Про учителей

Между прочим, ботанике в школе учила меня Фаина Львовна Герман. Седая, с провисшими, словно усталые бельевые веревки, морщинами, в больших круглых очках, которые делали ее глаза меньше природного размера, она смахивала на пожилую сову, залетевшую не по адресу. Чуть ли не на самом первом уроке Фаина Львовна решила продемонстрировать пятиклассникам вред курения. «Хоть это нехорошо, попросите знакомого мужчину засунуть ватку в мундштук папиросы и выкурить ее. А ватку принесите в класс. Только не курите сами!» Я попросил квартирного дядю Стёпу, он с удовольствием подымил, ватку отдал мне. Действительно, она приобрела отвратительный желто-бурый окрас. Двумя пальцами, брезгливо, будто она держала использованную туалетную бумагу, Фаина Львовна взяла ватку и грозно произнесла: «Вот и ваши легкие станут такими же!»

Опыт вышел убедителен, я пристрастился к табаку много позже. Но всё равно я был о Фаине Львовне мнения среднего — уж больно строга и нетерпима, на лето задала, между прочим, заготовить огромный гербарий — а то летом делать больше нечего! Но потом, уже в десятом классе, когда мы уже давным-давно превзошли всю ботанику, она произнесла фразу, после которой я стал думать о ней по-другому.

У меня к тому времени отросли длинные неопрятные волосы — не потому, что я так фасонил, а просто потому, что не любил дотошных парикмахерских рук. И вот по своему обыкновению мы гоняли мяч на большой перемене в школьном дворе. Фаина Львовна выдернула меня из потной игры и, глядя в сторону, явно стесняясь, произнесла: «Зачем тебе такие длинные волосы — теперь, когда это стало модно? Вот кончится мода, тогда и отращивай». В то время многие однокашники и вправду «косили» под битлов. Я вернулся в игру, потом постригся и с тех пор разучился пребывать в большинстве. При взгляде на меня сегодняшнего Фаина Львовна, будь она жива, осталась бы, возможно, довольна. Своим же студентам я повторяю: «Всех слушайте, но никого не слушайтесь». Но Фаину Львовну я все-таки послушался.

* * *

Это было в ту пору, когда мне было худо. Почва уходила из-под ног, сердце колотилось, голова раскалывалась, я чувствовал себя так, будто отравился грибами и пользовался работой как антидотом. Буддийский монах XIV века, которого звали Ёсида Канэёси, изо всех сил помогал мне выжить. Он утверждал, что при игре в шашки следует играть не на выигрыш, а просто каждым ходом отсрочивать проигрыш. Я принял это как к руководство к действию и писал несколько книжек сразу. Решил тянуть лямку, пока не разорвется. Заодно придумал и автоэпитафию: «Он жизнь свою прожил не как хотел, а сколько смог».

Отношение Канэёси к жизни и смерти оказались настолько близки мне, что я решил перевести его главное сочинение наново. До этого времени оно было известно в переводе В. Н. Горегляда под названием «Записки от скуки». Книга вышла еще в 1970 году. В названии, к которому склонился переводчик, явно ощущается влияние того удушливого времени, которое потом назвали «эпохой застоя». Я же назвал книгу «Записками на досуге», что, как мне мнится, точнее передает замысел автора. Работая над переводом, я выпивал вместе с Канэёси на па́ру. Ставил на стол с рукописью две рюмочки, опрокидывал — сначала за себя, потом за него. Канэёси про это не знал, но зато мне доставалось больше. Но я всё равно ощущал, что он видит мои художества. Поэтому старался переводить так, чтобы он остался доволен. Мне не хотелось, чтобы он относился ко мне без уважения.

Горегляд переводил по-научному и с комментариями, мне же хотелось сделать внятный всякому человеку художественный текст. Разница вышла большой. После выхода моего перевода одна внимательная читательница вопрошала в Интернете: «Неужели Горегляд с Мещеряковым одну и ту же книгу переводили?» Научный перевод Горегляда был широко известен советской интеллигенции; мой, художественный, читали лишь отщепенцы. «Записки на досуге» вышли в 2009 году, когда интеллигенцию уже перестали интересовать мудрые и чудаковатые люди. Это означает, что сама интеллигенция перестала к этому времени существовать.

Впоследствии я написал по меньшей мере четыре текста в духе Канэёси: «Записки на обочине», «Записки прошлого человека», «Записки дачного человека» и «Записки предпоследнего возраста». Сочинил и такие строки, обращенные к Канэёси:

Как дела, дружище? Так же всё печально?
Вижу: кисть твоя летает над бумагой рыхлой.
Будто бы слезинка пробежала,
На скуле соляной развод оставив.
О тебе немало знаю. Ты же
В чашке сберегаешь лишь чаинки,
В чарке же — губами ловишь
Лунный свет, настоянный на туши.

* * *

Молодой и талантливый испанский теннисист Карлос Алькарас боготворил великого сербского теннисиста Новака Джоковича, тянулся за ним и считал за учителя. Когда великому Джоковичу было уже ближе к сорока, в одном из турниров девятнадцатилетний испанец победил своего кумира, который годился ему в отцы. Как Карлос ликовал, как радовался, как обнажал в восторге белоснежные зубы и сжимал победный кулак! А я в это время вспоминал прошлую Японию: там считалось, что ученик не может и не должен превзойти учителя. В лучшем случае он может в глубокой старости достичь его уровня. Но в нынешнем мире ученик рассчитывает превзойти учителя как можно скорее и не стесняется раструбить о своем успехе. В этом есть что-то мелочное и гадкое. И этому гадкому Алькарас научился у своего кумира, потому что и он — из того же инкубатора, где победитель получает всё и не подлежит осуждению.

* * *

О, благословенное средневековье! Тогда ученик искал учителя, а тот мог с порога завернуть молодого человека. Не нравишься ты мне — и всё тут! Других резонов не требовалось. А если ученика все-таки взяли, ему следовало быть благодарным учителю всю оставшуюся жизнь. Это и называется феодальной верностью. Теперь же преподаватель благодарит студента за то, что тот купил образовательную услугу. Нынешнему учителю не нужны верные ученики.

* * *

В Москву приехала делегация ниндзя — прямых потомков средневековых разведчиков и лазутчиков. Конкретные японские мужики и тетки показывали незамысловатые фокусы, ползали по-пластунски по пыльной сцене, плевались из трубочки бутафорским ядом, притворялись, что стали невидимками. И вот кульминация: самый крепкий ниндзя стал колотить со всей силы почтенного главу клана палкой по яйцам. А тот даже не морщился. Я было подумал, что это какая-то палка особая или что у главы между ног железная прокладка положена, но оказался неправ. После окончания представления главный ниндзя переоделся в костюм с галстуком и после первой же банкетной рюмки признался, что во время трюка втягивает яйца внутрь. После второй спросил меня: «Хочешь и тебя научу?» Но я не захотел. Японцы к нашей водке непривычные.

* * *

Шведская девочка Грета Тунберг выступила в ООН: вы, взрослые гады, считаете себя моими учителями и при этом испоганили своими нечистотами родную планету Земля, на которой нам, молодым, предстоит жить. Взрослые дяденьки и тетеньки устроили ей овацию. А ведь речи Греты — это доведенный до абсурда культ молодости и невинной жертвы, презрение к родителям, ненависть к старикам. «Зачем вы нас родили?! Мы вас об этом не просили!» Настоящая большевичка. Взрослые дяденьки и тетеньки как-то подзабыли, сколько горя и слез принес миру большевизм, когда он объявил об отречении от старого мира и приступил к его уничтожению. Но новый мир вышел у них сильно хуже прежнего. А Грета Тунберг получила премию «За гуманизм». И в ее честь восторженный арахнолог Петер Егер назвал неизвестный доселе науке вид паука, обитающего на Мадагаскаре. Теперь он называется Thunberga greta. Хорошо, что паук этого не знает. Что до меня, то я предлагаю переименовать этот сказочный остров в Mudakaskar.

Александр Мещеряков