Существует множество нейрофизиологических экспериментов, демонстрирующих важность внешних стимулов для развития мозга. Котята, выросшие в окружении вертикальных линий, испытывают трудности с распознаванием горизонтальных. Крысы, бесконечно лазающие по лабиринтам, обладают более толстой теменной корой, чем живущие в скучных клетках. Дети, не слышавшие человеческой речи, после определенного возраста уже не смогут научиться нормально разговаривать.
Понятно, что эта логика применима и к более сложным функциям высших отделов мозга. Чем больше информации человек будет получать, тем эффективнее он сможет с ней работать. Проблема в том, что даже у такого инфантильного животного, как H.sapiens, возможность усложнения мозга сильно завязана на возраст. Если человек жил в богатой стимулами среде с самого рождения, то при прочих равных он вырастет более умным, чем человек, попавший в богатую среду к двадцати пяти. Именно поэтому у нас, провинциалов, двойственное отношение к москвичам: с одной стороны, мы ими восхищаемся (потому что они очень умные), но, с другой стороны, завидуем (мы бы тоже такими были, если бы тут родились).
Дело в том, что Москва — это фантастически благоприятная среда для развития. Петербург ей и в подметки не годится, а про более маленькие и удаленные от мира города я боюсь даже думать. Не то, чтобы в других городах было невозможно развиваться, но добыча информации там требует несопоставимо больших усилий. Скажем, в Москве даже не нужно специально искать научно-популярные лекции — моя френдлента и так рекламирует намного больше лекций, чем я могу физически успеть посетить. Петербургская часть ленты не рекламирует никаких лекций ввиду отсутствия таковых. Университетское образование мне сравнить сложно, но логика подсказывает, что в Москве оно должно быть если и не более качественным (лимитирующим фактором в конечном счете выступает способность студента к усвоению знаний), то по крайней мере более разнообразным и более применимым — науки в Москве совершенно точно больше, чем в Петербурге, я знаю это по бесконечным командировкам петербургского «Прогресса». Научная журналистика, соответственно, тоже находится в Москве (теперь, насколько мне известно, в Петербурге ее больше не осталось вообще; вероятно, какие-то островки есть в Сибири).
Я переехала в Москву и не перестаю радоваться обилию открывшихся возможностей. Но, поскольку мой переезд был все же до некоторой степени вынужденным, я много думаю о централизации нашей страны. О том, почему так получилось, что в Москве живут и процветают десятки научно-популярных изданий, а в других городах они не приживаются. И о том, актуальна ли проблема централизации только для научных журналистов или с ней сталкиваются представители многих специальностей.
Исходно Москва отличается от других городов только тем, что она — столица. То есть в ней живет Президент. То есть жить в Москве, по этой логике, нужно только политическим обозревателям, а всем остальным людям совершенно не обязательно. Но на практике Москва отличается от других городов тем, что тут уже живут все. И если тебе в твоей работе нужны другие люди, то ты тоже должен жить в Москве. И это невозможно переломить. Если кто-то героически начнет делать научно-популярный журнал в Ульяновске, то он разорится. Во-первых, много денег съедят командировки в Москву — потому что в Ульяновске наука кончится в первом же полугодии. Во-вторых, лишние деньги будут уходить на доставку в Москву номеров журнала: если его читает один человек из тысячи (отличный показатель) то в столице удастся продать, по заниженным оценкам, десять тысяч экземпляров, а в своем городе — шестьсот.
Вне Москвы можно отлично производить вещи, которые нужны всем. Там можно продавать пиво, но нет смысла продавать Aecht Schlenkerla Rauchbier. Можно делать ежедневную газету с гороскопами и БАДами, но нет смысла делать журнал о борьбе с лженаукой. Можно шить джинсы, но нет смысла специализироваться на оранжевых клешах.
Вне Москвы можно отлично работать, если тебе до какой-то степени всё равно, чем заниматься. Человек, который умеет изучать млекопитающих (играть на скрипке, писать тексты), найдет работу где угодно. Человек, который хочет изучать именно голых землекопов (играть кенийскую музыку, писать про Кению с ее скрипками и землекопами), скорее всего, окажется в Москве, потому что только там он найдет себе подходящую лабораторию (слушателей, редакцию).
Именно поэтому москвичам все и завидуют. У них всё очень круто с возможностями выбора, потому что это процесс с положительной обратной связью: чем больше всего в Москве есть, тем больше в ней всего становится. Можно ли с этим бороться — я не понимаю. Во всяком случае, лично я пока что явно не чувствую в себе способностей создавать что-то с нуля вне Москвы. Я лучше стану москвичом (вот заодно и нашелся ответ на вопрос: «Кем ты станешь, когда вырастешь?»).