Самым первым его фильмом для меня была «Истина в вине» (1999). После просмотра я почувствовал, что это не просто кино, эта сказка создана специально для меня кем-то таким, кто стал мне вроде родного человека. Тем более эта утрата для меня так болезненна.
Так вышло, что его последний фильм, «Зимняя песня» (2015), показывали в Москве, в одном зале где-то на Киевской, и я каким-то чудом попал на этот показ. Отар Давидович приехал, был на показе, и по окончании фильма я встретил его в коридоре кинотеатра. По случаю у меня была с собой только что вышедшая первая книжка моих стихов, и я не нашел ничего лучшего, чем подарить ее ему. «О, стихи? А вот это хорошо!» — послышался в ответ тот самый голос, знакомый по закадровой озвучке, который ни с чьим не спутаешь, и на этом наша единственная встреча завершилась.
И вот теперь я читаю в одном некрологе: умер режиссер и поэт. Я понятия не имел, что Иоселиани поэт, хотя, разумеется, в каком-то смысле это и так всегда было понятно. Теперь мне стало понятно, что не в каком-то, а в самом прямом. Мне очень хочется почитать его стихи.
Не могу объяснить, чем его фильмы так пленяют. И я не уверен в этом слове — «пленяют» (равно как и в слове «трогательно», которое мне хотелось бы употребить, потому что оно очень подходит некоторым сценам и эпизодам его картин, но «трогательно» еще в том, старом смысле, без поздних снобско-циничных коннотаций), — сейчас все слова какие-то неуверенные, под вопросом или под подозрением. К тому же я пишу из той страны, к которой Иоселиани всегда питал весьма специфические, но вполне оправданные чувства. Это понятно, и он, разумеется, не единственный.
Помню, как в начале нулевых мы небольшой студенческой компашкой пришли в тогда еще существовавший Музей кино на Краснопресненской: шел ретроспективный показ черно-белых фильмов Отара Иоселиани. «Листопад» или «Пастораль», что-то такое. Наверное, всё же «Пастораль». После фильма мы вышли на улицу, была теплая осенняя погода, и от Пресни к центру по Никитским улицам мы шли с бутылкой «Лыхны», обсуждая только что увиденное. Это было счастливое время.
Всякое прекрасное кино — это своего рода «Амаркорд», и поэтому жанр «я вспоминаю» тут более чем уместен.
Вот «Истина в вине». Наверное, самая известная его картина. Сколько раз я ее смотрел? Миллион. Задумчивый, немного инфернальный, как и все такие птицы, дрессированный аист-марабу, взлетающий на руку шлюховато-стервозной мамаши, хозяйки салона, светской львицы среди нуворишей, которая летит на работу на вертолете («Она пилот, твоя мама?» — спрашивает закадровый голос Иоселиани). Непутевый, обаятельный негр лишается работы (работодатель — мамашин любовник), сын мамаши попадает за решетку, связавшись с нехорошей компанией, но возвращается как ни в чем не бывало прямо к фуршету-банкету на открытом воздухе на краю бассейна, а за то время, что он отбывал срок, какие-то случайные, эпизодические парижские бегуны успевают набегать себе малыша в коляске и теперь продолжают бегать уже втроем, с коляской… Еще, конечно, вот этот жест, этот поворот руки с бокалом через себя, с которым сын пьет кальвадос, отваживая ухажеров дочки бармена, за которой пытается ухлестывать! Мне интересно, сколько человек, посмотревших этот фильм, попытались повторить этот жест с бокалом? Мне кажется, все.
В картинах Иоселиани идет нормальная человеческая жизнь, и всё это видится сквозь какой-то тихий, ненавязчивый комизм, сдержанный юмор, легкую улыбку, под градусом игры. Как те двое, один из которых Иоселиани, в роли мужа-пьяницы-рогоносца, а второй — его гость, которые выпивают, поют дуэтом (и не понятно сразу, на французском это или на грузинском), символически обменявшись одежками, а в это время игрушечный паровозик бегает по игрушечным рельсам (на этом паровозике в самом начале картины приезжает герой-соблазнитель, и тут Иоселиани, конечно, делает косвенный оммаж Толстому). Пока писал, я заметил, что картины Иоселиани очень приятно не только вспоминать, но и пересказывать. А далеко не со всяким кино так получается.
«Шантрапа» (2010). Учебник чести и достоинства для детей и юношества, да и для взрослых тоже, если они еще не вконец оскотинились, при просмотре которого не делается стыдно ни за кого, как часто бывает при столкновении с откровенным дидактизмом. Честь и хвала, безусловное снимание шляпы.
Я знаю все фильмы Иоселиани почти наизусть, и все они носят родимые пятна своего создателя. Это фильмы, как будто снятые одной семьей, одним кланом, одной шайкой-лейкой. Компанией не в продюсерском смысле, а в родственно-семейно-застольном. Одни и те же актеры (Амиран Амиранашвили, Нико Тариелашвили, другие), неизменный композитор Николай Зурабишвили… Состав, сквозь который сочится и лучится любовь и общность. Братство Отара.
Благородные лица, люди из другой эпохи и другой жизни. Жесты, манера двигаться, повадки… Сейчас это смотрится чуть ли не как экскурсия по музею. Помимо людей, в этом музее памяти, или фантомной памяти (исторической, культурной, понимаемой расширительно), представлены интерьеры, костюмы, вещи, призраки, картины, от которых отрезают по кусочку, замки и прочие виды наследства, которые переходят в чужие руки. Оптика: смесь дистанции с вовлеченностью, и последняя явно преобладает. В том числе напрямую — когда режиссер участвует в действии. В любом случае никогда не равнодушие, не позиция историка или аналитика, или всезнающего мудреца, всегда понятно, на чьей стороне тот, кто всё это собрал и сохранил.
В фильмах Иоселиани все точки над i расставлены. Есть те и должны быть те, кто называет вещи своими именами, без полутонов. Сволочи — они и есть сволочи, а герой — молодец, честь ему и хвала. Иногда хочется простоты и ясности, к тому же такой высокой выделки. Вообще-то жанр притчи мне никогда не был близок, но благодаря Иоселиани мое отношение к нему изменилось. В конце концов не жанр важен сам по себе, а тот, кто к нему обращается, и то, как он с ним обращается. Ведь речь идет об авторском кино.
Иоселиани несколько раз снимал в своих картинах еще одного моего любимого человека и автора — Александра Моисеевича Пятигорского. То он там у него раджа, то князь, дающий приют беженцу в Париже. Колоритно, нечего сказать. Пятигорский со своей киногеничной манерой так и просится в кино, но в какое? В каком еще фильме он был бы как у себя дома? Только в этих отаровских картинах. Как это удивительно ясно видно: они стоили друг друга (особенно когда пересматриваешь документальные кадры с их разговорами… «У него микрофон плохо прикреплен» — даже эта реплика звучит дико смешно).
Вообще, вспоминая Иоселиани, какие-то эпизоды из его картин, реплики героев, я не могу удержаться: меня начинает разбирать смех, переходящий в хохот. Почти как в фильме Георгия Данелии «Не горюй!» (1969), одном из лучших фильмов про жизнь и смерть и про то, как одно переходит в другое. Еще один пример, кстати, франко-грузинского союза и побратимства.
К сожалению, в последнее время из всех фильмов Отара Иоселиани всё чаще вспоминаются два. Это «Разбойники, глава VII» (1996) и «Зимняя песня». Причины ясны. Акценты расставлены яснее ясного. Слеза наворачивается неизменно. Что делать со всем этим после просмотра — непонятно. Да и до просмотра тоже не было понятно. Но после — как-то теплее, что ли, как будто тебе сказали родным голосом с грузинским акцентом, который неизменно для русского уха связывается с простотой, истиной и немудрящей мудростью: ну, ничего-ничего, это бывает, потерпи, дарагой!
Я вспоминаю «Жил певчий дрозд» (1970). Опять о самом важном, потому что о самом как будто бы незаметном, буднично-повседневном и даже как будто бы мешающем жить всем остальным. Успеть ударить в свои литавры. Прибить гвоздик для кепочки. Волочиться, шутить, писать музыку, изобретать что-то, страдать от ущемленного самолюбия… В конце остаются часики, ходики, шестеренки, запуск часового механизма. Не хрестоматийные бергмановские часы без стрелок, нет, здесь со стрелками всё в порядке. Просто нет больше того, кто вклинивался бы в это время, спешил, не успевал…
Старики и старухи — вот кто, на мой взгляд, главные герои этих картин, особенно позднего Иоселиани. На них всё держится, и на них смотреть не устаешь. Им не надо играть, им достаточно просто быть в кадре. Типажи, фактурность, всё понятно. Но всё же… Они умеют постоять за себя, как в «Шантрапа». Они могут собраться, как в «Охоте на бабочек» (1992), и от зрелища этого собрания всё прочее как будто бы меркнет, кажется каким-то глупым, нелепым, ненужным…
И еще. Вспоминается, как в одном интервью, снятом на видео, он смешно говорил про эту «некрофилию», которой так любят предаваться русские. Прийти на кладбище к знаменитому человеку с цветочком, вот это вот всё. Речь шла о могиле Тарковского. Омерзительная пошлость и даже мерзость сквозит в том воспоминании, но надо же иметь смелость высказать это, сказать мерзавцу, что он мерзавец. Иоселиани это умел и высказывал постоянно. Лицемерие и ханжество, стоящие в том числе за этим экскурсионно-кладбищенским, будучи обнаруженными, разносились в прах. Этой лакмусовой бумажки больше нет, а ведь это важно, чтобы она была, чтобы было, по кому сверять стрелки.
Есть — вернее, была — такая немного смешная рубрика «Правила жизни». Раньше Esquire ее содержал, теперь на одном сайте выложены некоторые материалы. Среди прочего там есть «Правила жизни Отара Иоселиани». Перечитываю, и мне кажется, что всё в них сказано, всё есть, даже интонация слышится.
После просмотра «Зимней песни» мне показалось — и не только мне, многим, — что это его «лебединая песня». Так и вышло.
В 2019 году Отар Иоселиани получил свою последнюю кинонаграду — премию «Ника» в номинации «Честь и достоинство». И к этому совершенно нечего добавить.
Александр Беляев
(2 оценок, среднее: 4,00 из 5)
Загрузка...