышел на прозрачный июньский свет и уселся на скамейку, будто специально предназначавшуюся для послесеансных размышлений. Закурил и стал заново переживать жизнь и смерть главной героини — Тани Тёткиной. Я безответно влюбился в нее и мне не хотелось, чтобы она умерла. Но меня никто не спрашивал, так что мне пришлось оплакивать ее.

Тут откуда-то выпорхнули юноша с девушкой. Они держались за руки и были счастливее меня. И, конечно, красивее. По сумасшедшему блеску в глазах я понял, что это была для них первая всамделишняя любовь. Они и вправду выпорхнули — разбушевавшиеся гормоны приподнимали их и толкали друг к другу, а не тащили к земле.

Подлетев ко мне, девушка заискивающе спросила: «Может, купите у нас яблоко за шесть копеек, а то нам на билеты в кино не хватает?» С этими словами она протянула неказистый зеленоватый плод. Было ясно, что яблоко кислое. В июне яблоки еще не дорастают до красоты и сладости даже на Дальнем Юге. Я недоуменно посмотрел на скучное яблоко, и тогда девушка не слишком убедительно добавила: «Яблоко очень вкусное». Кисленького совсем не хотелось, хотелось помолчать, но я покорно полез в кошелек и вытряс из него две монеты по три копейки. Девушка вспыхнула от радости: «Игорёк, бежим скорее, а то не успеем!» Они и вправду вприпрыжку устремились к кассе, оставив меня с плодом их незрелой любви. Я с завистью глядел им вслед и с грустью думал: этот страшный фильм сгонит счастливую улыбку с ваших лиц.

Я хотел проверить свой провидческий дар и, проторчав полтора часа на скамейке, подошел к выходу из кинотеатра. Оттуда потекли понурые и пришибленные искусством люди. Игорь с девушкой показались едва ли не последними. Счастливая улыбка по-прежнему играла на их лицах. Думаю, они так и не взглянули на экран и процеловались весь сеанс, использовав «Иллюзион» как дом свиданий. Им была нужна уютная темнота, а не гениальный фильм. Они не признали меня и остановились в двух шагах. Гормоны не позволяли им глазеть по сторонам.

«Куда теперь двинемся?» — спросил Игорь подругу. «Яблок у нас больше нет», — вздохнула она. «Тогда остается прогулка на свежем воздухе». Я смотрел и смотрел в их счастливые спины, удалявшиеся в сторону Москвы-реки, несшей свои равнодушные пресные воды сначала в Оку, потом в Волгу, а потом и в синее море…

Я надкусил яблоко. Оно показалось мне сочным и вкусным.

* * *

Родившийся в Российской империи знаменитый польский пианист Игнаций Ян Падеревский как-то раз очутился с концертами в Бостоне. Чумазый мальчишка схватил его на улице за штанину и настойчиво предложил почистить ботинки. Падеревский тщательно следил за своей обувью и отказался: «Ботинки у меня и без тебя чистые». Но он все-таки хотел сделать американскому мальчонке приятное и предложил: «Если умоешься, дам тебе четвертак».

Сообразительный мальчишка тут же сбегал к знакомой цветочнице и вернулся чище предметного стеклышка. Падеревский был человеком слова и бросил чистильщику обещанную монету. Мальчишка ловко поймал ее на лету своими чистыми ладонями. Попробовал на зуб и сказал виртуозу: «Будет и тебе четвертак, только сначала пойди постригись».

Но фокус не удался, и Падеревсий остался без четвертака: доподлинно известно, что стричься он не стал. Он был обладателем размашистой рыжей шевелюры, очень ей гордился и красиво откидывал назад во время исполнения особенно ударных пассажей. Почитательницы гонялись за артистом с ножницами, чтобы срезать клок и прижать его где-то в районе сердца. Жизненная задача Падеревского заключалась в том, чтобы растить волосы, а не стричь их. Злые языки утверждают также, что в ответ на письменные мольбы фанаток выслать им прядку остроумная и экономная супруга Падеревского вкладывала в конверты клоки шерсти обожаемого пса. Всё это, однако, не отменяет того факта, что четвертаков у Падеревского было хоть пруд пруди.

* * *

Ехал пассажиром на частнике, в безлюдном проулке мой лихой водила промчался на хорошо замаскированный «кирпич». За углом поджидали хмурые милиционеры. Получив без лишних хлопот «на лапу», они заметно повеселели и даже пожелали счастливого пути. Захлопнув дверцу, мой водитель тоже расплылся в улыбке: «Хорошо, что у нас теперь всегда можно договориться!» «В этом-то и проблема», — произнес я, но водитель уже взревел газами и меня не услышал. Он родился тогда, когда страна всё еще строила коммунизм и остаточно мечтала об упразднении денег. Не вышло. Русские — народ подвижный. Но идут они не куда захочется, а куда их поманят.

* * *

Знавал я одну женщину. Ее отец Владимир Васильевич был поэтом и главным редактором одного ленинградского журнала, который по советским меркам числился «передовым». Одна журнальная публикация не понравилась литературным чиновникам. Начались проверки и партийные проработки. Владимир Васильевич их не выдержал и скоропостижно скончался. Но в его собственных стихах ничего антисоветского не было, и через пару лет издали книгу Владимира Васильевича. Гонорары в то время были весомыми, так что на этот самый гонорар дочь купила себе цигейковую шубу. Отец обещал подарить ей шубу когда еще был жив, но не успел. Теперь он выполнил обещание. Шуба считалась настоящим сокровищем, ее передавали по наследству. Дочь шубу носила мало — зимы становились всё теплее, а сама шуба вышла из моды. Но она в шкафу как висела, так и висит. Разве поднимется рука избавиться от подарка с того света? Ведь не каждому такие подарки шлют.

Александр Мещеряков