Как Алексей Гастев решил проблему вагонетки

Пламенные два мотора

Алексей Капитонович Гастев (1882–1939), революционер, поэт-авангардист, основатель и руководитель Центрального института труда, прежде всего стремился к тому, чтобы опыт правильного, спокойного, просветленного труда стал общим опытом, — как безделье, так и перенапряжение были для него пороком. Строитель нового мира, при этом не связывавший себя партийной дисциплиной, Гастев был учтив с людьми и дерзок с техникой.

Скрываясь от преследований, Гастев под чужим именем работал в 1907–1909 году в трамвайном депо Петербурга. Ему поручали водить трамвай. Зигфрид Цилински в книге «Археология медиа» пишет, создавая почти кинематографический эффект присутствия: «Тяжелая машина, посредством которой, по его субъективному ощущению, он управлял комфортной жизнью тогдашней российской столицы, поначалу доставляла ему большое удовольствие. Противоречие между лениво несущей свои воды к морю Невой и ее широко разветвленными каналами, роскошными парками города, грандиозно спроектированного Петром I, медлительностью его пассажиров и железным ускорителем городского уличного движения вдохновило писателя на короткую историю» ¹, написанную уже в 1910 году во Франции. И далее Цилински цитирует эту статью, «Из дневника трамвайщика»:

«Сопровождаемый мощным ревом моторов, ты прорезаешь прозрачный воздух, который наполнен ароматом свежей зелени. Медленно, спокойно, словно скользя по бархату, ты едешь до самого Строгановского моста, затем ты резко останавливаешь машину там, где обрывается улица. Остановка. После этого, попросту не обращая внимания на протесты слишком изящно одетых пассажиров и пренебрегая предписаниями безопасности, я одновременно включаю оба мотора. Страшным рывком трогаясь с места и рассыпая дождь искр, я мчусь, будто ужаленный пчелой, по изобилующему поворотами отрезку Каменноостровского проспекта».

Спустя сто лет Алексей Ткаченко-Гастев опубликовал оммаж деду ², где пересказал этот эпизод при помощи однозначных образов:

Трамвай летел по каменным мостам,
весь в ярости машинного азарта,
навстречу тонким золотым пластам
встающего над горизонтом Завтра.

Вожатый щурил веки у руля
и мускулы сжимал от нетерпения,
и на горящих бронзой куполах
он различал счастливые знамения.

Мы можем сказать, что это одно из тех микрособытий, которое и создает большие событийные ряды истории ХХ века. Придать ускорение происходящему, не обращая внимания на некоторые правила, — это часто единственная возможность избежать катастроф. Хотя азарт Гастева поначалу кажется спортивным, на самом деле это тот азарт, с которым принимаются спасительные решения, не подразумеваемые инструкцией: как быстро вывести людей при сильном пожаре, как посадить самолет в тяжелых условиях, как отвадить людей от мошенников. Следование готовой «грамматике» здесь только повредит правильному решению, глубоко переживаемому в момент его принятия и еще глубже переживаемому после.

Раз задавит, два задавит…

В 1967 году оксфордский философ Филиппа Фут сформулировала дилемму, широко известную под названием «проблема вагонетки» (trolley problem). Изначально в ее тексте речь шла о потерявшем управление трамвае: ведь вагонетка, вроде шахтной, может сорваться так, что никто не успеет принять никакого решения, тогда как трамвай работает внутри инфраструктуры улиц с умеренным уклоном, так что у стоящего у рычага человека есть время на принятие решения.

Умноженная бесчисленными сетевыми мемами, проблема выглядит так. Некий злодей привязал к трамвайным путям людей, на магистральном ходе трамвая — пять человек, на боковом — только одного. Трамвай лишен управления, причем по неясной причине: вполне можно допустить, что вожатый растерялся при виде привязанных людей и не знал, как действовать, когда инструкция такой ситуации не оговаривает, — можно резко затормозить перед прохожим, это обычная жизнь, но почему люди привязаны к рельсам? У рычага стрелочного перевода в нынешних мемах (а у самой Фут — за рулем трамвая) оказался светлый гений, который может изменить ход событий, и погибнет один человек, а не пять. Проблема вагонетки обращена к этому светлому гению, который успевает понять, что трамвай потерял управление и что злодей привязал людей к рельсам. По сути, человек у стрелки — разум по Декарту, который всё видит и способен отдавать во всем отчет.

В обычных учебных изложениях этика долга Иммануила Канта требует от нас не становиться причиной гибели кого-либо, тогда как этика полезности Иеремии Бентама — выбирать из двух зол меньшее. И сторонник Канта, отказывающийся переводить стрелку, и сторонник Бентама, уверенно ее переводящий, назовет решение оппонента аморальным.

Но если мы обращаемся к оригиналу статьи Фут ³, мы видим, что в ней вовсе не говорится, что какое-то решение будет аморальным. Прежде всего, в ней не различаются водитель трамвая и стрелочник: есть общая логика регулирования механизмов. Далее, люди работают на путях: обсуждается дорожно-транспортное происшествие при невозможности остановить транспортное средство. Но главное, Фут заимствует у Фомы Аквинского учение о «двойном эффекте»⁴: нам всякий раз приходится принимать решения, но только некоторые решения аффективно окрашены. Например, нам приходится выбирать в магазине товары, исходя из того, что мы можем себе позволить, но только некоторые товары мы выбираем с повышенным эмоциональным интересом.

Проблема вагонетки — это случай отсечения аффекта, полного спокойствия при всей беспокойности ситуации невольного убийства. Здесь ничего не переживается, и другая формулировка «проблемы вагонетки», когда трамвай можно затормозить, толкнув толстяка на рельсы, показывает, что аффект агрессии — единственный, который учитывается в этой системе. Тем самым в проблеме говорится не об аморальности чужого решения, но только о том, что гений Декарта недостаточен для того, чтобы трамвай остановился или чтобы мы точно сочли, что в данном дорожно-транспортном происшествии ущерб был наименьшим из возможных.

Фут переносит наше внимание с самого перевода стрелки на оценку последствий ущерба. Общественное суждение свободно. Даже если погиб один человек вместо пяти, никогда нельзя будет сказать, что нельзя было спасти всех. Но как формируется общественное суждение? — модель и предложил Гастев в одном из рассказов.

Раскаявшийся гений Декарта

В рассказе «В трамвайном парке» ⁵ Гастев описал работу депо, а именно ситуацию, когда работают несколько трамваев одновременно, подъезжая к узкому горлышку выезда. Аффективное напряжение этого рассказа очень велико: его герои показывают и ригоризм, и тщеславие, и эгоизм, и авантюризм, и многие другие качества, проявления которых сопровождаются неожиданными аффектами. Трамвайное депо для Гастева — место, где много случайных людей, условия работы каторжные, а инструкции слишком формализованные. В таких местах обычно и происходят катастрофы, одна из которых описана в рассказе.

Кратко рассказ можно передать, опуская ряд технических подробностей, так. Начальство следит только за тем, чтобы рабочие не отлынивали от работы и не шатались без дела (по крайней мере, чтобы для начальства не выглядело так, будто рабочие шатаются без дела). Изобретательный, но безответственный инженер депо Малецкий пытается создать перед начальством видимость кипящего труда и приказывает быстро начать обкатку трамваев. Вожатые просят разрешить действовать по двое на вагон, чтобы один стоял впереди у контроллера, а другой сзади следил за правильностью работы механики и токосъема.

Малецкий торопит обкатку, исходя из того, что слесари депо поддерживают трамваи в должном состоянии. В результате на стрелке сталкиваются несколько трамваев и получает смертельные травмы один из вожатых, Прохоров, который оставил управление контроллером, чтобы проследить за поведением токосъемника — регулируя токосъем, он свалился во время катастрофы с задней площадки и был раздавлен. Малецкий уходит от всякой ответственности, потому что виноватым объявляется сторож, который должен был отвечать за выпуск трамваев. При этом Малецкий умеет как никто угодить начальству и провести предложение по совершенствованию трамвайной механики и ее безопасности.

Малецкий — последователь Тейлора, его рационализации труда, в несколько раз повышающей производительность. Поэтому рассказ необходимо прочесть всем, кто считает Гастева «советским Тейлором»: на самом деле, тейлоризм им однозначно осуждается как ограничивающий труд только какими-то отдельными профессиями и функциями. Тейлоризм может ускорить обслуживание вагонов, но не может ускорить даже их совершенствование в смысле безопасности — чтобы депо стало безопаснее при нынешнем начальстве, которое следит только за тем, чтобы рабочие не мыли рук раньше конца смены, требуется особая дружба Малецкого с начальством. Малецкий постоянно предает работников депо, потому что каждый может в его оптике оказаться виноватым, что на миг отошел с места и тем самым не предотвратил катастрофу. Только финал рассказа, где Малецкий не противится нарастающему возмущению рабочих, реабилитирует его: во всяком случае, он не будет на стороне начальства в кризисный исторический момент.

По сути, в рассказе анализируется то, как устроена настоящая ситуация выбора, а не условного выбора, совершаемого предполагаемым гением Декарта. Выбор произошел, когда вожатые трамваев, понадеявшись на общую исправность техники, не распределили труд, не настояли на том, что один следит за движением, а другой — за токосъемом. То есть была выбрана сама по себе опасная ситуация. В модели Фут правильным было бы тогда, чтобы вожатый трамвая наблюдал за движением, а стрелочник — за условиями движения; в том числе за тем, не возникнет ли (как действительность или возможность) дорожно-транспортное происшествие.

Соответственно, заботой уже при организации дорожного движения в перспективе Гастева становится то, чтобы не появлялось напряженного совместного аффекта вожатого и стрелочника, не успевающих затормозить трамвай. Для этого нужно, чтобы трамваи вообще не имели права ездить там, где ведутся строительные работы. Гастев бы сказал, что к работе надо готовиться, этому посвящена вся его философия труда; и как раз узнавание опасных мест пути — часть такой подготовки.

Лихачество Гастева — не авантюризм, а проверка правильности работы всех механизмов, как раз создание той идеальной работы всего, при которой не только трамвай будет веселить всех пассажиров, но и рабочие не окажутся на рельсах в неподходящий момент. Просто всё будет происходить с самого начала правильно.

Если в модели Фут мы обращаемся к оценке последствий, то Гастев показывает, что оценка последствий всегда ложна: бюрократический контроль близорук. Малецкий предлагает в рассказе техническое решение, но уже после гибели Прохорова, так что это решение — просто эпизод из прошлого, тоже часть мира последствий.

Гастев и в своей практике вожатого резко переводил рычаг от последствий к причинам. Недовольная толпа в трамвае видит только следствия, что слишком быстро едем, — тогда как вожатый Гастев видит мир причин, которые только и заслуживают быть глубоко переживаемыми, только и достойны этого. Правильная дружная организация труда, дружное пение механизмов уменьшают число катастроф.

Александр Марков, профессор РГГУ
Оксана Штайн (Братина), доцент УрФУ

¹ Цилински З. Археология медиа / пер. с нем. Б. О. Скуратова. — М.: Ад Маргинем, 2019. С. 289.

² Ткаченко-Гастев А. Петербургские трамваи // Новый журнал, 2010, т. 261. magazines.gorky.media/nj/2010/261/stihi-1754.html

³ Foot Ph. The Problem of Abortion and the Doctrine of the Double Effect in Virtues and Vices // Oxford Review, 1967, vol. 5.

⁴ plato.stanford.edu/entries/double-effect

⁵ Гастев А. Поэзия рабочего удара. — М.: Художественная литература, 1971.