Про огурцы и огурчики

На переломе весны и лета, когда цветут и уже отцветают вишни и яблони, мои мысли и чувства устремляются к огурцу. Россия, как всякому известно, — родина не только слонов, но еще и многих других замечательных вещей, но, как мне кажется, никто еще научно не доказал, что она — родина огурцов. И как они там в Киевской Руси без огурцов жили — ума не приложу. Таким образом, делаю я вывод, из-за границы к нам приходило не только дурное.

Хотя Россия и не родина огурцов, но, тем не менее, именно в России огурец стал составной частью национального характера. Лично я считаю, что жизнь без огурца — это какое-то издевательство. На своем дачном огороде я сажаю разную разность в виде редиски, гороха, кабачков, укропа и др. Но только огурцы по-настоящему волнуют мое сердце. Парником я не пользуюсь, поскольку верую, что огурцы в нем вырастают малохрустящими. А грунтовые огурцы — это всегда приключение ввиду нашенских непредсказуемых погод, когда июньские заморозки на почве — не отклонение от нормы, а ее суровое подтверждение. Праздник моего первого огурца бывает одновременно и его отпеванием. Что вы хотите — уже август… Зато какое это наслаждение: наглотаться нетерпеливой слюны, отодрать корнюшон от лозы, продольно разрезать, натереть солью, закатить глаза и демонстративно схрумкать. Не у всякого человека случается такая радость.

Хрумкая, вспоминаю свою бабушку Аню. Она-то за огородиком на съемной даче в Истре ухаживала как то следует. И огурцы у нее всегда родились на славу — не то, что у меня. Ну и что? Зато я ее вспоминаю. Дело не в богатом урожае, а в том, что в моем случае огурец служит тем продолговатым плодом, который связывает поколения. И здесь количество уже ни при чем.

* * *

Несмотря на скудные урожаи, выращенные мной огурцы даже стали действующими лицами в настоящем кино. Уж так встали звезды, хотя никогда не слышал про какое-нибудь созвездие Огурцов. Вот Олег Колодник снял фильм «Скорлупа». В главной роли — я. Впрочем, что значит «роли»? Олег просто снимал меня, я никого не играл, роли не учил, говорил, что на ум взбредет. На премьере удивительно было видеть себя на экране — такого огромного, втрое больше самого себя. А я всегда стремился к тому, чтобы быть равным самому себе. Наконец-то я догадался, почему актеры так много о себе понимают.

Актерствовать мне не понравилось: встань так, сядь эдак. Олег хотел снять, как я собираю свои огурцы на даче. Когда он захотел, растения только зацвели. Когда приехал — огурцы уже переросли. Съемка состоялась, но огурцы оказались жесткими и невкусными. Вот такая судьба у всех звезд. Поэтому я им сочувствую.

* * *

Уж как-то так вышло, что меня всегда окружали женщины. Рос без деда и отца, женился, родил дочь, снова женился, родил — снова дочь. Завел кота — он убежал за лучшей долей. Тогда я отправился к знакомой кошке, чтобы взять ее сыночка, но его плосковатая морда с персидской порчей показалась мне настолько глупа, что я забрал смышленую серую дочку, от которой никаким Средним Востоком и не пахло. И всё равно самый напряженный момент моих гендерных приключений был связан именно с огурцами: выдался такой год, когда я их посеял, исправно поливал, но на них не оказалось ни одного мужского цветка. Кряхтя, осеменял сам: наматывал вату на спичку, шел к соседу, совал ватку в его мужской цветок, брел обратно, укрывая ладонью спичку от ветра. И так по многу раз на дню. Чувствовал себя султаном в гареме и получал неслыханное удовольствие.

* * *

Но первые огуречные воспоминания связаны с огурцами не сырыми, а солеными. Моя первая и лучшая в жизни квартира располагалась на Сивцевом Вражке. Она была, естественно, коммунальная. Там была огромная кухня, которая расползалась на полуподвальном уровне. До революции там размещалась мясная лавка Лобанова. На кухне было тепло и темно. Две газовых плиты горели всегда. Кипели чайники, шипели котлеты, булькали баки с бельем, румянились пироги. В подслеповатое оконце, смотревшее в двор-колодец, временами вежливо стучали мужики, отоварившиеся водкой в соседнем магазине. Они были воспитанными людьми, никогда не пили из горлышка и поэтому им требовался стакан. Бабушка Аня держала для них специальный лафитничек и просовывала его в фортку вместе с непременным соленым огурцом, который она вытаскивала своими добрыми руками из нашей семейной банки. Мужики садились кружком на корточки на заасфальтированном дворе, курили папиросы, смачно харкали на асфальт, наливали в лафитничек, крякали и трепались. Все они были фронтовиками, всё видели, ничего не стеснялись. Брюки тогда шили широкие, на заду не трещали. Сейчас в Москве человека на корточках не увидишь. Вообще-то, если привыкнуть, вполне удобно. Если, конечно, ты не в джинсах в обтяжку.

Я застенчиво выходил во двор, мужики подбрасывали меня вверх, я млел и ужасался высоте, на которую меня вывели. С этой высоты был виден надкусанный огурец, сиротливо покоившийся на расплывшихся буквах газеты «Правда». От мужиков сладко разило рабочим потом, свежепринятой водкой и простым человеческим счастьем. Они были счастливы потому, что в них никто не стрелял, и они тоже ни в кого не целились.

* * *

Когда подрос и даже вырос, к помощи соленого огурца я прибегал регулярно. И не только в гедонистических, но и в лечебных целях. В феврале 1976 года происходил XXIV съезд КПСС. Происходил, между прочим, в Кремле, в десяти минутах ходьбы от моего тогдашнего жилья. Стояли крепкие морозы, а батареи в квартире вдруг сделались ледяными, изо рта шел пар. Я отправился в ЖЭК, сантехник доходчиво объяснил, что в стояке образовалась воздушная пробка, справиться с ней легко, но для того, чтобы исправить положение, требуется «слить систему», а во время партийного съезда это делать запрещено, чтобы не вызывать недовольства жильцов всего дома. Словом, до конца съезда, который длился больше декады, день я проводил вне дома, спал одетым в спальном мешке, но всё равно заработал жуткий ринит. Доктор прописал мне хлористый кальций. Лекарство было ужасно на вкус, так что я наливал из пузырька горчайшую жидкость в водочную рюмку, запрокидывал голову, выдыхал, опрокидывал, закусывал соленым огурчиком и ощущал легкий кайф. Непосредственное ощущение было приятным, но оно не имело пролонгированного действия. Слив системы и ее закачка после окончания съезда заняли пару часов. Вряд ли нужно объяснять, почему это событие не прибавило мне любви к глухим согласным.

* * *

Казалось бы: ну какая связь между русским соленым огурцом и нарушением американских законов? А все-таки мне удалось ее обнаружить.

Отправляясь в Америку, в качестве сувенира для своего русского друга я прихватил банку соленых огурцов — сам растил, сам солил. Вон какие крепкие зубчики чеснока в рассоле плавают! В самолете предвкушал, как друг обрадуется такому привету с исторической родины. И тут в аэропорту Сан-Франциско с ужасом обнаруживаю, что всех пассажиров заворачивают на сельскохозяйственную таможню и всё съестное отбирают подчистую. Включая зернистую икру и черный хлеб. И предлог при этом выставляют самый подлый: мол, в вашей России вредных бацилл развелось видимо-невидимо. Но на самом-то деле всякому понятно: конфискация предпринималась, чтобы не дать умереть с голоду деткам бедных таможенников, у которых случился очередной кризис с невыплатой жалованья. Вот они и лютуют.

Бедам таможенников сочувствую, но огурцов всё равно жалко. Даже других пассажиров вперед пропускаю — не хочу со своей банкой навек расставаться. И тут вижу-слышу, как двое таможенников у своего телевизора, по которому внутренности чемоданов и сумок показывают, заспорили, кто сегодня вечером в бейсбол выиграет — то ли местные «Пантеры», то ли заезжие «Волки». Да так жарко, что на меня уже и не смотрят. И тогда я чемодан по транспортеру пустил, а со своей наплечной сумкой, в которой моя драгоценность находилась, быстренько мимо камеры с телевизором прошмыгнул и поставил сумку на ленту уже на исконно американской территории. Так что детям таможенников так и не удалось солененьких огурчиков отведать. Жалко их, да что поделаешь, нужно было им как следует подумать, прежде чем родину выбирать.

Чем бейсбольная забава закончилась, я так и не узнал, поскольку в это самое время мы с моим другом этими огурчиками очень славно закусывали.

* * *

К чему это я? Мой незабвенный друг Гриша Ткаченко во время наших молодежных ночных бдений говаривал так: «Кто во что верит — то с ним потом и будет. Вот нам сейчас так хорошо — с нашими рюмочками, с огурчиками-помидорчиками. Я знаю, что вот так мы и вознесемся. И так хорошо нам будет уже никогда не расставаться». Давно это было, а верить всё равно хочется.

Александр Мещеряков